Читать книгу «Воевода» онлайн полностью📖 — Александра Прозорова — MyBook.
image
cover

– Она, – судорожно сглотнула Елена, – она поносит меня всячески, что мужчину старшего из рода своего не слушаюсь, уважения не выказываю и не почитаю. Ты представляешь? Нифонт, тварь богомерзкая, меня, почитай, собственными руками в Орду на поругание всяческое отдал, а я его почитать и уважать должна, слушаться беспрекословно?! – Ее пальцы, сгребая в складки ткань Егоровой рубахи, сжались в кулаки. – Кабы дотянуться могла, на месте бы ее задушила собственными руками. И за то еще попрекает, что в монастырь по возвращении не постриглась от перенесенного позора. Так, значит, по-еёному получается, что коли Нифонт поганый меня опозорил, так меня, стало быть, в клеть монастырскую навеки – а его на стол князя Заозерского со всем почтением. Да я еще и благодарить его всячески должна! – Слезы Елены наконец-то пересохли. Но не от того, что она успокоилась, нет. От невыносимой ненависти к дядюшке и его покровительнице. Елена продолжила уже почти спокойно: – Еще попрекает меня Софья, что мужика безродного на стол княжеский притащила, с татями-душегубами связалась и род свой позорю. В общем, ругательное ее письмо все от начала и до конца, с проклятиями и оскорблениями многими. Хочет, чтобы сами мы покаялись и Нифонта обратно впустили, на его милость отдавшись. А иначе муж ее силой того добьется, и плохо нам от того будет так, что сами не представляем.

Всхлипнув в последний раз, она выбралась из объятий, подошла к кушетке, подняла с нее грамоту, развернула, прочитала:

– «Ибо то бесчестие, коим ты покрываешь семя колена Ярославова, изрыгает тебя из рода княжеского и выполото должно быть без жалости и сожаления…» Выполоть она меня хочет, понимаешь?! Саму бы ее выполоть с ублюдком этим, невесть откуда в землях наших выползшим! Ты ведь можешь это, милый? Ты можешь, любимый? Наказать! Наказать так, чтобы навек запомнила и ко мне более не совалась!

– Можно и наказать, – пожал плечами Егор. – Нос маленько подрезать, чтобы в чужие дела не совала.

– Ты это сделаешь? Сделаешь, мой князь? – сунув грамоту мужу в руки, Елена закинула руки ему за шею. – Обещаешь?

– Обещаю, – кивнул молодой человек.

– Правда? Ты это сделаешь? Сделаешь? – Отступая, княгиня увлекла его за собой к кушетке, опрокинула, покрывая лицо поцелуями, рванула ему завязки штанов, быстро села сверху, сильным рывком вскинув юбки, раскрыв их вокруг, словно цветок.

У пятнадцатого века перед двадцать первым были, как ни крути, и изрядные преимущества. Например – женщины под своими юбками и рубахами не носили ничего.

Егор, утонувший среди рыхлых тряпок и прижатый к кушетке, в полной мере испытал на себе силу охватившей жену ненависти. Она вцепилась в молодого человека прочно, как бойцовый пес, она вбивалась в него с такой силой и яростью, словно это ее плоть входила в тело заозерского князя, а не наоборот. Ее поцелуи больше напоминали укусы, а ласки – борцовские захваты. Она не отдавалась, она брала свое – и когда их любовная схватка все же завершилась, Егор, не ожидавший такого напора страсти, испытал даже некоторое облегчение. Как и Елена, наконец-то ставшая мягкой и ласковой.

– Как хорошо, что ты есть у меня, любимый, – распластавшись рядом, прижалась к нему княгиня. – Пути Господни неисповедимы. Мне пришлось испытать немало мук, но я встретила тебя. И оно того стоило.

Егор вытащил из-за спины мятую грамоту, поднес к глазам. Разумеется, ничего не понял в Софьиной скорописи и просто отбросил ее к стене.

