6. Валькирия Регинлейв, дочь Одина

Великан тоже заметил юного северянина. Радостно урча от предвкушения убийства, чудовище двинулось на него.

Даже сейчас Ари не мог разглядеть его ног. Казалось, огромный валун ползёт на него по расщелине. Но у этого валуна было лицо и тысячелетний ум. И когда великан будет достаточно близко, Ари увидит и его руки.

А ещё юный севернян понимал, что свернуть нельзя. Если Ари свернёт, то ему никогда уже не преодолеть этих гор.

Великан приближался, чудовищно живой под слоем грязи и зарослей. Он собирался сожрать юношу – но не потому, что был голоден. Как и все в его роду, он ненавидел людей. Они были для него чужды и непонятны – точно так же, как чужды и непонятны для людей великаны.

Нет, не таким Али представлял себе первый поход! Он знал, что враги беспощадны – но был уверен, что враги будут хотя бы людьми…

А ещё он вдруг понял, что здесь его не ждёт даже богатой добычи. Потому что если велика и хранит какие-то сокровища, для человека они будут бесполезны – а скорее, смертельно опасны.

Надо было отступать, приземляться, прятаться. Стены из серого камня поднимались справа и слева, похожие на окаменевшие волны, готовые в любом момент сомкнуться над головой. И сама смерть неслась навстречу.

Ари успело подумать, что так, наверное, будет выглядеть чёрный Сурт, когда двинется с края земли. И люди не успеют ни увидеть огня, ни почувствовать жара, потому что смерть заберёт их раньше. Вот почему Сурта называют чёрным, не огненным.

Но перед ни был не Сурт, а другой великан, обычный.

И Ари пустил лошадь вперёд. Он летел навстречу живому чёрному валу, словно крошечная стрела.

Хорошо, что его лошадь была из дерева. Живая наверняка бы испугалась и скинула буйного седока.

Великан заворчал – видимо, от предвкушения. Ари даже смог разглядеть его ноги – толстые, еле гнущиеся, они переходили в огромные, как лыжи, ступни.

Ари направил послушную лошадь-лодку прямо в пылающий левый глаз великана. Но чудовище легко разгадало его план. Огромная ручища вырвалась вперёд, брызнув комьями земли. Великан собирался схватить его и размозжить, как надоедливую муху.

Тень огромной ладони уже накрыла его, когда Ари вдруг прыгнула в сторону, прочь из седла и покатился вниз по каменной великанской шкуре.

Рука великана сомкнулась, но схватила лишь воздух. Лишённая всадника деревянная лошадь-лодочка сразу стала легче, и рванула вверх, словно жаворонок из гнезда. И прежде, чем великан успел сообразить, что случилось, лодочка врезалась ему в левый глаз.

Ари успел скатиться, обдирая локти, на дно. Он вскочил на ноги и уже бежал, когда истошный рёв ослепшего наполовину чудовища захлестнул расщелину, словно мутный горный поток. Вопль был настолько ужасен, что казалось, будто он толкает сзади и буквально несёт его между тесными голыми стенами.

Но даже с этим подспорьем он бежал недостаточно быстро. По сравнению с лодкой-лошадью, ноги были безобразно медленны и ими нужно было отталкиваться от земли. После волшебного полёта это ни на что не годилось.

Прохладный ветерок скользнул по щекам. Прямо впереди открылся проход, за которым можно было разглядеть краешек цветущей лужайки.

Неужели он преодолел эту границу каменного пояса? Но Ари уже понимал, что у него нет шансов успеть.

Капля крови – колоссальная, больше его головы, – упала рядом и тут же засохла алым валуном. От валуна пахло солью и мясом. Ари успел догадаться, что это из отныне мертвой глазницы.

Огромная масса плоти, камня и земли неслась за ним, чтобы растоптать и уничтожить. Широкие ступни – не проскользнёшь. А летать он больше не мог.

Оставалось бежать и надеяться. А великан уже нависал над ним, словно огромный грязный вал. Комья земли сыпались на него, словно льдинки града.

И вдруг он услышал знакомое фырканье лошади. Лошадь была где-то рядом, но над головой. Так что не мог её видеть, хоть и чувствовал.

Неужели кто-то гонит лошадь прямо по краю этой расселины, – и ему нет дела до разъярённого великана?

Странно, очень странно…

И ещё одна странность – Ари не слышал стука копыт. Только хлопки, словно от паруса.

Что за тихая эта лошадь? Или ей солому на ноги подвязали?

Сжатая в кулак рука врезалась в землю прямо перед ним, не дальше десятка локтей. Ари попытался проскользнуть сбоку от колоссального кулака, но его ноги вдруг сделались словно мешки, набитые овечьей шерстью.

Он сделал шаг, другой – и повалился. И уже лёжа на спине, на пороге смерти, увидел небо – и то, что в нём происходило,

Прекрасный конь, белый, как молоко, с огромными лебедиными крыльями, раскинутыми, как у орла, бесстрашно пикировал прямо в макушку озверевшего великана. А на коне восседала грозная девушка в длинном, чуть не до копыт плаще и изысканном шлеме тонкой работы, с медной оковкой и крылышками. Великолепная кольчуга сверкала, как недавно пойманная сельдь, а лёгкое копьё из ясеня венчал наконечник из закалённого булата.

Великан даже её не заметил. Он замахивался кулаком, чтобы нанести последний удар и в его единственном глазе отражались все огни подземного мира.

Кулак уже падал вниз, когда копьё девицы обрушилось на великана.

