Глава 3. Новое задание

В наступившей тишине громко пропиликал КПК. Радуясь, что можно не смотреть в глаза жене, я поддёрнул рукав и вывел сообщение на экран. Это было письмо от Семакина. Он приглашал меня поучаствовать в экспедиции к давно заброшенным укреплениям первого периметра и предлагал мне самому набрать команду. Обязательным условием было наличие в этой команде двух его ассистентов.

– Я пойду с вами, – сказала Настя, когда я закончил вслух читать письмо профессора. – Давно хотела побывать в настоящей экспедиции, а не нянчиться с заграничными пузанами на прогулках. Спасибо за подарок, милый, он так кстати. – Она холодно улыбнулась и вышла из-за стола.

Естественно, ни о каком романтическом продолжении вечера после такого убойного косяка не могло быть и речи. Настя всё прекрасно поняла и ушла, чтобы не смущать слезами гостей. Гиви и Бульбаш просидели со мной ещё несколько часов, понемногу попивая самогон. При этом они устроили мне такой разнос, что я, и без того чувствовавший себя не лучшим образом, был готов провалиться сквозь землю. Но страшнее всего мне было предстать перед Настей. Поэтому, проводив за порог друзей и убрав со стола, я не пошёл в спальню, а устроился на старом диване в гостевой комнате.

Почти всю ночь я проворочался с боку на бок. Мысль о том, что я всё испортил, дятлом долбила мозг и не давала уснуть. В последнее время я всячески оберегал Настю от походов в глубь Зоны, специально подсовывал жене клиентов, для которых прогулка по предзонью – уже настоящий подвиг. А сегодня сам взял и всё испортил.

Единственным утешением была цель нового задания. «Заброшенные укрепления первого периметра – это всё-таки не сердцевина Зоны, тут и мутов поменьше и аномалии не так часто встречаются, – размышлял я. – Семакин не написал, зачем нас туда посылает, но, если я его правильно понял во время нашей последней встречи, в Зоне грядут большие перемены».

В тот раз подвыпивший профессор случайно проболтался, что ему с группой коллег удалось-таки найти способ не только остановить расширение владений Зоны, но и вернуть её в границы старого периметра. В перспективе учёные планировали уменьшить территорию заселенной аномалиями земли до размеров первоначальной зоны отчуждения ЧАЭС.

«Надеюсь, они обойдутся без ядерных бомб, – продолжал думать я. – А то ведь один весь из себя заслуженный-перезаслуженный академик на полном серьёзе не так давно предлагал сбросить на Саркофаг пару-тройку ядрёных штучек. Дескать, уничтожив источник выбросов, человечество если и не избавится полностью от Зоны, то хотя бы остановит её расползание. А ничего, что изначально Зона возникла в результате ядерной катастрофы? Бросать бомбы на Саркофаг – всё равно, что тушить костёр бензином».

Если б это сказал кто другой, я бы не поверил, но Семакину я доверял как самому себе. Да и не стал бы врать уважаемый человек, почётный профессор Национальной академии наук США, Лондонского королевского общества, Германской академии естествоиспытателей и прочих не менее важных собраний высоколобых мужей. А раз так, то нас ждало рядовое задание – на слабую троечку по пятибалльной шкале паршивости, не более.

«Военные тоже не дураки, знают, как ловить рыбу в мутной воде. Наверняка уже дали помощникам профа развёрнутые цэу: типа, никуда не суйтесь, на рожон не лезьте, сделайте фотографии пары-тройки развалюх с подходящих ракурсов и дайте заключение: всё под снос. В таком случае почему бы Насте с нами не прогуляться до старого периметра и обратно? И я вроде как подарок на годовщину сделаю, и она, особой опасности не подвергаясь, поучаствует в экспедиции, сбросит излишнее недовольство. А то удумала в последнее время сцены устраивать: мол, я её на привязи держу и не даю насладиться коктейлем из крепких эмоций и адреналина».

На этой успокоительной ноте мои нравственные мучения закончились, и я, вконец измученный бессонницей, на несколько часов провалился в некое подобие сна.

Настойчивая вибрация палма на левом запястье вырвала меня из объятий Морфея. С трудом продрав глаза, я широко зевнул и глянул в окно. На улице царила унылая хмарь раннего утра. Голые ветки скребли по мокрому от недавнего дождя оконному стеклу, равно как и кошки в моей душе. Я заворочался, скрипя пружинами продавленного дивана, сел, коснулся босыми ногами холодного пола. Из спальни доносилось размеренное сопение. Настя ещё спала. «Ну и хорошо, – подумал я. – Мне и так сейчас хреново, не хватало ещё снова увидеть немой укор в её глазах. Вчерашнего вечера по самую макушку хватило».