В этом мире он словно снова оказался первоклашкой. Буквы в текстах вроде как и знакомые – а читать получается только по слогам. В текстах красивых, каллиграфических, писцы рисовали буквы разного размера и формы, помещали одну под другую или вовсе внутрь, превращали слова в какую-то хитрую арабскую вязь. Сразу все знаки взглядом и не различишь. В обычных же письмах текст строчили, не разделяя слова, не ставя знаков препинания, а до кучи еще и пропуская половину гласных. Видимо, потому, что и так все должно быть понятно. В общем, нынешние тексты напоминали хитрые головоломки, которые не всякому по плечу. Егор одолевал эти загадки с большим трудом.

– Скажи мне лучше, как Нифонт твой в Москве оказался? Его ведь вроде как застреленным нашли и в болоте закопали.

– Поймаю – запорю! – враз посуровев, княгиня поднялась и пошла к своему столику.

Вожников только ухмыльнулся, прикрыв лицо рукой. Его с самого начала удивила нежданная щедрость, с которой прижимистая жена одарила охотников, сообщивших о смерти дядюшки. Похоже, были они посланы на гать не столько найти трупы, сколько их наличие обеспечить, но решили не рисковать. Зачем брать на душу грех смертоубийства, если награду можно получить просто за слова? А может – не смогли догнать, ушел князь с холопами? Охотники же решили не испытывать на себе гнев хозяйки.

В любом случае промысловиков уже давно и след простыл. Леса на Руси бескрайние, земли несчитаные – ушли куда-то, и как умерли. В Интерпол на них не заявить, розыск общероссийский не объявишь. А мужик с руками нигде не пропадет.

– А-а-а-а!!! – закричала отошедшая Елена, заставив мужа в испуге вскочить с кушетки:

– Что случилось?!

– Это я все время была в таком виде?! – в ужасе впилась взглядом в отполированное серебряное зеркальце княгиня. – Опухшая, с потеками румян и облепленная сажей с ресниц?

– Я люблю тебя любой, Лена. Какая бы ты ни…

– Не смотри! – Жена даже ладонью прикрылась, избегая его взгляда. – Ты не должен видеть меня такой! Не смотри и уходи немедля! Уходи! За ужином увидимся, а сейчас уходи.

Егор послушался – покинул женскую половину, забрав в прихожей шапку и налатник, обогнул дом, поднялся на главное крыльцо, но в дом не вошел. После минувшей любовной схватки кровь еще горела в его жилах, телу было жарко даже в расстегнутом налатнике. Князь Заозерский сел на перила, привалившись спиной к резному столбу, обдумывая все произошедшее и наблюдая за происходящим во дворе и за воротами.

Снаружи доносился хохот девичий и мужской, громкие перекрики. Это его суровые, кровожадные ватажники катались с ледяной горки – от вала с частоколом в овраг и до реки. Да и чего еще оставалось делать зимой на Руси не обремененным хозяйством рубакам? Кино и Интернет еще не придуманы, никаких казино нет даже в проекте, телевидение заменяют скоморохи с медведями, консерватории – гусляры, заунывные, словно скрипучая береза. Вот и получается, что развлечений у мужиков – токмо с горки покататься да подраться стенка на стенку ясным вечерком, а опосля в церкви вечерню отстоять.

Ну, и еще жаловались постоянно горожане, что ватажники девок у колодцев лапают да подолы бабам задирают. Егор оправдывался, иногда откупался, ватажников журил, но изменить, понятно, ничего не мог. Что тут поделаешь? Скучно…

– О, Острожец! – встрепенулся Егор, увидев спешащего куда-то от погреба к воротам купца, кряжистого и большерукого – ни с кем не перепутать. – Эй, Михайло! А ну-ка, приятель, иди сюда!

– О, княже! – улыбнулся во все лицо, от уха до уха, Острожец. – Радость какая! Почитай, седьмицу не встречались!

После того как сдружившийся с ним атаман неожиданно выбился в князья, новгородский купец обосновался на Воже-озере всерьез, отстроившись и заведя свой торговый двор. Егор с Еленой ему потакали, не без того – но границу разумного Михайло не переходил и особо старался не досаждать. Вот и сейчас: вроде как и друг, однако шапку снял и поклонился, хоть и не очень низко, с достоинством.

