Было тяжело и душно,
А наутро выпал снег.
И была ее подушка
Все еще во сне.
Где замки, полы и стенки
Вышвырнуты вон,
Где она была туземкой
Голой среди волн.
 
 
И глядела то и дело
В ласковую синь.
А его корабль белый
Был простым такси.
Замер, не захлопнув дверцу,
На чужом крыльце.
И ее во сне кусала в сердце
Золотая Це-Це.
 
 
И ресницы были – крылья
Полуночных сов.
И душа дышала пылью
Белых парусов.
А у той, другой, подушка
Со свинцом в лице.
И у ней считалась просто мушкой
Золотая Це-Це.
 
 
Через ночь вела крутая
Лестница-змея.
Тот, в ночи блудил, плутая —
Был, конечно, я.
 
 
И по мне во сне жужжала
Как о подлеце,
И туземке в сердце била жалом
Золотая Це-Це.
 

2000 г.

 
Какое красивое слово летало
В бенгальском банкетном огне —
То бабочкой в пламени ярко сгорало,
То бабочкой – в шею ко мне.
 
 
И женщина в блестковом платье змеином
На кольца свиваться могла,
И губы в укор всем на свете калинам
Горели без капли тепла.
 
 
Как чудо-свеча средь табачного зала,
Где яркие люстры слепы,
Там скошенным взглядом она вырезала
Меня из галдящей толпы.
 
 
Столы утопали в дурацких сонетах,
Но слово журчавей ручья,
В глазах ее злилось красивое это,
Запретное слово – «ни чья».
 

2016 г.

 
Жизнь моя – без блестяшек карета,
Свистопленница рвов и откосов.
Ей катить бы вдоль целого света,
Да она на квадратных колесах.
 
 
Ей прослыть из разряда двукольных —
Дал ей бог рысаков юрче молний.
Но нечистый – колес треугольных,
Чтобы в скачке казалась уморней.
 
 
Чтоб висела жестянкой на ухе,
От трехгранно-квадратного сгинув.
Но летать ей – чтоб даже на брюхе —
Небо в звездах подставило спину.
 

2016 г.

 
У соседки малолетки Катьки-Катеньки
На зашторенном окне лампочка – цветок.
Полночь звякнула, и ей – спать да спатеньки,
Но перо вдоль по бумаге скачет со всех ног.
 
 
У соседки малолетки Катьки-Катеньки
Ноги – шпаги, руки – сети и спиной дельфиньей – бровь.
Катька в юбке. И на воле. А я в ватнике.
Катька пишет письма мне про любовь.
 
 
Губы пухлые – конфетки, красно-сладкие,
Да кривятся, да еще в кровь кусаются.
В спину Катьки-малолетки слухи гадкие:
«Что нашла ты в нем, окстись! Ты ж красавица.»
 
 
У соседки малолетки Катьки-Катеньки
Глазки – слезы.
Сны – занозы.
С кляксой ручка нервная.
А мне в погонах почтальон аккуратненький
Письма носит. И читаю их не первый я.
 
 
И душа, как рыба в сетке, бьется-мается,
И глаза, как снегири по зиме – огнем.
Кудри Катьки-малолетки в сон провалятся
И запутаются в пальцы мне живьем.
 
 
У соседки малолетки Катьки-Катеньки
Пепел в прядках.
Жизнь в закладках.
Ах, мне к ней нескоро так.
И танцуют на мозгах буквы-акробатики:
Кать-кать-кать-кать-кать-кать-кать-кать…
Катька-Катенька.
 

1998 г.

 
Милая улыбчивая женщина,
Две строки твои мне – сладкий яд.
Штемпелем-печатью не отмечены —
Только клякса – родинка твоя.
 
 
Чтобы там, где точка,
Взгляд мой как прирос —
Завитушка-росчерк,
Будто прядь волос.
 
 
Каштановая прядь накручена на ветер.
Ушла, и ничего не поменять.
Как в воздухе вопрос,
Как росчерк на портрете.
Каштановая прядь…
Каштановая прядь.
 

1996 г.

