Ночное небо на востоке начало уже бледнеть, когда отряды остановились. Он со стоном сполз на землю, но его тут же подняли и повели. Как он понял, именно здесь пленили Гридю. Вспомнив его объяснения, Павел уверенно показал направление к лагерю русских, надеясь, что сильно не ошибся. И сразу же в ту сторону отправился небольшой отряд разведчиков.

В ожидании их возвращения монгольский тумен, казалось, замер, растворился в предрассветной тишине. Не слышалось ни разговоров, ни бряцанья оружия, даже лошади, казалось, понимали ситуацию. Выучка у отрядов была отменная, даже Павел не мог этого не заметить.

Не прошло и получаса, как разведчики воротились, и после небольшого совещания отряды двинулись вперед. Над Угрой занимался рассвет нового дня. Монголы двигались быстро и молча. Павел вместе со своим «напарником», от которого с радостью бы избавился, находился в первых рядах.

«Настоящая психическая атака», – вздрогнув, подумал Павел. Конь, уставший от двух седоков, стал несколько отставать и в рощу влетел тогда, когда впереди уже раздались крики злого отчаяния. Не видя, что происходит, Павел, решившись на отчаянный шаг, закрыл глаза и, сильно оттолкнувшись, с криком свалился с коня из ослабевших объятий своего конвоира.

Удар о землю смягчился еще не пожухлой травой и оказался не таким сильным. И парень, не поднимаясь с колен, на карачках быстро пополз в сторону. От толчка конь шарахнулся, и когда монгол обернулся, то увидел только смыкающиеся за Павлом ветки густого кустарника. Возвращаться он не стал, не до пленника тут, его уже захватил азарт предстоящей битвы. Лишь еще проскакав вперед, он понял, что произошло, и присоединил свой злобный крик к общему. Не было сомнений, что русский лагерь еще несколько часов назад располагался именно здесь. Но людей здесь больше не было. Лишь передовые всадники монголов, издав вопли торжества, успели увидеть хвосты лошадей небольшого отряда русичей. Он специально оставался на месте только затем, чтобы ввести в заблуждение вражескую разведку. Но и отряд успел скрыться при приближении основных сил противника.

Павел, забравшись поглубже в кусты, ничего не видел, но внимательно вслушивался во все происходящее, стараясь как можно лучше затаиться, никому не попадаться на глаза, и все еще до конца не веря в свое спасение. Злобные крики, раздавшиеся из головной части монгольского тумена, сменились воплями отчаяния из его хвостовой части. Затем топот коней и звук битвы удалились в сторону реки. После чего вновь стали приближаться. И тогда совсем недалеко по роще гулко и мощно вновь раздался топот копыт. Но Павел так и не увидел, чей это отряд проскакал. Битва с новой силой закипела около рощи, но очень скоро звуки ее откатились куда-то вдаль и вовсе смолкли. Наступила почти полная тишина, которая пугала парня не меньше, чем шум близкой битвы. А не видел-то Павел вот что.

В то время, когда передовые ряды монголов разразились злобными криками, обнаружив, что русский лагерь оставлен, совершенно неожиданно из-за холма вылетел отряд русских воинов, ударивший в самую середину мчащейся орды, расколов и повергнув в смятение рассчитывавших на легкую добычу всадников. Они хаотично начали отступать к реке, посчитав, что весь русский княжеский полк обрушился на них с фланга.

Растерянность недолго царила в рядах опытного монгольского войска. Повинуясь командам, они, не доскакав до берега, перестроились, готовясь дать решительный бой преследователям. Но на этом их беды не закончились. Едва изготовились для ответной атаки, как в тылу раздался дружный клич русичей. Из-под берега выскочил еще один засадный отряд. Оказавшись меж двух отрядов, основная часть тумена бросилась вразрез между ними, пытаясь оторваться от преследователей и вновь перестроиться.

Возможно, им это и удалось бы, но, когда они добрались до другой оконечности рощи, навстречу им вылетел третий отряд, скрывавшийся до поры до времени в ее глубине. Топот его коней и услышал Павел недалеко от себя в самый разгар битвы.

