Не Джоконда

 
В напыщенном бомонде, где люди – пузыри
И табели о рангах – как «Отче наш»,
Где места нет Джоконде – художник, посмотри,
Не надобна ни кисть, ни карандаш.
 
 
А дым – он как кулиса: то нет, то есть.
Поднимется – и тоже упасть спешит.
Она – хоть не актриса –  но тоже здесь.
Оставь бокал, художник, бери, пиши.
 
 
Прольется свет. Но вместо  огня – как душ.
И к ней гуляка тоже пойдет, польстит.
А купленный оркестр сыграет туш.
Ах, что же ты, художник, не упусти!
 
 
Здесь с нее не напишет никто —
У нее не манто, а пальто.
У нее как от ветра кудряшки,
И на пальцах смешные стекляшки.
И поэтому с ней два седых дурака —
Свысока.
 

1997 г.

Не пиши мне в Порт-Артур

 
Не пиши мне в Порт-Артур —
Нету адреса.
Пуля – дура. Но из дур —
Мне досталася.
 
 
Прямо в сердце с высоты
Бойной силою
Наотмашь. А в сердце – ты,
Моя милая.
 
 
Не пиши мне в Порт-Артур
С каждым случаем —
Не дойдет мне в темноту
Светлым лучиком.
 
 
А ударит залпом в тыл
И сердце по клочкам
Разметет. А в сердце ты,
Моя ласточка.
 
 
Не пиши мне в Порт-Артур —
Нету адреса.
Пуля – дура. Но из дур —
Мне досталася.
 
 
Сердце цапнет, и – кранты,
И не встать с ничка
По весне. А в сердце – ты,
Птичка, птичечка.
 
 
Бескозырочки как блюдца
На заоблачном пруду.
Ленты черные так вьются
Ай, на малом, на ходу.
 
 
Ай, на малом, самом малом,
По воде крапленой алым.
Да – под серую плиту.
 

2010 г.

Не узнаю

 
Расставались ненадолго
Без печали и труда,
Оказалось, как осколки —
Навсегда.
 
 
Возвратились в светлой вере,
Как в окно вчерашний луч,
А у двери, а у двери
Новый ключ.
 
 
Вспоминали все – так проще.
Ночь настанет, и – найдем.
Что было тыща первой ночью,
Стало – днем.
 
 
Было пламя, да сбежало —
Не от ветра и воды, —
И от нашего пожара —
Только дым.
 
 
Я уже не узнаю по короткой юбке
Лучшую мою, прежнюю мою, первую мою.
И по майской воркотне голубя голубке,
Вышло, что себя в этих голубях я не узнаю.
 

2010 г.

Нечаянная милая

 
Ты моя нечаянная милая —
Жизнь тобой вернула мне должок, —
Не сирень, не хмарь в душе жасминная,
А на сердце ласковый ожог.
 
 
Что толпа? Она дика и мелочна,
Ей плевать, и ей не до того,
Как целует ласковая девочка
Лучшего случайного его.
 
 
Хрупкая, отчаянная, беглая,
Цепких рук накинувши петлю.
И влезаю через губы в пекло я —
Эй, откройте, я ее люблю!
 

2011 г.

Нина, Ниночка, Нинель

 
У учительницы младших классов Нины
Ногти в лаке и напудрен нос рябой.
Ей сегодня не смотрины – именины,
И детишки поздравляют всей гурьбой.
У учительницы младших классов Нины
Поздно заполночь погашена свеча,
И отмерен ей зарплаты рубль длинный:
На помаду, на конфеты и на чай.
 
 
У учительницы младших классов Нины
Под ресницами тепло и бирюза,
А в эту ночь её глаза – аквамарины,
От которых отрывается слеза.
И купаются в ней лебедями двойки,
И квадраты превращаются в круги.
А потом она дотянется до койки
И забудет про зарплаты и долги.
 
 
У учительницы младших классов Нины
Все – от ласточки до певчего сверчка.
И доска за ней черней, чем гуталины,
Пишет: «С днем рожденья, Ниночка!»
И когда к груди притянет все букеты,
И расставит в банки все до одного,
Вдруг захочется давиться сигаретой —
Не хватает только от него.
 
