Весь день мы смеялись с Эдиком над словом атякш. Я признался, что я мордвин и к атякшу ещё добавил мон тонь вечктян. Но атякш самый смешной. В школе меня мучил новенький одноклассник. Он постоянно меня задирал, дёргал, по-детски боксировал на мне. Я не реагировал. Я наблюдал насколько это далеко могло зайти, почему этот человек так ко мне прицепился. Он всё больше смахивал на маленького покойника, что так тянуло к единственным живым. Я проболтался тогда об этом матери и она припёрлась потом в школу и классухе высказала, что меня грызли. Этого пацанёнка привели тоже и когда моя мать спрашивала его почему он меня доставал, он просто стоял с широко открытым ртом, зрачки бегали где-то в потолок. Такие люди неизменно вырастали и окукливались в паразитов-кровососов, которые желают владеть большим. Он судорожно цеплялся за меня, но меня не было в тот момент, я просто свидетельствовал сущее таким, каким оно должно было быть.

И Ульяна позвонила мне и сообщила благую весть: она нашла мне вероятное жильё, рядом с академией и недорого, потому что с кем-то. Сердце моё ликовало от экстаза. Я ещё оставался с братьями, их мамой, чудными соседями с орущими детьми. Но всё это проходило гладенько и моя загадочная планида полностью и целиком зависела от прямых переговоров с владельцем лакомого и недорогого местечка.

Ульяна привела меня на квартиру. Это трёшка: покоцоная, старая, дряблая, умирающая. Меня приняли прямо в моей будущей комнате. Внутри уже жужжало хочу. Стол, койка, шифоньер и маленький ч/б телевизорчик. Владельцы – древняя бабуля и такой же древовидный сын её. Я впервые в жизни увидел настоящего архата. Говорила Лидия Викторовна: не шуметь, до тебя хороший парень долго жил, но не из Октябрьска, а из Октябрьского в Башкирии. Я поклялся быть хоть куда, быть смирным. Она одобрила меня, а её сын не произнёс ни слова. Он выглядел полностью отсутствующим. Бабка угадала меня и немедленно отрапортовала, что Ерёма больной стал душевно сразу после срочки в радиолокационных войсках. Я тут же подумал, как можно было сбрендить от обычных спутниковых тарелок. Он был седой, с длинными волосами и такой же длины бородой. Потом в совещательную комнату забежала кошка. Я попросился в туалет, эта вонь и полное отсутствие ёжика сразу въелись в девственную плоть. Кошек ещё и две.

Ладно, скорей собирать вещи, переезд, я просто сказал Ульяне спасибо и пошёл вниз к озёрам. В предвкушении освобождения, как сладко внутри. И я похвалился им при возвращении, что встречался с настоящей тёлкой. Говорить о моём намеченном съезде было очень опасно, эти стервятники заклевали бы меня за ночь. Утром перед выходом на учёбу я ринулся собирать сумку, по ходу я вкратце выкладывал этим недоумевающим глупцам суть моей суеты. Я очень быстро собрал вещи, а учинить кровавую расправу надо мной мешала их мамаша. Петя лыбился и нелепо спрашивал а чего так, а почему, а что не нравится. А Федя просто заживо сгорал от слепой злобы на меня.

Я бежал от этой беспросветной чумы в виде этих бессознательных людей. Они могли давно осознать, что мне не нужно их внимание, не нужно слушать, что им нравится, а что нет, их наивные сенсуальные причуды, как у детей, которые живут в прихотях бедного воображения. Этим утопленникам не удалось затащить меня под тину их совместной взаимной деградации, когда один подстёгивает другого. Они до такой степени устали друг от друга, возможно испытывали лёгкую ненависть, что хотели затащить и втиснуть меня между ними, чтобы ноль поглощал единицы. Я не реагировал на них и они всё сильнее присасывались, как ложные конские пиявки, от которых никакой пользы. Только со мной они могли проявлять свою реальную, гнилую душёнку. Они хотели завладеть моей толпой, взять себе народу, но мёртвых не воскресить даже взрывом солнца.

И этот час, когда я в тот же день немедленного отъезда шагал пешком по памяти к Лидии Викторовне. Что-то проталкивало меня идти пошустрее. И не зря, когда я проходил между мечетью и парком меня нагнал Фёдор. Я не останавливался и продолжал уверенно идти. Он вровень так же стремительно, жаждал что-то сделать, но сдерживался. Я не отзывался на его вопросы и он переключился на рукопашную: дёргал за рукав куртки, грубо прижимал к себе. Что-то мешало ему меня серьёзно ударить или хотя бы пнуть. Он в бессознательном трусил меня пристыдить или унизить. Федя представлял собой практически чистое животное сознание – оно закончено окончательно в отличие от человеческого. Он дразнил меня Сосо под конец позорной атаки, затем замедлялся, замедлялся и так окончательно остановился где-то, я не оборачивался.

Я никогда не реагировал. Этот Фёдор, как гнойник прорвался, показал всю свою труху нутра и ему стало легче дышать, ну и слава Махавире. Хата располагалась на первом этаже рядом с пересечением старо-вокзальной и старазабугорской. Раздолбанный падик с домофоном. Архат Ерёма просопел носом, как приветствие. Я закрыл за собой комнату и развалился на койке, как тихо, как спокойно, как чисто внутри и снаружи. Везде вытерто, всё чистенько. Я заварил лапшичку на кухне. Восемнадцать часов Ерёма лежал перед телевизором в своей третьей комнате. Пара минут на поесть и он выходил на улицу, прогуливался до ближайшего дома и обратно.