Появление этого отряда окончательно посеяло панику и превратило доселе еще упорядоченное отступление монголов в хаотичное бегство. И хотя численный перевес был на их стороне, умело организованные засады заставили их в ужасе бежать. Монголы, уже не слыша команд и нигде не находя спасения, были полностью рассеяны и разбиты. Так закончилось одно из редких столкновений великого противостояния на Угре-реке в конце пятнадцатого века. Но Павел, сидя в кустах и настороженно вслушиваясь в наступившую тишину, еще ничего об этом не знал.

Неизвестно, сколько бы он так сидел, не искушая судьбу и боясь попасть в очередной переплет, как вдруг вдали ему послышался голос, звавший его по имени:

– Па-аш-ка-а-а!

Он насторожился, прислушиваясь. Но тут голос раздался ближе:

– Па-аш-ка-а-а!

Сомнений не оставалось, кричал Гридя.

– Я здесь, здесь! – вскочив, закричал он в ответ.

Вскоре раздался хруст ветвей, и перед Павлом появился на взмыленном скакуне молодой воин, еще разгоряченный битвой, но с широкой радостной улыбкой на лице.

– Вот ты где, а я уж тебя обыскался. Думаю, уж не исчез ли опять. Вот горе-то было бы. – Тут же добавил, соскочив на землю: – Видал, как мы их!

Улыбка погасла на лице Павла.

– Ничего я не видел. Тут отсиживался, – махнул он рукой в сторону кустарника и даже как-то с вызовом посмотрел на Гридю, ожидая насмешки.

– Наголову разбили, – возбужденно продолжал тот, не обратив внимания на изменение настроения Павла, – нет больше Ахмет-хана! И все ты, все ты! – С восхищением глядя на нахохлившегося парня, от избытка чувств шагнул к нему и обнял за плечи.

– Да ладно тебе, – смутился тот.

– Я, когда к нашим прибежал, – продолжал рассказывать Гридя, – они поначалу-то мне сильно и не поверили. Я им все рассказал и про прадеда, и про Куликово поле. Они на меня как на блаженного смотрели. Не знаю, если б не твой костюм, поверили бы до конца или нет. Уж больно он чудной у тебя.

Только тут Павел обратил внимание, что одет Гридя в то же, что и он сам, а костюм металлиста куда-то исчез.

– Да я снял его, – заметив внимательный взгляд парня, смутился Гридя. И, как бы извиняясь, добавил: – Уж больно неудобно и на коня не сядешь. Но он цел! – горячо проговорил он. – Я его схоронил. Сейчас поедем и заберем.

Но Павел уже забыл о костюме, о томительном ожидании, перед его взором всплыло посиневшее, с выкатившимися глазами лицо Любомудра. И он торопливо остановил радостные объяснения Гриди:

– Там лагерь! Монголов там немного осталось! Там Любомудр, – вдруг неожиданно и непонятно начал он кричать, дергая опешившего воина за рукав.

– Ты погоди. Объясни толком, что случилось? – Гридя с тревогой смотрел на него.

Павел как мог торопливо рассказал ему о том, что видел в лагере монголов, о геройском поведении Любомудра. Гридя, привыкший скорее действовать, чем рассуждать, споро вскочил на коня.

– Жди здесь! – крикнул он. – Только не уходи никуда. И, пришпорив скакуна, исчез за деревьями. – Только не исчезай!

Павел обессиленно опустился на землю.

«Вот так, – подумал он, – вот тебе и по пять часов в каждом веке. А что делать?» Действительно, что ему было делать? Только ждать. И он ждал, понимая, что вернуться за ним могут и не так скоро. А после того, как, задремав на начавшем пригревать солнышке, ненадолго проснулся, то и вовсе потерял счет времени. Эх, с каким бы удовольствием он поменял сейчас магнитофон на наручные часы!

Вновь проснулся он от лошадиного топота. И когда увидел сквозь кусты взмыленного коня и устало припавшего к его шее всадника, тут же вскочил и, схватив за уздцы шатающегося от усталости скакуна, остановил его.

Гридя – а это, конечно, был он – поднял голову и устало произнес:

– Успел? Все боялся, что исчезнешь. – Сказав все это, парень буквально свалился на траву. – Там тебя ждут, поехали, – сказал он, а сам в изнеможении прислонился к стволу дерева.

– Куда ехать? Где костюм? Где кресло? Что с Любомудром? – самые важные вопросы почему-то приходили в голову последними.

