Командировка в Лондон прошла на конференции. Супруга днём осматривала город, а вечером мы встречались под скульптурой коней, запряжённых в колесницу на Вестминстерском мосту, или возле кафе в парке Сент-Джеймс. Наступила суббота, и было решено провести два дня перед отъездом из Англии в Кембридже, так как там у нас образовалось небольшое дело. Собственно, дело заключалось в посещении выставки картин голландских художников, которая проводилась в местном историческом музее. Выйдя из музея, зашли пообедать в ресторанчик, расположенный на противоположной стороне улицы. Наверное, этому заведению было не меньше трёхсот лет: толстые стены, маленькие окна, почерневшие дубовые балки под потолком – всё говорило о почтенном возрасте. Легко было представить, что здесь могли обедать мои любимые герои – Холмс и Ватсон.
– Отличная рыба, Холмс!
– Да …, думаю, что её доставляют на баржах с побережья, проверим. Хозяин! Рыбу сами поймали на уикенд?
– Что Вы, сэр, это морская рыба, сегодняшний улов, доставляется прямо из Кинг-Линн!
– Спасибо, очень вкусно! Вот так, Ватсон. Стоит слегка задеть самолюбие и Вам расскажут всё. А Вы никогда не задумывались, дорогой друг, над тем, как со временем искажается восприятие событий. Зачем, например, древние римляне строили во всех завоёванных ими городах амфитеатры – дорогие и сложные сооружения?
– Думаю, Холмс, это того стоило. Христианства тогда ещё не было, и вот, вместо веры в божественную природу власти требовалась вера в правителя-идола. Поэтому периодически под предлогом развлечений все жители города собирались в амфитеатре, где ощущали себя единым народом. А наместник, назначенный императором, вот он – на почётной трибуне. И даже сам император здесь, в виде каменной фигуры, возвышающейся над всеми. Для поддержания уважения к власти одних легионеров мало. Это местные варвары подчинялись из страха, а для римлян нужна была вера.
– Прекрасный анализ, Ватсон! Однако, учтите, что борьба за власть приводила к частой смене императоров. Что делать со статуей? Заказывать новую? Но это долго и дорого. Вот тут мы и встречаем пример ханжества и прагматизма вместе! У статуи меняли только голову, которая насаживалась на железный штырь, вделанный в шею. Фигура, задрапированная в тогу, оставалась прежней. Понимаете, приходит новый император «на многие лета», все ему клянутся в верности, а меняют только голову, так как думают, что скоро придётся снова её менять. Сейчас конец XIX века, а люди те же… Вот скажите, как называется модель кресел, в которых мы сидим дома, на Бейкер-стрит перед камином?
– Знаю! Эта модель называется «вольтеровское кресло».
– Верно. А почему?
– Думаю, Холмс, что из-за подголовника. Вольтер ведь был мыслителем и в старости, наверняка, любил сидеть в таком кресле и размышлять. Если нечаянно заснёшь, то не беда – голова удерживается подголовником и не падает ни вправо, ни влево.
– Это было бы хорошее объяснение, мой друг, если бы не было ошибочным. Я видел подлинное любимое кресло Вольтера, есть даже его прижизненный скульптурный портрет в этом кресле. Так вот, спинка кресла едва достигает середины спины человека. В старости Вольтер был энергичным, мысли свои записывал. И это он бы заснул, размышляя в кресле? А модель кресла так назвали, чтобы тешить самолюбие обычных людей. Сидит такой человек и дремлет. Переваривает сытный обед, вся кровь прилила к желудку, голова ничего не думает вообще. Но если он сидит в кресле, и вы знаете, что это кресло «вольтеровское», то со стороны, кажется, что умный человек погрузился в глубокие думы. Так реклама потакает мелкому самолюбию, а желание продать товар приводит к искажению фактов. Прагматизм и ханжество двигали поступками большинства людей во все времена. Кстати, мы сюда приехали именно для расследования дела, в основе драматических событий которого лежат эти понятия. Если закончили трапезу, то пошли.
Солнечный день создавал иллюзию лета, хотя был конец ноября. Друзья направились к большому белому дому по булыжной мостовой, камни которой были крепко вбиты в землю тысячами ног, копыт и колёс. Ограда дома оказалась низкой, но изобиловала кованными острыми изогнутыми штырями, назначение которых было не совсем понятно, так как человек мог свободно пролезть между ними. Возможно, архитектор хотел предотвратить только подъезд лошадей к дому.
– Ну вот, мы и пришли… Перед вами, Ватсон, музей Фергюссона. Это здание построено полвека назад специально как музей на деньги этого господина. Редкий случай, когда человек, даже весьма состоятельный, жертвует большую сумму на строительство именно музея. Притом, что он не был учёным или собирателем древностей. Любопытный факт, не правда ли? Вам станет ещё интересней, если я скажу, что ко мне обратились его родственники с просьбой выяснить, чем вызвано такое решение их предка. Подозревают семейную тайну. Конечно, просто увековечить своё имя в названии музея хороший мотив, но потомки не хотят иметь «скелеты» в своём шкафу. Как Вам такое дело? Ни погонь, ни Скотленд-Ярда.