Я наскоро натянул комбинезон, сунул ноги в «берцы». Стараясь не стучать тяжёлыми подошвами по полу, прошёл на кухню, где выхлебал почти половину банки огуречного рассола. «Вот ведь чудеса: вчера и выпили-то всего ничего (что такое литр на трёх здоровых мужиков?), а сегодня себя как с глубокого перепою чувствую. Не иначе это проявление ночных угрызений совести. Ладно, сейчас схожу в «Касту», решу кое-какие дела, заодно и здоровье слегка поправлю».

Несмотря на раннее утро, жизнь в лагере кипела вовсю: сталкеры, как и рыбаки, предпочитают засветло отправляться за уловом. Одетые в камуфляж люди, кто по одному, а кто и небольшими группками, тянулись к воротам и сквозь открытую в правой створке калитку просачивались наружу.

Часовые на сторожевых вышках внимательно вглядывались в серую хмарь редеющего тумана и прислушивались к низкому рычанию и пронзительному визгу, долетающим со стороны скрытой за разросшимися тополями дороги. Судя по всему, там устроила междоусобную разборку стая «слепышей»: может, не могли поделить труп другого мутняка, а может, кобели сцепились из-за суки. В последние год-два все твари Зоны как с ума посходили: только и делали, что размножались. «Борговцы» даже с другими кланами и военсталами несколько раз объединялись, чтобы хоть как-то сократить численность не в меру расплодившихся мутантов.

По пути в бар я обменялся приветствиями со старыми приятелями, с которыми ходил как-то в Озёрск. Ох и славная драка была тогда, а сколько хабара принесли оттуда… м-мм. Я, помнится, с вырученных денег новый комбинезон купил с отличной радиационной защитой и хорошей пулестойкостью: очередь из МП-5, почти выпущенную в упор, комбез сдержал как не фиг делать, только вмятины на нём да синяки на теле остались.

Он мне долго верой и правдой служил, пока Семакин не подогнал спецкостюм из своих закромов. Отменная вещь! В течение трёх минут без особых проблем держит температуру до трёхсот градусов и электроразряды до десяти тысяч вольт, имеет высокую стойкость к воздействию различных кислот и превосходно защищает от радиации даже в эпицентре радиоактивного заражения, а ещё снабжён сервоприводами, как экзоскелет. Встроенные аккумуляторы невелики по размерам, но обладают большой ёмкостью и подзаряжаются от генератора кинетической энергии. Этакий «вечный двигатель»: идёшь – и сам себя электричеством обеспечиваешь, причём в таких количествах, что хватает не только на костюм, но и на питание пушки Гаусса в доработке Семакина: скорострельность, как у «калаша», ёмкость магазина шестьдесят патронов, прицельная дальность боя два километра, с одного выстрела любую броню насквозь прошибает – одним словом, мечта, а не оружие! Тяжёлая, правда, пушка эта, и энергии жрёт много, без спецкостюма просто груда металлолома, не более того. Зато обе вещи в комплекте из любого задохлика ходячий танк сделают. Я в этой экипировке в такие места совался, куда даже дирижёр мертвунов не гонял по причине запредельной радиации и большого количества аномалий химической природы.

Я как-то спросил профессора, из какого материала комбез сделан и что за примочки использовались при модернизации пушки Гаусса. Так он толком ничего не сказал, сослался на военную тайну. Поведал лишь, что в процессе создания чудо-экипировки применил кое-какие артефакты. Пытался я из него выудить, что за арты, куда и с какой целью встроены, надо их со временем заменять или нет, да где там: легче статую Будды разговорить, чем Семакина. Так и бросил я эту затею, но на всякий случай решил попусту костюм не таскать – а ну как на самом деле у него ограниченный ресурс. Уникальные вещи лучше использовать для решения действительно сложных задач, а просто по Зоне шастать я и в старом комбинезоне мог.

А вообще, с учёными дружить – выгодное дело. Особенно с такими, как Семакин. Судьба свела меня с ним в самом начале моей сталкерской карьеры. Я тогда был совсем зелёным, как и сам Андрей, впрочем. Он в то время носил звание кандидата физико-математических наук и работал над докторской с очень длинным и запутанным названием. Если вкратце, то суть его работы сводилась к изучению гравитационных аномалий и порождаемых ими артефактов, конечной целью являлось создание портативного антиграва.

Как-то потребовалось ему для своей диссертации провести кое-какие исследования в Ржавом лесу. С руководством лаборатории согласовать эти работы не удалось (на тот момент у научников кончились выделенные на год лимиты), и Андрей решил договориться со сталкерами. Своих сбережений у Семакина почти не было. Никто из бродяг не соглашался вести доцента к лесу, тащить часть его громоздкого оборудования на своём горбу и охранять учёного от нападок мутантов, коих там пруд пруди, пока он ставит научные эксперименты. Кому охота рисковать жизнью за копейки? Обычная прогулка недалеко от периметра и то сулила больше барыша, нежели мог предложить Семакин: обыкновенная «горгона» стоила в два раза больше, а этого шлака в предзонье всегда было в достатке.

