Глава вторая
Беседа по-родственному

– …Полководцы у них никудышные, – рассказывал Мышата внимательно слушающему его Духареву. – Войско под ними – тоже не из лучших…

– То есть, ты считаешь, мы их одолеем? – уточнил Сергей.

– Одолеем, – подтвердил Мышата. – Но есть одна загвоздка…

– Думаю, с этим мы справимся, – выслушав, сказал Духарев. – А расскажи мне, брат, каков он – Иоанн Цимисхий?

– Каков? Ему сорок четыре года. Сам роста невысокого, но грудью широк и в плечах тоже, волосы цветом – как у тебя, только пожиже. Борода узкая, рыжеватая, нос тонкий. Говорили, василисса Феофано в него просто-таки влюбилась. И в это можно поверить – такой красавец.

– Да плевать мне на его внешность! – перебил Сергей. – Что он за человек? Что от него ожидать?

– Родом он из армянского нома. Говорят – лучший в империи на мечах и ловок необычайно: в сече летает, как птица. В молодые годы, бывало, наскочит один на целый отряд, порубит всех и к своим возвратится без единой царапины. Из лука стрелять горазд. Говорят, не хуже коренного степняка стрелы мечет. Но это вряд ли. Луки у ромеев, сам знаешь, так себе. А вот с копьем и дротиком управляется лучше любого. Рассказывали мне: он кладет кожаный мяч на дно стеклянной чаши и древком копья на полном скаку выбивает мяч в воздух повыше доростольской стены. А нрав у него такой, что везде первым хочет быть. В бою, в играх, с женщинами. А чего от него ожидать, так это смотря для кого. Для друзей и родичей – много хорошего. Для врагов – много неприятного, потому что полкодец он знаменитый. Пороков у него немного, а характер такой, что ни перед чем не остановится. И не жалеет никого. Тут такое было: после того как Цимисхий власть захватил, должны были его на царство помазать, а патриарх отказал ему в помазании. Потребовал сначала выдать убийц Никифора и отослать Феофано. Иоанн согласился не колеблясь. Выдал им Льва Валанта, которого убийцей Никифора объявил, и Феофано из столицы выслал. А ведь это они его императором сделали.

– Нехороший поступок, однако, – заметил Духарев. – А ты говорил: к своим Цимисхий хорош.

– В первую голову он хорош к себе, – возразил Мышата. – А что убийц Никифора выдал, так тоже правильно. Убийцы василевса должны быть наказаны. И он, новый василевс, должен наказать тех, кто пролил священную кровь.

– Можно подумать, они не для него старались! – фыркнул Духарев.

– Да хоть бы он сам Никифора и убил, какая разница. Главное, чтобы плебеи видели: закон соблюден. А что он Феофано изгнал, так это правильно. На ней, люди говорят, кровь трех василевсов. Настоящий мужчина никогда не позволит женщине сбить себя с пути. Тебе, брат, тоже не мешало бы об этом помнить.

– Ты на что намекаешь? – нахмурился Духарев.

– А я не намекаю. – Заплывшие жиром глазки Мышаты внезапно открылись широко, глянули строго, с осуждением. – Я прямо говорю: женщина эта, с которой ты здесь живешь, сбила тебя с пути истинного! Из-за нее ты о родичах своих забыл. Жену свою, сестру мою Сладиславу, из дома изгнал, а сам…

– Молчать! – бешено выкрикнул Сергей. – Ты что несешь?! Думай, что с языка слетает, пока я тебе его не отрезал!

– Что знаю, то и говорю! – вскакивая, заорал Мышата. – Слада сама, что ли, из дома ушла?!

– Это она тебе сказала, что я ее выгнал? – Глаза Духарева сузились. Рука сама цапнула лежащую на лавке саблю.

– Не сама, – Мышата сообразил, что рискует остаться без головы, и сдал назад. – Она ничего не говорила. Сказала только, что хочет в монастырь уйти.

Духарев сдержал гнев, медленно выдохнул. Вот черт, едва брата не зарубил!

– Где она сейчас? – спросил он.

– В моем имении под Константинополем.

«Вот черт! – подумал Духарев. – Хотел же Калокира попросить, чтоб уплыть ей не дали!»

– Послушай, Серегей…

– Нет, это ты послушай! – перебил его Духарев. – Возвращайся к себе и немедленно… Немедленно, понял, отошли ее домой! Сопровождающих ей дай надежных. И запомни: это моя жена, и я решаю, как мне с ней жить! Ты меня тут в нарушении закона попрекал, а сам чужую жену от мужа укрываешь!

– Никого я не укрываю! Если муж жену изгнал, она возвращается в дом своего отца, в дом своего рода, а род ее – я!

– Ты глухой? – процедил Духарев. – Я же тебе ясно сказал: я ее не изгонял! Она сама из дома сбежала, когда я в поход ушел!

– Не могла Сладислава такого сделать!

– Еще как могла! Потому что гордость в ней взыграла! Я, видите ли, против ее желания нашу дочь за хузарина отдать хочу!