Ночью я познал невероятный страх при встрече с тараканами, квартира кишмя кишела тараканами. Меня уже продолжали преследовать паразиты не в заднице, так по углам и под кроватью. Я просто не выносил этих созданий с детства, они жили в Саратовской. Я настолько их не выдерживал, что даже было не под силам их давить. Всё потому, что бабка принципиально отказывалась морить их из-за кошечек, которые ссали ей прямо не телек, пока она торчала в нём. Она быстро шугала их и продолжала таращить глаза в кинескоп. У неё было драгоценное кабельное тв, где много-много каналов. Поэтому какой смысл убивать тараканов, если они всё равно никогда не исчезнут. От этого понимания обязательно становилось очень грустно внутри и я наблюдал это. Сиамская кошка была вечно гулящей, и она мяукала-орала мне под дверную щель. Если им удавалось проникнуть они ссали мне на стол, за которым я жрал быстрорастворимую лапшу и смотрел мини ч/б телек. Слава Махавире антенной ловило стс, а не мерзопакостные первый канал и ртр. В восемь вечера сразу после дома 2 каждый день комедия. Я редко смеялся, вместо этого я почти всегда улыбался.

В первый день в новом жилье я лежал на раздроченой скрипящей постели и думал об Альбине, ой, Ульяне, я неважно запоминал имена в отличие от лиц, которые отпечатывались навсегда. Мне не хотелось при той встрече ни трогать её, ни тем более целовать в губы в самом конце прогулки согласно всем жанровым канонам. Она была какой-то чересчур приземлённой, окоченевшей. Всю жизнь зубрила предметы ради медали, чтобы поступить в аэрокос на бюджет, чтобы там снова зубрить ради красного диплома. Она тоже жила с бабулькой. Но мне ещё рано было думать о девушках, ибо я был ещё несовершеннолетним и никогда не видел заживо голых девушек. Может если бы Ульяна предстала в ночной сорочке или в чём-нибудь ещё таком невесомом и легкосбрасываемом, может тогда, что-то во мне зашевелилось. А в холодищу, в тяжёлых одеждах… Уж лучше дома остаться.

Я решил, что если она не звонит первой, всегда я это делал, то это значит, что я ей никак не выгоден. Ну и ладно, у неё почти нет груди, джинсики – классика: не разобрать в каком состоянии задница. Неуверенная, подваленная ботаничка. Таких сразу видать – вместе под одеяло только после росписи. Не для таких нищих, да ещё и больных телом и душой её астра цвела. Для таких не имеет особого значения: интересный ли парень, приятный. Главное, чтобы при деньгах и не совсем уж престарелый. Мама пиликала её каждый день, чтобы лезла из кожи вон, упорно училась, чтобы добилась чего-то в жизни и самое главное, чтобы девственность сэкономила. Любой мужик будет на седьмом небе от счастья, если раскопает такую, как Ульяна. Такая скромница, такая умница, ей судьбу успешно строить, а не обращать внимания на всяких там. Без её помощи я бы не смог так легко отделаться от тех отвратительных мёртвых людей, что тщетно пытались присосаться к моему сердцу. Оно билось так же размеренно и спокойно, как всегда. Им не удалось опустошить его ни на частицу.

Подкрадывалась первая сессия. Эти два оставленных в забытом вчера недоумка ещё устраивали со мной так называемые серьёзные разговоры. Многократно пытались выведать у меня действительную суть моего от них бегства, хотя ответы уже были в них самих, но они были слепыми и глухими, а это навсегда.

В электричке через блютуз я познакомился с девушкой из Сызрани. Как-то очутился у неё дома, там были её давние знакомые: парни и девочки. Это было уже в Самаре холодной зимой. Все хотели музыку, а колонки не работали. Я пошывырялся с проводами и звук появился. Эта девушка, моя знакомая Света была из небедной семьи, если могла позволить себе снимать такую шикарную однушку в добротном районе недалеко от старого города.

Все её знакомые покинули помещение. Я остался со Светой наедине. И она начала россказни о жизни в Сызрани откуда она была, про родителей и про всякое там. Если бы я был здоров я бы предложил ей заняться любовью, но вместо этого я начал осуждать её за то, что она переспала со своим первым и единственным парнем. Я смотрел на их совместное фото, что она хранит. Я упрекал её, потому что сам хотел быть на его месте. У меня протекала инкарнация света лампочек и дереализация происходящего. Я свидетельствовал и это. Я произносил ей весь этот дикий бред и одновременно глубоко сожалел, что после такого мы уже никогда не займёмся любовью. Эта была ярчайшая самопроизвольная внутренняя речь, слова из ничего. У меня не было похоти заниматься с ней любовью. Я вышел из квартиры и ушёл домой пешедралом.

На одной из лекций, которые вела наша декан факультета в перерыве я ненароком втесался в беседу. Преподаватель говорила любому студенту кем он будет. И я под конец тоже спросил её, а кем буду я, а она ответила, что клоуном. Меня это задело. Мне были противны эти ряженые шутники. Как она могла такое про меня сказать, если я всегда был где угодно, а вкус будет одним и тем же, всегда одним и тем же.