Зелёная молния, запах металла, грохот, словно вниз покатился целый мириад валунов и хлынули сотни потоков. Великан содрогнулся и принялся рассыпаться на куски плоти, словно подсохший хлеб, который раскалывают палкой. Кроват лилась из трещин и моментально застывала на земле, а следом летели камни, глина, дёрн с цепкими травами.

Целый шквал горячего воздуха, колючего от песка, обрушился на него. Ари вжался под скалу, закрывая лицо руками.

Ари вытер землю с лица, поднялся и вдруг увидел, что сверкающий, как снег, конь стоит здесь, рядом – прямо возле выхода расщелины.

Конь сложил крылья на спине и выглядел совсем обычным. Только грива была похоже на морскую пену.

А рядом стояла хозяйка и с ласковой улыбкой смотрела на юного викинга.

Это была валькирия – никаких сомнений. Теперь он мог разглядеть узорчатые сапожки из мягкой кожи, серебряную застёжку плаща в форме узла Валькнут – священного знака Одина – а еще замечательные светлые волосы и самое благородное и изысканное лицо, которое он только видел.

Крылышки на шлеме тоже опустились и только едва заметная дрожь напоминала – они живые, они настоящие.

Он не знал, как взрослеют валькирии. Но эта выглядела лет на шестнадцать. Она могла бы быть его ровесницей.

– Как мне называть тебя, бесстрашный герой?– спросила валькирия приятным звонким голосом.

Юный викинг (он был в походе и мог себя так называть) улыбнулся и даже пригладил волосы.

– Моё имя – Ари, сын Гюрдира из Сальсбрюке,– произнёс он,– И до сегодняшнего дня я не знал, что в стране Гарадрике бывают валькирии – особенно такие красивые.

– Теперь ты убедился. Зовусь я Регинлейв, дочь Одина. Дочь одного из здешних конунгов страдала от беспричинной печали, а Один, когда блуждал по земле, вызвался её вылечить. Ведь он знаменитый маг и лекарь. Сложно сказать, исцелилась ли мама, но как результат лечения на свет появилась я. И летаю теперь, куда захочу.

– Я про тебя никогда не слышал,– ответил Ари,– Но и так могу сказать – ты прекрасна и я счастлив с тобой познакомиться.

Ари всегда старался быть вежливым с девочками. Так они меньше скандалят. И пускай женский гнев это не самая грозная из всех опасностей мира – но точно одна из самых раздражающих.

Регинлейв улыбнулась, подошла ближе и вдруг положила руки ему на плечи.

Ари почувствовал в груди холодок. Это чувство было ему знакомо. Юный северянин ощущал его всякий раз, когда предстояло нечто незнакомое и немного опасное – и этот холодок был верным знаком, того, что он бросится в это нечто очертя голову.

От поверженного великана тянуло солоноватым ароматом крови. И этот запах победы пьянил не хуже любой медовухи.

Юноша улыбнулся. Валькирия улыбнулась в ответ – так широко, что он увидел, как сверкнули её зубы.

А потом вдруг начала триста юношу – так женщины трясут выстиранную сорочку.

– Эй!– почти смеясь, крикнул Ари и попытался вырваться. Но чем больше он выворачивался, тем крепче держали его цепкие пальцы и тем задорней тряслись её золотые кудри. Сильные, крепкие руки мотали его, как морские волны мотают утлую лодочку.

А тем временем какая-то сумеречная тень легла на них и начала сгущаться – словно сама ночь вырвалась из убежища. Встревоженный Ари попытался перехватить белоснежные руки девушки, но не успел – тьма накрыла его, как покрывало.

С валькирией тоже происходило странное. Её золотые кудри потускнели и начали разрастаться, закрывая прекрасное лицо.

Ари дёрнулся в последний раз – и наконец открыл глаза.

Ярл Харальд, по прежнему в пропитанном кровью подшлемнике, склонился над лежанкой и тряс его за плечи. Его светлая борода торчала, едва не задевая лицо.

– Пошли во двор,– сказал ярл, поднимаясь.

Ари потер глаза, тряхнул головой и последовал за Харальдом, переступая через спящих.

Он снова оказался дома – и возвращение не обрадовало. Здесь не было ни великанов, ни валькирий, ни волшебной лодки. Зато был епископ Осмунд. И его едва ли получится убить в честном бою.

Ночь едва перевалила за полночь. Дождь закончился. Во дворе было темно и сыро, словно они спустились в колодец.

– Зачем вы пришли?– спросил Ари.

– Пришёл,– ярк говорил медленно, словно брёл через болото,– потому что хочу узнать: что ты собираешься делать?

– Вы про епископа?

– Про епископа. И про тебя.

– Он теперь меня ненавидит? И хочет наказать? Я ведь испортил его историю и разоблачил малознание. В посёлке его будут бояться, но уже не начнут уважать. Такое уже не исправишь.;

– Нет, всё намного хуже. Епископ Осмунд собирается тебя убить.

– В честном поединке? Пусть попытается.

– Нет, он будет пытаться убить тебя тайно. Но не потому, что ненавидит. Ему до тебя вообще нет дела. Епископ просто знает – убийство дерзкого язычника вернёт его словам вес. Ему важно, чтобы его слушали и слушались.

– Да, порядочно я его. Не у каждого так получится!

– Да, Ари, я согласен. Нужна великая удача, чтобы совершить настолько грандиозную глупость?

– И какую виру я должен выплатить за оскорбление? Я не хочу умирать. Я ещё в походе ни разу не был!

– Безымянный бог не признаёт выкупа головы. Своих врагов он карает огненным ливнем, а верных слуг – одаривает богатством, силой и великой удачей.

– И что же мне теперь делать?

– Я пришёл, чтобы об этом спросить. Что ты собираешься теперь делать?