 
Слабый пол – весь как зараженный микробом —
Прямо в космы повцепляется вот-вот.
Кинопробы, кинопробы, кинопробы:
Всех попробуют, но кое-кто пройдет.
 
 
«Интер-Верочка» уже есть,
И смотри, какой с нее был сбор.
Людям что, им по глазам – хлесть! —
На постелях верховой спорт.
 
 
Победила та, что полом всех слабее.
Но опять же, по параметрам сильней.
Не синеет, не бледнеет, не краснеет —
В общем, все надежды связанные с ней.
 
 
И сказал режиссер так:
«Обещаю битву масс у касс.
Мы поставим половой акт.
И, может, даже не один раз».
 
 
Сценарист корпит, на пуп пускает слюни,
Вяжет флирты, вояжи и куражи.
Акт давай! Тогда никто не переплюнет.
Акт давай! Да чтобы от души.
 
 
И поменьше разных там дряг —
Это так народ поймет, промеж строк.
Где сомненье – там давай акт.
А где собранье – там давай рок.
 
 
Дело сделано. Читаешь – нету мочи.
Можно ночью прямо даже без жены.
И снимать такое надо только в Сочи,
Чтобы были уже все поражены.
 
 
Дубль – раз, режиссер – ас:
«Совокупленных прошу млеть.
А, ну-ка, Маня, расчехлись и – фас!
Получается, гляди-кася, комедь».
 
 
Бабки с дедками глазеют: «Неприлично!
Совращает девка внаглую юнца.
И с лица-то, вроде, все фотогеничны,
А только что-то их снимают не с лица».
 
 
Есть у девки, что смотреть, факт.
И у парня, что смотреть, есть.
Но: «Третье действие… Шестой акт…»,
Мать честная, нешто впрямь – шесть?!
 
 
Давка, драка, ор с симптомами психоза —
На премьеру прорывается толпа.
Вот что значит точно выбранная поза,
Вот что значат эти слюни до пупа.
 
 
Первый приз. Режиссер – маг.
Возвести его тотчас в сан!
Ведь он с искусством совершил акт.
А вот дите уже родил сам.
 

1986 г.

 
А продолжения не будет.
И мы расстанемся вот-вот.
Мне осень голову остудит,
Повесив звезды в небосвод.
 
 
И ты останешься случайной,
Мне поцелуй в ладонь зажав,
На самом ветреном причале,
Где все прощаются, дрожа.
 
 
А продолженьем был бы вечер,
Где ты – моя. А не его.
Где все в руках у первой встречи,
А у последней – ничего.
 
 
Где все застыло, как на фото,
Где ночь хотела быть длинней…
Для продолжения, всего-то,
Так не хватило пары дней.
 
 
Не укорят и не оженят.
И новый шанс не упадет.
Не надо горьких продолжений —
Пусть эта капля будет – мед.
 
 
Пусть все закончится в начале
С улыбкой милой на лице.
На самом ветреном причале…
Без продолжения в конце.
 
 
Я эту девочку в фонтане искупаю.
Я на асфальте напишу ее портрет.
И что мне ночью делать с ней – я тоже знаю.
Я думал так, когда мне было 20 лет.
 

1995 г.

 
Просит, просит жизнь упрямо
Повторения
Что красива твоя мама
Повторял не я.
Мы ценили каждый случай
Вечера и дня,
Твоя мама была лучшей,
Но ты – не от меня.
 
 
Отлетав, стрела плескалась
В озере души,
Милых губ чудная алость
Нежилась в тиши.
Картным домиком свалилась —
Так тому и быть…
Но твоей маме и не снилась
Вот такая прыть.
 
 
И когда анфас и боком
Сводишь всех с ума,
Вспоминаю ненароком
Я твою маман.
Чертит глаз как циркуль формы,
Вновь и вновь маня.
Твоя мама всех проворней,
Но ты не от меня.
 
 
Коза-козочка-коза
От весны куда же деться.
Я же – за! И ты же – за!
Забодай меня под сердце.
 

2012 г.

 
Уродился я один, но ты мне – двойня.
Тот же звон в башке и та же долговязь.
Ах, ты милая сестренка – колокольня,
Как чудесно, что ты тоже родилась!
 