– Любомудр там, у костра на берегу, видеть тебя хочет, – сидя с закрытыми глазами у комля, устало, но довольно отвечал Гридя. – Кресло на месте, и костюм я там же сховал. – Он неожиданно рассмеялся. – Пашка, а я уж сомневался, что ты здесь. Мыслил, что ты мне привиделся.

– Не привиделся, – заверил приятеля Павел, – да только как мы поедем-то? Ты вон весь вымотался, да и конь твой еле стоит.

– Серко выдержит, – приоткрыв глаза, он ласково посмотрел на своего боевого скакуна, – а сейчас сюда еще хлопцы прискачут. Тебе коня приведут. Я просто упредил всех.

И действительно, как бы в подтверждение его слов, вдали послышался топот копыт, нараставший с каждой минутой. Из-за кустов показался небольшой отряд русских всадников.

– Ну, где тут наш герой? – сказал один из них, соскакивая на землю. После чего, подойдя к смутившемуся парню, крепко обнял его за плечи: – Спасибо, сынок! Чудно! – добавил он, оторвав Павла от себя и любовно оглядев. – Чудно! Гридя вчера такого наплел, что уж не ведали, верить аль нет. Ужель все правда?

Павел, у которого от волнения перехватило горло, лишь молча кивнул.

– Чудно! – еще раз повторил воин и, видимо по праву старшего, отдал команду: – Коня сюда!

Павел со страхом посмотрел на могучего скакуна, которого подвели к нему, и с ужасом вспомнил о том, что пришлось испытать во время ночных скачек. Но тогда его просто везли, а как же он сам-то поедет? Воины же, не предполагая даже о тех мыслях, что зароились в голове парня, уселись в седла и поджидали его. Им и в голову не могло прийти, что для кого-то езда верхом может быть непривычной, а уж тем более вовсе не знакомой.

Собравшись с духом, Павел решительно подошел к коню, вставил ногу в стремя и… ничего у него не вышло. Покраснев, он отчаянно предпринял еще одну попытку, но вновь потерпел фиаско. Воины, поначалу смотревшие на него с удивлением, заулыбались, раздались смешки. Но старший, сам погасив улыбку и еще не поняв, в чем дело, нарочито сердито прикрикнул на них:

– Чего заржали? Устал парень. Вы-то в засаде всю ночь просидели, а ему глаз сомкнуть не удалось. Не ровен час, приспит на скаку, убьется. Давай-ка ты со мной, Пашка, – добавил он и, подхватив паренька, усадил его впереди себя. – Поехали!

На сей раз скачки не показались столь утомительными и болезненными. Но даже несмотря на то, что воин придерживал коня, бережно полуобняв Павла, особых прелестей верховой езды он все равно не почувствовал. И с облегчением увидел, что вдали, на берегу реки, показалось становище русского отряда.

– Остальные-то сейчас в монгольском лагере. Раны залечивают. Убитых земле предать собираются. Тут лишь сотня, – пояснил подъехавший ближе Гридя, – хотя на тебя все желали посмотреть. Каких только слухов про тебя уже нету.

И гордо поскакал рядом, ловя любопытные и чуть восхищенные взгляды.

– Принимайте героя, – без всякой иронии сказал встречающим воин, ссаживая Павла с коня.

А тот сразу же увидел усталый, но такой добрый с лукавинкой взгляд на израненном лице сидящего у костра Любомудра. Улыбнувшись в ответ, шагнул к нему.

– Жив. – Парень остановился, не зная, что еще сказать.

– Жив, Пашка, жив, – ответил тот, поднимаясь. – Дай хоть поглядеть на тебя толком. А то здесь такого наговорили… Да нет, парень как парень, и выглядишь получше, чем вчера. Страшновато у монголов-то было?

– Страшно. – Продолжая улыбаться, Павел кивнул. – А я думал, что тебя убили.

– Куда им, сморчкам поганым, а еще с Русью совладать решили. Тут вон какие орлы. – Он добродушно хлопнул Павла по плечу. – А сейчас к костру давай. Проголодался, небось.

И Павел с благодарностью отдал должное приготовленной снеди, хоть и смущаясь пристального внимания, уписывал приготовленное за обе щеки.

Гридя не терял времени зря. Пока все разглядывали Павла, окружив его и прислушиваясь к разговору с Любомудром и чуть не заглядывая в рот во время еды, сбегал на берег и приволок кресло с магнитофоном и аккуратно сложенный костюм.

