Зоальи, Лигурия: виноград и оливы

Но, несмотря на вполне итальянскую еду и отличное вино за бесценок, в архитектуре и соответствующем устройстве городской среды в прибрежных городах Лигурии явно отсутствуют существенные элементы привычной в Италии коммунальной жизни. Например, вы не найдёте просторной улицы для гуляющей по вечерам публики и, самое главное, необъятного размера площади, которую можно увидеть даже в маленьких, окружённых нешуточной каменной стеной городах-крепостях Тосканы.

Здесь улицы хоть и кривые, но это скорее связываешь с особенностью горного ландшафта, чем с желанием подольше прогуляться в комфортабельном окружении красивых домов и деревьев. Да и просто так гуляющей публики я там не встречал.

Теперь этот берег под общим названием «Чинкве Терре» стал меккой для туристов и пенсионеров из богатых стран, в которых ни этой красоты, ни нежного моря, ни настоящих spaghetti a la vongole не купить за любые деньги. Так что и в плотноупакованной на узкой полоске берега Манароле говорят теперь по-английски или по-немецки, и на узенькой полоске каменистого пляжа трудно найти место под солнцем, не говоря уже о желанной тени.

Северное окончание этого туристического рая – городок с таким же весьма ограниченным береговым пространством для купания, но с обширной пристанью для частных судов и судёнышек, принадлежавших отдыхающим. А в наборе языков, на которых говорил европейский бомонд, когда мы там побывали, явственно слышалась русская речь, особенно возле фирменных магазинов, торгующих одеждой и мужскими галстуками для солидных господ.

Портофино

С дорогими галстуками на заказ нам уже приходилось встречаться в другом излюбленном оазисе для состоятельных чужеземцев, городке Белладжио, на окончании длиннющего, стрелой указывающего точно на Север (в Швейцарию) мыса посреди озера Комо.

Ломбардия

Городок Белладжио, по «странному совпадению» названный тем же именем, что и знаменитый отель в Лас-Вегасе (шучу) известен своей популярностью среди актеров Голливуда и других американцев, подражающих стилю жизни богатых европейцев.

Белладжио на озере Комо

Прямо на въезде мы увидели примечательный магазин шёлковых галстуков ручной росписи, одного взгляда на которые было достаточно, чтобы немедленно заключить, как мало общего они имеют со знаменитыми в европейской моде шёлковыми дизайнами школы Комо, будучи рассчитаны на плебейские вкусы богатых и успешных пришельцев с других берегов мирового океана (Атлантического Ледовитого, Тихого ли). И действительно, благодаря разговорчивому владельцу мы тут же узнали, что галстуки здесь заказывал «сам» Билл Клинтон.

Как оказалось, это дачное место посещали сильные мира сего и других эпох. Купив билеты, мы поднялись на небольшой холм, где располагалась вилла Ольмо. Мы увидели летний дворец, доступный для посещения и хранивший воспоминания и обстановку с того времени, когда на вилле проживал в качестве гостя генерал Наполеон Бонапарт²⁴, который, будучи корсиканцем²⁵ и солдафоном, всё же, хочется верить, предпочитал одеваться с несколько бόльшим вкусом.

Вилла Ольмо, Белладжио, Комо

Если Комо может считаться дачным местом для состоятельных жителей Милана, то Бергамо – это почти пригород, расположенный всего в 30 минутах езды от Мальпенсы – Миланского аэропорта, куда до пандемии прилетал весь мир за возможностью поклониться Италии или по делу. Многие пользовались возможностью увидеть чудо-город на горе с помощью короткой автобусной экскурсии. Мы же прожили там неделю дождливо-теплой осенью 2016-го.

Бергамо, еще несколько лет до этого спящая провинция, стал в 2019 году эпицентром распространения ковидной инфекции и, главное, ужаса полу-добровольной самоизоляции, с ней связанного. Ужаса, заразившего Италию, Западную Европу и остальной мир. А за два года до этого я стоял на северном краю средневековой стены старого города, вперившись взглядом в непрерывную череду покрытых льдом отвесных Альп, находящихся в часе езды на автомобиле через маловыразительную долину с торчащими кое-где фабричными трубами и мачтами телефонной связи. Здесь кончалась Италия. Здесь, как я понимаю, остановилась римская цивилизация, двигавшаяся с юга вместе с легионами, которые, разделившись на две части, обошли горную гряду с запада и с востока, чтобы заняться колонизацией владений северных варваров для их же пользы и приближая свое будущее падение под их ударами.

Вдоль старой городской стены можно было гулять от Кафедрального собора к воротам, через которые спускаешься в нижнюю часть города. Дорога проходит мимо галереи Академия Каррара, посвященной творчеству великого «малого итальянца» Лоренцо Лотто. В любой другой стране этот художник оказался бы национальным гением первой величины, а здесь он один из многих… Внизу, среди неожиданно простых улиц провинциальной Европы, другой гений – бронзовый Гаэтано Доницетти. Родившись в бедной семье, он стал одним из музыкальных столпов нашей цивилизации, давшим нам вдвойне прочувствовать драму и мощь людей, живших в далёкие времена, описанные Шекспиром, Шиллером и Сервантесом.

Этот город уникален своей связью с прошлым всей Италии. Когда та ещё была мозаикой из отдельных осколков Римской империи, здесь, в местной церкви Санта-Мария-Маджоре, упокоился великий воин, легендарный спаситель Венеции, кондотьер Бартоломео Коллеони, выбравший Бергамо в качестве последнего пристанища по окончании своей блестящей жизни. В Венеции, перед собором Сан-Джиованни-и-Паоло, стоит его знаменитая конная статуя. Постойте, да это же он, в Итальянском дворике Пушкинского Музея! Так же, как и стоящий по соседству падуанский Гаттамелата. Образы, до мельчайших деталей знакомые с юности!