– Интересно, Холмс, но ведь прошло много лет. Дело давнее. Преступления, скорее всего, нет, улик нет, следов и очевидцев тоже нет. Но хорошо уже то, что мы прокатились сюда за счёт заказчика! Спасибо, что взяли меня с собой. Приятно вынырнуть из лондонского тумана хотя бы на денёк.
– Давайте присядем на эту скамью у входа. Прежде чем мы начнём осмотр музея, Ватсон, хочу пояснить, что возможно преступление, все-таки есть, а улики могут храниться как экспонаты. Дело в том, что пра-прадед господина Фергюсона был очень набожным человеком, далёким от коммерции. Он был священником в небольшом приходе в маленьком городке в Суррее. И вот его сын, получил от отца в наследство кругленькую сумму, на которую он начал весьма прибыльную в то время торговлю чаем и другими колониальными товарами. Успех сопутствовал ему, и, в свою очередь, его сын – господин Фергюсон, продолжил дело. Он построил здание музея, а затем много лет оплачивал приобретение экспонатов и содержал музей, который потом передал в дар городу. Моя рабочая гипотеза заключается в том, что большие деньги достались бедному священнику преступным путём и два поколения его наследников хранили тайну. Последним хранителем и был господин Фергюсон, который не сообщил её детям, однако попытался успокоить совесть, построив музей. А теперь давайте пойдём и посмотрим экспонаты. Дорогой друг, прошу обращать внимание на какие-либо детали, вызывающие ассоциации со словами «прагматизм» и «ханжество». Потом поделимся впечатлениями.
Войдя в высокую парадную дверь, Холмс и Ватсон остановились у стойки, за которой сидела приветливая пожилая дама.
– Добрый день, джентльмены. Вход бесплатный. Благотворительные пожертвования приветствуются. Советую начинать осматривать музей со второго этажа. Прошу пройти вверх по этой лестнице.
В просторном вестибюле справа и слева высокие двери вели в залы, а на второй этаж поднималась широкая лестница. Около часа друзья осматривали экспозицию, охватывавшую период от средневековья до начала XIX века. Больше всего Холмса заинтересовал зал на первом этаже, расположенный справа от входа. Он был уставлен высокими застеклёнными шкафами с доспехами и различным старинным оружием.
Выйдя из музея, друзья подозвали кэб и поехали на железнодорожную станцию. Уже когда поезд подъезжал к вокзалу Кинг-кросс в Лондоне, Холмс вынырнул из глубокой задумчивости.
– Ну, на что Вы обратили внимание, Ватсон?
– Доспехи. Какая тонкая ювелирная работа – сделать прочный железный костюм подвижным за счёт множества пластин сложной формы, закреплённых на шарнирах. Просто чудо инженерной мысли. Они чем-то похожи на часовой механизм. Наверное, точностью подгонки деталей. Даже не верится, что такое могли делать ремесленники четыреста лет назад. Но это, по-моему, никак не относится к ханжеству. Вот ещё, меня впечатлила шпага длиной около двух метров. Я подумал, что сражаться таким оружием было бы очень неудобно, и специально поговорил со служителем. Он объяснил, что такие шпаги использовали всадники до распространения огнестрельного оружия. Большая длина шпаги позволяла не подпускать врага, что обеспечивало преимущество в бою. Кроме того, на седле делали специальный зажим, фиксировавший шпагу вправо или влево. Что при быстрой езде, иногда, позволяло ранить противника или его лошадь. Но, как я думаю, это тоже не совсем то, что мы искали.
– Дорогой друг, конечно, доспехи и шпаги – это вооружение. Тепло, тепло. Но как я вижу, со словом «ханжество» вы их не связываете. Спасибо, что нашли время съездить со мной в Кембридж. Думаю, что Ваши пациенты ждут своего доктора. Буду рад, если завтра Вы зайдёте на Бейкер-стрит. Я как раз наведу кое-какие справки, и мы подведём итог этому делу.
На другой день, в Лондоне стояла обычная погода – серое небо и холодный туман. Возле галереи мадам Тюссо бойко шла рождественская торговля, хотя до Рождества было ещё много времени. Повернув направо на Бейкер-стрит, Ватсон увидел, что на противоположной стороне улицы у дома 221b стоит дорогой экипаж.
– Наследники Фергюсона пожаловали, – подумал Ватсон.
Дверь открыла миссис Хадсон:
– Проходите доктор, Вас уже ждут.
В креслах перед камином сидели Холмс и незнакомый человек, одет он был безупречно. Человек встал, а Холмс остался в кресле.
– Познакомьтесь, Ватсон! Это Генри Фергюсон. Генри, это доктор Ватсон.
Рукопожатие было крепким, ладонь сухой и тёплой. Приятное впечатление довершила открытая улыбка.
– Рад знакомству, сэр. Я с интересом читал Ваши публикации о мистере Холмсе и считаю Вас выдающимся писателем. Однако, прошу не описывать подробности этого дела для широкой публики. Понимаете, у меня есть сын и если что не так, то я сам ему расскажу. А родственникам и знакомым дела давно минувших дней из истории нашей семьи знать ни к чему.
– Согласен, даю слово не использовать в печати материалы Вашего дела.
– Спасибо, доктор.
Генри сел на стул, а Ватсон расположился в своём любимом кресле. Миссис Хадсон принесла поднос с тремя бокалами шерри. Тепло и уют разлились в комнате.
О проекте
О подписке