– Переоденься, – сказал он, пробравшись сквозь окружение, – вот он, костюм, в целости и сохранности.

Павел смутился, ожидая насмешек воинов по поводу нелепого одеяния. Но те во все глаза, с опаской и уважением смотрели на многочисленные цепочки, нашивки и заклепки. Павел на секунду заколебался. Может быть, лучше продолжить поиски в новом наряде? Ведь не откажут воины в таком подарке. Но, решив, что уже в следующем веке он будет выглядеть одинаково нелепо, что в том, что в другом костюме, а собственный все же роднее, как ниточка, связывающая со своим веком, он решил переодеться.

О том, чтобы отойти и укрыться, не могло быть и речи. Воины все так же стояли, окружив его плотным кольцом и, не сводя глаз, наблюдали за каждым движением. Смущаясь такого внимания, он снял Гридину одежду, оставшись в одних плавках, которые вызвали не меньшее изумление, чем костюм, и торопливо начал натягивать свой «металл». Одевшись, поднял глаза и во взгляде Любомудра заметил что-то новое, какое-то отчуждение.

– Такой, да не такой, – прошептал тот.

Будто этот костюм, этот наряд двадцатого столетия, разорвал те завязавшиеся ниточки, породнившие его с этими бесстрашными, могучими людьми пятнадцатого столетия. Почувствовав это, Павел заторопился.

– Ну что ж, пора ехать, я и так много времени потерял, – сказал он, отыскивая глазами Гридю.

– Вон трон-то, – поманил его тот.

И Павел, все так же окруженный воинами, подошел к машине времени. Оглядел ее и аккуратно переключил рычаги на следующее столетие, набрав 1580 год.

– А ты не можешь поведать, – робко обратился к нему Любомудр, – откуда ты к нам прибыл?

Павлу не хотелось огорчать этих суровых, но добрых и наивных людей, которые за последние часы стали ему близки. Но и рассказывать всю правду он не мог, все равно не поймут, не поверят.

– Я из будущего, – попытался все же объяснить он, – потом жить буду. Через много-много лет. Через пятьсот. Тогда люди вот такую машину сделают. Вот так, – растерянно закончил он.

У кресла повисла напряженная тишина. Сказанные слова были не понятны для воинов, и неловкая напряженность от этого только усилилась.

– Ну и Господь с тобой, – прервал затянувшуюся паузу Любомудр, – откуда бы ты ни был. Может, и говорить об этом нельзя. – Он оглядел своих боевых товарищей. – Спасибо, что помог. В беде не оставил, и пусть будет тебе удача в твоем деле, Пашка.

Тот уже устроился в кресле, поставив на колени магнитофон, когда к нему приблизился Гридя.

– Слушай…

Видно было по лихорадочному блеску глаз, что была у парня какая-то просьба, которую не решался он высказать.

– Да говори ты, Гридя, – улыбнувшись, успокоил стушевавшегося приятеля Павел, – может, надо чего?

– Ты не мог бы, – решившись, высказал тот, – выпустить из этого ящика бесов, хоть на маленько.

И он замолчал, ожидая ответа.

Павел, помня, какой переполох произвело включение магнитофона на Куликовом поле, когда его чуть даже не убили, хотел уже ответить отказом. Но, поглядев еще раз на Гридю, согласно кивнул. О «бесах» были уже наслышаны, видимо, все, потому что, когда он взялся за магнитофон, они непроизвольно, в страхе попятились. Когда же он включил запись и раздались первые звуки, все вздрогнули от неожиданности. Но вскоре во взглядах отразилось разочарование. «Бесы» оказались не такими уж страшными, легенды значительно преувеличивали. Невдомек им было, что, не желая их напугать, Павел установил громкость почти на минимальную отметку.

– Спасибо вам, мужики, – сказал он, выключив магнитофон, – и прощайте!

– Храни тебя Господь, – ответил за всех Любомудр.

Взглянув на Гридю и улыбнувшись ему, Павел нажал кнопку.

В ту же секунду кресло исчезло с глаз изумленных воинов, вызвав суеверный страх. Только что было, и вот его уже нигде нет! Многие осенили себя крестным знамением.

– Прощай, Русич, – прошептал побелевшими от волнения губами Гридя.

Но Павел уже не мог слышать этих слов. Он был совсем в другом столетии…