– Малахай свой надень, простудишься, – посоветовал ему Егор.

– А, ничто, – отмахнулся купец, однако же шапку напялил. – Как сам, как княгиня? О чем кручинишься в одиночестве своем, в дом не идешь?

– Да вот, Михайло, появилась одна закавыка, – сказал князь. – Москву мне захватить надобно. Князя Нифонта повесить, княгине Софье уши открутить. Чего посоветуешь?

– Москву штурмом взять? – хохотнул купец. – А отчего бы сразу не Иерусалим?

– А чего я не видел в этом Иерусалиме? – пожал плечами Вожников. – Пустыня пустыней. Нищета, три двора, да Иордан шириной с ручей в овраге и цветом стоялого болота. На кой мне сдалась тамошняя голытьба?

– Ты видел Иордан? – округлились глаза купца. – Ты был в Иерусалиме?

– Не, не был. По телевизору видел, – ответил Егор, хорошо понимая, что только путает купца еще больше. – То ли дело – Москва! Там ныне, полагаю, дворов тысяч десять будет?

– Может, десять. А может, и поболее, – задумчиво почесал в затылке купец. – Но не сильно. Разор Тохтамышев еще сказывается.

«Китай-город, помнится, только в шестнадцатом веке построили», – напряг память Егор.

– Кремль в Москве, конечно, белокаменный да посады вокруг? – вслух уточнил он. – А слободы окрестные, наверное, только валом земляным и частоколом окружены?

– Да хоть бы и одним частоколом, – вздохнул купец. – Не стеной грады крепки, а дружиною. Дружины же у великого князя токмо в городе сотен десять наберется. А коли бояр исполчит, так и все сто сотен наберет. И сие не считая союзников да данников. Да еще и Орда Василию в помощи никогда не откажет, вот тебе и все тридцать тысяч, коли не пятьдесят.

– Пятьдесят тысяч ему не один месяц скликать понадобится. А под рукой в неожиданный момент больше двух тысяч у великого князя не наберется.

– Хоть бы и так, атаман, – не стал спорить купец. – Ан все едино с тремя сотнями тебе Москвы не взять. Да даже и тридцатью сотнями не получится. Стены оборонять – оно завсегда проще, нежели на штурм идти.

– Нужно тысяч десять, – настала очередь Егора чесать в затылке. – И не просто людей, а хороших воинов. От обычных крестьян в осаде пользы не будет.

– Ферштеен, – с готовностью подтвердил Острожец.

– Чему ты радуешься, Михайло? – разозлился князь. – Я у тебя совета спрашиваю, а ты токмо веселишься, что у меня даже в плане ничего не выходит! А ну, быстро мне говори, где десять тысяч бойцов под свою команду можно собрать?!

– Да знамо где, атаман. В Новгороде. Коли на торгу в било ударить да охотников кликнуть, то людишки лихие и подтянутся. Ушкуйников для набегов как еще собирают? Набатом да кличем громким. По две, а то и по три тысячи воинов легко откликается. А коли добычу хорошую пообещать, так десять – не десять, а тысяч пять ратных собрать можно.

– Значит, Новгород.

– Так, да не так, княже, – вконец расслабившись, сел на перила перед Егором купец. – Чтобы люди поверили, под руку встали, слушались беспрекословно, славу нужно иметь немалую; известность воеводы опытного, умелого, успешного. Ты, признаю, славу себе сыскал, сказаниями об удачливости и ловкости твоей Земля полнится. Но токмо ты ведь на земле Русской первый год еще как проявился. Вроде как и успешен. А может, и повезло просто? Иные встать к тебе под руку рискнут – а иные и засомневаются. Опять же, для похода серебра немало требуется. Тебя же средь новгородцев никто не знает. Торговые люди – они осторожные и прижимистые, так просто и чешуйки[2] из мошны не достанут.

– А ты?

– Моей казны не хватит и тысячу ратников снарядить, не то что десять, – развел руками Острожец. – Не так уж я и богат, как иным кажется. Тут от многих людей серьезных складчина нужна. Ты же ничем, кроме головы, за прибыток конечный поручиться не сможешь. А вдруг сложишь голову в походе? С кого тогда спрос?