 
Ах, Нина, Ниночка, Нинель…
Страна направит и заплатит.
Есть три пути: один на паперть,
Другой – на сирую панель.
А третий, Ниночка, Нинель?
Душа кричит истошно: «Хватит!»
Но дети празднуют капель…
Ах, Нина, Ниночка, Нинель.
 

1999 г.

О женском атлетизме

 
Не тронь гантели, Клара —
Тебе еще рожать! —
Не надо этим марам
В журналах подражать.
Ты, видимо, забыла,
Что «торс» – не значит «бюст»,
И что избыток силы —
Не есть избыток чувств.
 
 
Не надо, Клар, железа
И в три обхвата грудь —
К тебе и так не лезут,
Ты это не забудь,
Что в Древнем Риме бабы,
Хоть с гирей не дружны,
Хоть телом были слабы,
Зато в любви нужны.
 
 
А ты забыла это
И превращаешь дом
В отвалы вторчермета,
В сплошной металлолом,
Пуляешь эти ядра,
Метаешь молота —
Ах, Клара, нам не надо
Такая красота!
 
 
Соседских-то лелеют
И холят мужики,
И все меня жалеют —
Мне это не с руки.
И сравнивают хмуро,
Чуть только подопьют,
Мою с твоей фигурой —
Того гляди, побьют.
 
 
А взять твои подруги —
Таким не крикнешь: «Цыц!»
Надень на них подпруги —
Ну, чисто – жеребцы!
Они-то не за мужем,
Им, по всему видать,
Мужик не больно нужен —
Им с гирей благодать.
 
 
Меня же балерины,
Неровен час, прельстят —
Хожу, как на смотрины,
Один в Большой театр.
Там насмотрюсь – убиться. —
А как приду домой,
Пощупаю твой бицепс —
И весь как неживой.
 
 
Ну, что ты за подруга?
Ну, что за красота?
Тебе быстрей кольчуга
Подходит, чем фата.
Чугунная булава
И прочий инструмент.
Ах, Клара, моя Клава,
Прости за комплимент.
 
 
Во сне и то нет сладу,
Кидает в дрожь и пот:
Ко мне, как к спортснаряду,
Любимая идет.
В одиннадцать подходов
Берет меня на грудь…
Не дайте стать уродом,
Спасите, кто-нибудь!
 

1986 г.

Одиночество

 
Все равно этот час настанет,
Мы простимся с тобой и, вот, —
Даже парой одной не стали,
Просто даже – наоборот.
 
 
Попрощаемся и уедем —
Мало ль разных на свете стран, —
Будем жить с тобой как соседи,
Но уже через океан.
 
 
В журавлином большом полете,
В белых крыльях укором – весть:
То, чего на земле не найдете,
В синем небе не значит – есть.
 
 
Что искали в заморской дали,
Что уверили в облаках,
Так и знайте: вчера держали
Так привычно в своих руках.
 
 
Летит по небу белым-белым журавлем
Живое одиночество
И кличет: родину за все благодари
И небо возвеличь.
Что все мы встали на крыло и улетим,
А улетать не хочется.
И потому так грустен этот клич.
 

2011 г.

Одна-единственная ночь

 
Пароход в закате белый-белый
Резал тишину гудком,
А у борта в синей плес глядела
Девушка с цветком.
В трех шагах стоял я и украдкой —
Хоть одним глазком взглянуть, —
Как ей ветер гладит-треплет прядки
И ласкает грудь.
 
 
И цветок в крутом каком-то галсе
Ветер вырвал и – ко дну.
Я, конечно, в смех и врал, и клялся,
Что за ним нырну.
Был цветок собой красивых краше
И к наряду был весьма,
А она сказала: был не ваш он,
Я бросила сама.
 
 
В омуте бездонном и бездумном,
Тот, что тишиной кричит,
Мне она плясала, вторя струнам,
Пламенем свечи.
И вязали шею руки-змеи,
И как молот било в грудь
Маленькое сердце милой феи,
Пробивая путь.
 
 
Ни пепел-мел, ни копоть-сажа,
Ни тихих омутов вода
Уже, конечно, не расскажут,
Что было с ней и мной тогда.
Ни губы – в кровь, ни мысли – в клочья, —
Ни запалить, ни истолочь, —
Что между нами было ночью
В одну-единственную ночь.
 

2011 г.