 
Значит, будет мне не одиноко
Задираться выше над толпой,
Как с надеждой в небо синеоко
Задирает голову слепой.
 
 
Уродился я таким и маюсь звоном.
Так давай же мы с тобою вдругорядь
Как по нотам проиграем по иконам —
А по чем же мне еще с тобой играть?
 
 
Иззвонимся вдрызг до хрипа в душах,
Знаешь ты, и я все знаю сам:
Нас с тобою первыми порушат,
Потому что – ближе к небесам.
 
 
Шаг за шагом, выше, выше —
Жизнь моя как колокольня —
Все сильнее звон, все тише голоса.
 
 
Шаг за шагом, выше, выше
И бегом уже невольно.
Вот и колокол. А дальше?
Небеса.
 

2002 г.

 
В этом сне вы чужая наложница —
Так чего ж вы привиделись мне?
В этом сне ничего и не сложится,
Кроме песни, которая тоже во сне.
 
 
Так чего ж вы душой не заноете,
И улыбка не дрогнет в лице?
Так чего ж вы губами так ловите
Отраженье мое у себя на кольце?
 
 
В этом сне истеричными скрипками
Все расскажут про нас наизусть.
В этом сне половицы со скрипами,
По которым я опять к вам крадусь.
 
 
Вы такая красивая женщина,
Вам никак не уйти от любви и от ласк.
Но судьба так ловка и изменчива,
И они на земле происходят без вас.
 

2000 г.

 
Влюблялся я немало,
Ах, не в кого попало,
Журчало время, как вода.
Рисково так и мило
Она меня любила,
Моя кудрявая беда.
 
 
Она кривлялась лужам,
Она гордилась мужем,
Но убегала до утра —
Цветок на тонкой ножке,
Осколок солнца в брошке.
И ей спасибо и – ура!
 
 
Как в брошенной монете
Мы кувыркались в лете
И выпадали в нем, звеня.
Сбегались, расходились
И снова грудью бились
С разбегу сладко об меня.
 
 
Она слагала крылья
В нутро автомобилье
И улетала, хохоча —
На нитке колокольчик,
С которым бродит ночью
Красивоглазая печаль.
 
 
Но вечера, как птицы,
Устали, видно, биться,
Попавши в сладкую петлю.
Был путаным, как бредни,
Один из них последним
Без слова тихого «люблю».
 
 
И в губы мне так липко
Впилась ее улыбка
И раскололась на печаль —
Как небо в шрамах молний,
Как в дикий берег – волны,
Как на пол рухнувший хрусталь.
 
 
Красивоглазая.
А я… А я…
Как ветер гнал живой листок,
Где ножницы ее красивых ног кромсали дни.
Красивоглазая.
А я… А я…
Я не скопил их клочья впрок.
И разметало их.
И бог ее храни.
 

1999 г.

 
В крокодилью оденусь кожу —
Я ни разу в такой не ходил, —
И по виду стану похожий —
Просто вылитый крокодил.
 
 
Но, по правде сказать, куртяга
Из каких бы не шита кож —
Есть какая-то к сходству тяга —
Чем-то я на него похож.
 
 
Не красавец – чего кривляться,
А зубаст – чтоб не быть в долгу.
И приходится, то кусаться,
То откусываться на бегу.
 
 
Гром петард, блеск почетных грамот,
И медальный трезвон не мил,
А чтоб – в званья? – так, выкусь, на, вот! —
Не нуждается крокодил.
 
 
Рвись, молись, беленись в запарке,
Ключ от райских не жди дверей —
Это лучше, чем в зоопарке
За стеклом посреди зверей.
 
 
А откроют ворота ада,
Призовут через дым кадил —
Мне грехов отпускать не надо —
Грешным делом я – крокодил.
 
 
Он не хватает мелочь, он по-крупному питается,
А зубы стиснет – из зубов никто не вырывается,
А плачет – никому знать не дано, что у него в груди.
И боком он не ползает, и задом он не пятится,
И клеткой или шкурой он когда-нибудь расплатится —
Раскроит на меня ее портной.
И вот я – крокодил.
 

2013 г.