Я в те славные дни как раз активно осваивал полученные в дар от отца способности, проверял себя на прочность и пытался нащупать предел своих возможностей. А как это сделать, если не ввязываться во всякие авантюры? Правильно, никак. Вот я и согласился провести доцента. Плату с него не взял, да там и брать-то было нечего: они же все чокнутые эти учёные – работают за идею, а не за деньги. Мне его копеек даже на потраченные в ходке патроны не хватило бы. Напротив, я ему ещё отстегнул от своего вознаграждения за три «золотушки» и один «фуфырь» (удачная ходка была, артефакты сами в руки так и прыгали).

Андрей долго отказывался, но я всё-таки убедил его взять деньги. Столько лет прошло, а помню всё, как будто это было вчера. Слегка покачиваясь от принятого внутрь прозрачного, мы стояли тогда на крыльце бара, втягивая в себя влажный после недавнего дождя воздух. С крыши ещё капало в разлившуюся возле крыльца большую лужу. Воодушевлённый успехом удачной экспедиции, захмелевший доцент заплетающимся языком расписывал мне достоинства ещё не изобретённого им прибора:

– Представьте себе, Колдун, возвращаетесь вы из ходки…

– Ты! – я ткнул его пальцем в грудь.

– Что – я? – уставился на меня осоловелыми глазами Семакин. – Что-то не так?

Я мотнул головой, обхватил его шею ладонью и дыхнул перегаром в лицо:

– Мы же договорились ещё там, в лесу: тебе надо говорить мне «ты». Понял? (Семакин кивнул.) Вот и молодец. Давай, продолжай, что ты там плёл насчёт ходки.

– Ну вот, возвращаетесь вы… ты из похода с тяжеленным рюкзаком за спиной, подходишь к торговцу и выкладываешь перед ним артефакты, найденное в Зоне исправное оружие и ненужные тебе патроны. Гора на прилавке всё растёт и растёт, а ты всё продолжаешь вынимать хабар из рюкзака. И знаешь почему? Да потому, что у тебя на поясе висит придуманный мной портативный генератор антигравитационного поля. Я его называю антиграв. Ты будешь первым, у кого он появится.

Я поджал губы, обдумывая его слова, а потом вынул из нагрудного кармана сложенную пополам толстую стопку красных десятирублёвок:

– Держи, наука!

Семакин помотал головой, отступив на шаг назад.

– Я не возьму, – сказал он заплетающимся языком. – Зачем вы… ты это делаешь?

– Затем, что так надо. – Я сунул деньги за отворот рыжего комбинезона ученого. – Бери-бери, на свои опыты потратишь. Считай, что это плата за мой экземпляр этого, как его, антиграва.

Судя по всему, у Семакина с созданием портативного прибора ничего не вышло. Но он, видимо, всё-таки изобрёл некую хрень в этом роде, раз защитил докторскую, заслужил гордое звание профессора и стал заведующим целой лабораторией.

Так что если судьба вас когда-нибудь приведёт в Зону, всегда помогайте учёным. Они люди благодарные, в долгу не останутся. Тот же Семакин – тому пример: он не только сторицей вернул подаренные ему деньги, но и снабдил меня всякими полезными вещицами вроде спецкостюма и модернизированной пушки Гаусса. Да и работать с ним – одно удовольствие, потому и брался я без лишних слов за его халтурки.

В «Касте» было так же оживлённо, как и на улице. Видимо, не я один хотел подлечиться, а заодно и прикупить провизию или боеприпасы в дорогу. Приглушённый гул голосов тонул где-то под закопчённым потолком в облаках табачного дыма. Два потолочных вентилятора лениво молотили лопастями, медленно перемешивая слои сизого тумана. Привычно пахло пивной кислятиной, квашеной капустой и пережаренной картошкой. Из засиженных мухами динамиков тихо лилась ненавязчивая музыка. Помощник бармена, угрюмый рябой сталкер с деревянным протезом вместо правой ноги (говорили, бедолага угодил ею в ямку со «студнем») негромко стучал донышками поднятых из подвала бутылок, расставляя их по нестроганым полкам бара. Сам Бобр кемарил, сидя по ту сторону барной стойки. Время от времени он приоткрывал один глаз, обводил мутным взором посетителей и снова впадал в состояние расслабленной дрёмы.

Я несколько секунд постоял на пороге, привыкая к царившей в «Касте» полутьме. Увидел стоящих за высоким столиком приятелей, кивнул им и направился к бару.

– Здорово, Бобр, давно не виделись! – Я хлопнул ладонью по исцарапанной столешнице барной стойки.

Бармен вскинул голову, уставился на меня вялым взглядом. Давно подмечено: в Зоне просто так прозвища не дают. Нынешнего хозяина «Касты» прозвали Бобром за одутловатое книзу лицо, торчащие над нижней губой передние зубы и чуть скошенные к переносице, близко посаженные глаза.