– С тебя, – подмигнул ему Егор.

– Ну, для серебра моего поручительства, может, и хватит, – не стал отнекиваться купец. – Но вот охотников животы класть простым поручительством не проймешь. Им надобно золото живое показать, дать его понюхать, пощупать, по добыче быстрой затосковать. Тогда они за тобою пойдут. А иначе – никак…

Разговор князя с купцом оказался долгим. Атаман ватажников не раз пугал Михайлу Острожца нежданными для простого ратника знаниями – о крупных городах западных стран и населяющих их племенах, о том, что за северными морями есть никогда не замерзающие воды, о том, откуда и какие богатства приходят на новгородский торг. Однако и купцу пришлось поправлять князя Заозерского не единожды – поскольку тот нередко поминал морские порты несуществующие или совсем мелкие либо надеялся двигаться по непроходимым рекам и проливам.

Они проговорили до самого ужина, составляя план трудный, на взгляд Михайлы, – но все же реализуемый. Это было очень важно – ибо ловкому и знающему купцу в этом плане отводилась самая главная, первостепенная роль…

На ужин Острожец, несмотря на приглашение, не пошел: побежал доделывать отложенные ради беседы дела. Но куда более встревожило Егора то, что на ужин не явилась княгиня – хотя попировать вместе с ватагой никогда не отказывалась. Елена стремилась при каждой возможности напомнить воинам, кто есть жена их атамана; послушать, о чем воины беседуют, чего хотят и что их беспокоит, и если не стать своей среди дружины – то таковой хотя бы казаться. А тут вдруг бац – и не пришла, не обмолвившись о том ни единым словом! Посему, наскоро перекусив, Егор помчался в ее светлицу – и застал супругу в полутемной комнате, освещенной одной-единственной чадящей лампадой. Елена забилась в самый угол, под иконы, накрывшись шубой, обхватив колени и судорожно грызя ногти. Увидев мужа, княгиня торопливо поднялась, повисла на шее, прижавшись щекой к щеке.

– Что с тобой, милая? – Егор крепко обнял ее. – Неужели ты из-за письма этого глупого так расстроилась? Плюнь и забудь. Я тебе клянусь, княгиня Софья еще извиняться перед тобой за него будет.

– Нет, это ты забудь, – положила ему ладонь на губы Елена. – Сгоряча, от обиды большой я тебе все наговорила и обещание глупое взяла. А в политике у обиды на поводу идти нельзя, гибельно это – чувствам поддаваться. Коли с Москвой воевать начнешь, раздавит тебя князь Василий, охнуть не успеешь. Ему токмо удобнее выйдет, коли сам на расправу придешь.

– Ну, тут ты можешь не беспокоиться, – усмехнулся Егор. – Я велел гонцам сказать, что гнева великокняжеского испугался и вот-вот сам из Заозерья в Новгород убегу. А какой прок Василию поход затевать, если все само собой разрешится? Человек ленив. До осени он наверняка ничего делать не станет, потом новых вестников пошлет узнать, в чем дело. Я опять «испугаюсь». Нужно только очень честно обещать, что вот-вот, прямо сегодня все уже сделаешь, – и все искусство. Так резину можно не один год тянуть, поверь моему опыту. Сколько раз меня поставщики подобным образом мурыжили, ты даже не представляешь. Да и сам грешен.

– Это не поможет, – мотнула головой Елена. – Рано или поздно московская дружина все равно придет. Княжество разорят, тебя убьют, меня в монастырь постригут, в самый глухой и дальний. Пока Василий тебя за человека не признает, не будет нам жизни. Все время, как на нитке над пропастью. Ни здесь пожить, ни отъехать хоть на час никуда не получится. Коли Василий Московский не признает, то и прочие князья удельные тоже. Ни письма никому написать, ни в иные земли съездить, ни породниться… Ровно в порубе заперты здесь останемся!

– Ты просто устала, милая, – шепнул ей на ухо Егор. – Сегодня был длинный и трудный день. Пойдем лучше спать. Утро вечера мудренее.