Одни

 
Она была белой
И будто голубка
В мое ворковала плечо.
Божественно-смело
И ангельски-глупо,
И адски, при всем, горячо.
 
 
И рвал зло я цепи,
Что крылья спластали,
Замужество ей отменив.
И гром был как лепет,
И мы с ней летали
Одни.
 
 
Но в небе ночном
Голубям нет покоя,
Как нет и цветам оберег.
Летать перед сном —
Что это такое,
В ночной неполетной поре?
 
 
И сон был не нужен,
И будто не сжалясь,
Рассвет к расставанью звонил.
И в небе, как в луже,
Мы с ней отражались
Одни.
 
 
Как нервные крылья
Ресницы взлетали
И хлопали в сладком тепле.
Вот небо закрыли,
Но в небе едва ли
Есть то, что живет на земле.
 
 
Лететь да и – прочь бы! —
Но крылья цеплялись,
Как будто не птицы они.
И к завтрашней ночи
Остаться боялись
Одни.
 

2012 г.

Окурок

 
Как папиросы в тесном портсигаре
Хранила жизнь спрессованные дни.
Нет, я не жил, я жизнь играл в ударе,
И сами жглись как папиросочки они.
 
 
Кричал скворец сильней звонка трамвая,
Стелился пух, белей любых перин,
И вслед за ней друг-ветер завывая,
Курил со мной, пуская дым в аквамарин.
 
 
А след ее простыл за синим долом,
Но в чем беда? – лишь портсигар открыть —
В нем папиросы-дни и он их полон.
Мне так хотелось все их разом раскурить.
 
 
Окурок, мой дружок,
Забавы миг пустяшный,
Вот полетишь в снежок
И зашипишь как змей.
 
 
Окурок, мой дружок,
Был дым другим вчерашний,
Что губы мне обжег
И полетел за ней.
 

2013 г.

Он у храма

 
Он у храма с помятой кружкой,
Сам помятый, как спьяну – блаж.
Был когда-то лихим пьянчужкой,
А теперь на пыли алкаш.
 
 
Собирает на кружку звяки
Всуе выброшенных монет
Под хихики и осмеяки —
Да другого исхода нет.
 
 
Без иллюзий уже и наитий,
И душевной уже тиши:
«Вот я здесь. Ну, а вы от политик
Не такие же алкаши?
 
 
Вам кидают казной чеканны
В кружки веры монеты те ж.
Мне как клочья небесной манны,
Вам – гордынь бесконечных меж».
 
 
И слезятся из храма лики:
Все мы с кружками топчем свет.
Все мы нищи, горды и дики.
Только с разницами монет.
 

2016 г.

Она была – ласточка-фея

 
Она была – ласточка-фея,
Красивая белая птица.
Но вышло в трехглавого змея
Ей так безмятежно влюбиться.
 
 
Трехглавый – конечно же, я был.
Одна голова – крокодилья.
Вторая – из мудрых – (змея, бы!)
А третья – с разбойничьей былью.
 
 
Стихи пишет первая морда,
За пояс другие упряча,
Споет, прочитает их гордо,
И две остальные – заплачут.
 
 
А птица из пуха и слуха
Их хвалит, и тянется клювом —
Красивая телом и духом,
И рвется: «Я тоже спою вам!
 
 
Я знаю, поэтому смею,
Хочу в его сердце забиться.
Как белая вьюга. Как фея.
Из неба стихов его – птица».
 

2016 г.

Она жила в плену

 
Она жила в плену
Скрипичных нот и грамот
И вся скрипичных форм была собой.
И на нее одну
Я был нацелен прямо,
И скрипке предлагал гитарный бой.
 
 
Был мир ее сваян
Из снов и репетиций,
И в час, когда шагала впереди,
Я был совсем не я,
И первых встречных лица,
Казалось, мне кричат: – Не подходи!
 
 
Но скрипке никогда
Не выйти замуж молча —
Оркестр должен вслед пролить слезу,
И нервных нот орда,
Что прежних не затопчет,
Должна звучать как ни в одном глазу.
 
 
Но кто её любил,
И с кем она плутала,
Знать не дано ни деке, ни груди.
И я в гитару бил,
Но боя было мало.
А лучший друг кричал: – Не подходи!..
 

2013 г.