Крутые улочки Бергамо, мощенные отполированным булыжником, могли бы показаться средневековыми, как во многих «туристских мекках» Европы. И все же архитектура домов выдает благородную связь с итальянским стилем жизни. Стены не плоские, как в городках остальной Европы, а сломанные под почти незаметным тупым углом!

То ли благодаря уникальному освещению, то ли постоянной дымке тумана дома и дворы выглядят не выросшими из земли, а скорее спустившимися с небес. Да что тут скажешь?..

Итак, Италия протянулась на север, до самого подножия Альп. Хотя остальная Европа и дает о себе знать в том числе и сменой диеты, которая, впрочем, не теряет итальянских особенностей стиля приготовления. И в Бергамо, и в Вероне, и на озере Гарда, упирающемся в стену Альпийских гор Швейцарии, присутствие итальянской сущности людей и архитектуры на фоне посуровевшего пейзажа всё ещё очевидно.

Малчессине – последний город до Швейцарской границы

В середине лета вода в озере Гарда ещё достаточно тёплая для купания, но ветер время от времени приносит дыхание ледников и снежных вершин, заслоняющих северный горизонт.

Над озером Гарда находится последнее пристанище итальянского националиста, искавшего путей восстановления древней итальянской доблести²⁶ , уроженца Абруццо Габриэле Д'Аннунцио. Ещё до первой мировой войны он увлекался самолётами, которые тогда еще были достоянием немногих смельчаков. Так что на войну пошёл летчиком и бросал бомбы на австрийские позиции. В какой-то момент он был ранен и потерял глаз. Но к этому времени, уже будучи знаменитым героем, он пользовался автономией в своих действиях. Так он организовал авиарейд на Вену (это было очень далеко для тогдашних самолётов и через горы от Италии) причем настоял, что его самолёт будет первым и он будет сидеть на переднем сиденье, хотя вести самолёт он не мог, и пилот должен был сидеть сзади и вести аппарат с места второго пилота. Самолеты несли не бомбы (скорее всего, из-за тяжести, но приятно думать, что поэт не хотел уродовать прекрасную Вену) а листовки, написанные самим Д’Аннунцио, с призывом к австрийцам немедленно сдаваться.

Вернувшись еще бóльшим героем, он продолжил свою собственную войну, организовав аналогичный рейд, на этот раз на торпедных катерах в один из портов, занятых австрийцами. Опять же, они не несли торпед, а просто бросили в воду несколько бутылок с записками издевательского содержания. В каком-то смысле это все характеризует нашего героя как тайного пацифиста.

Был ли он таким уж фанатичным патриотом, что после окончания войны продолжал «махать руками», требуя аннексии дополнительных территорий от Австрии, или же ему просто хотелось продолжить состояние эйфории, кто поэта разберет. Однако, когда политическое руководство отказалось слушать его бредни, он собрал тысячу добровольцев и, возглавив эту толпу, доехал на открытом Форде до первого заграничного городишки с тем, чтобы провозгласить там новую Итальянскую Республику. Сам же он стал её президентом. Однако поэту должно было быть скучно заниматься гос-делами, так что его указы носили не практический, а скорее истерический характер. В результате он был изгнан из своей республики, а сама она отошла обратно к прежним владельцам.

Габриэле Д’Аннунцио писал, что он не преклоняется перед жизнью, но преклоняется перед искусством. В то время как первая половина была вполне понятна и фашистам, вторую они должны были воспринимать как нонсенс. Отсюда сочувственное и несколько рассеянное выражение на морде Муссолини, когда он слушает поэта на старой документальной пленке. В общем, поэт, даже когда он хочет быть частью общего дела (Маяковский, например), просто не вписывается в него, или он не поэт. Очевидно, что Д’Аннунцио поэтом был…

Вид на озеро Гарда с подножия саркофага Д’Аннунцио

Перемещаясь с запада на восток вдоль северной границы Италии, мы постоянно видим слева от себя гряду неприступных Альпийских гор или их авангарда – Доломитов (Dolomiti), которые, видимо, и хранили Италию от слишком интенсивного нашествия чужеродных влияний с Севера, по крайней мере, до изобретения массового авиа-туризма последних «до-ковидных» десятилетий. И только в конечной точке этого пути Альпы отступают за горизонт, открывая панораму бесконечных «синего моря и синего неба», о которых поет венецианский гость в опере Садко. Но прежде, чем закончить мой собственный «Magic Mystery Tour»²⁷ в безмятежной²⁸ Венеции, мне необходимо побывать в южной оконечности этой волшебной страны, где многое из того, что теперь составляет понятие об Италии в окружающем мире, существовало до появления самой страны Италия и до сих пор существует в законсервированном виде. И неаполитанская пицца как прототип универсально-стандартной северо-американской пиццы, и сицилийская мафия как образец допотопных социальных отношений по всему спектру моральных и правовых норм, построенных на безоговорочной преданности семье, и даже аляповатая безвкусица раскрашенных фарфоровых мадонн и глиняных святых в ореоле из лампочек и бумажных цветов в домах и магазинах итальянских эмигрантов на противоположном берегу Атлантического Океана. Последним они практически не отличаются от обывателей-католиков из других стран Европы, демонстрируя, что культуру невозможно унести на подошвах своих сапог a приходится создавать на месте.