– За какого еще хузарина? – изумился Мышата.

– За Йонаха, Машегова сына!

Мышата осел на лавку, поскреб затылок, задумался. Духарев ему не мешал. Налил чашку вина, выпил… Кислятина. Сейчас бы водки стакан… Поймал себя на том, что подобных мыслей у него не появлялось уже лет десять, – и тоже задумался.

Первым молчание нарушил Мышата.

– Так вот почему она в монастырь хочет, – произнес он уже спокойно. – Теперь я понимаю.

– А коли понимаешь, так объясни мне, тупому! – буркнул Духарев.

– Мог бы и сам догадаться. Она дочь отмолить хочет. Грех, на который ты Дану обрек.

– И ты туда же! – воскликнул Духарев. – Какой, к бесам, грех! Они любят друг друга! Йонах за нее жизнь отдаст, не колеблясь! Отец его – мой друг и муж редкого благородства! Что вам еще надо?

– Йонах – иудей.

– Можно подумать, ты у нас добрый христианин, – желчно произнес Сергей.

– Добрый, – кивнул Мышата. – Десятину исправно плачу, посты соблюдаю…

– Сейчас, между прочим, пост, – напомнил Духарев, который, общаясь с булгарским патриархом, был в курсе всех церковных мероприятий. – А ты только что у меня на глазах мясо жрал!

– Так я же в походе, – пояснил Мышата. – В походе можно.

Духарев только рукой махнул. На всё у этого кабана ответ есть.

– Значит так: ни в какой монастырь Слада не пойдет. Пусть возвращается домой и отмаливает Данку дома, в Киеве. Ты понял?

– Я-то понял, но переубеждать ее не буду, – спокойно ответил Мышата. – Сам сказал: твоя жена. Вот приезжай и уговаривай ее сам.

– Ты дурак совсем? – снова вскипел Духарев. – Куда я приеду? В Константинополь? Я – воевода Святослава! Да меня ромеи мигом в темницу упрячут!

– В Климатах тебя никто бы в темницу не упрятал. Но в Климаты ты не поехал. Потому что с девкой этой своей здесь вошкался!

– Опять двадцать пять! На носу своем потном заруби: это не девка, а боярышня Людомила Межицкая! Проявишь к ней неуважение хоть словом, хоть чем, я тебе лично, вот этой рукой, – Духарев поднес к физиономии Мышаты кулак, – зубы вышибу! Ясно тебе?

– Ясно, – буркнул названый брат, отодвигаясь.

– Всё, этот вопрос закрыт. Теперь о Сладе: от слова своего Йонаху я не отступлюсь. Хочет в монастырь – ее право. Никогда я твою сестру не неволил и сейчас не буду. Только напомни ей, что у нее, кроме дочери, еще сыновья есть. И если она желает их добрыми христианами вырастить, лучше бы ей в Киеве жить. Не думаю, что Киев дальше от Бога, чем ваш развращенный Царьград!

– А я думаю…

– А мне плевать, что ты думаешь! Мне надо, чтоб ты Сладе передал мои слова, ясно?

– Ясно, – буркнул Мышата.

– Передашь?

– Передам.

– Ну вот и хорошо, – кивнул Духарев. – Поладили. А теперь давай за это дело выпьем вместе.

Мышата поднялся, вздохнул шумно, покачал головой.

– Там во дворе сундучок с золотом стоит, – сказал он. – Это твое золото. А пить с тобой я не буду.

– Интересно, почему?

– Потому что лад у нас с тобой разный, вот почему! А сейчас я к князю твоему пойду: есть у меня и для него новости, – и, тяжело ступая, Мышата направился к дверям.

Духарев его не удерживал.

Глава третья
Гемейские крепости

– Ну и где крепость? – спросил Духарев проводника.

– Там, – булгарин показал кнутом. – Вон над той скалой. Видите зубчики чернеют? Это – первая. А вторая – подальше и с другой стороны дороги.

Под дорогой пастух подразумевал торную тропу по дну ущелья – единственную, по которой можно было провести войско через горы. К сожалению, тропу эту блокировали две древние, но еще вполне функционирующие крепости, в которых, по словам Мышаты, ныне располагались ромейские гарнизоны. Крепости эти намертво блокировали перевал, и еще год назад в них сидели булгарские парни, готовые беспрепятственно пропускать друзей и беспощадно сокрушать врагов. Но еще осенью, пока Святослав разбирался с мятежными кметами, хитроумным ромеям удалось каким-то образом эти крепости занять. Теперь, как только войско союзников войдет в ущелье, ему хана.

Сверху посыплются камни и прочая дрянь, в обычном состоянии безобидная, но в данном случае смертоносная, поскольку падать будет с изрядной высоты. Если же ромеи вдобавок ухитрятся вызвать камнепады и отрезать вход и выход, то ущелье это превратится в братскую могилу для всего войска Святослава. Вот эту военную тайну стратегического уровня и поведал Духареву и великому князю Мышата. Как говорится, кто предупрежден, тот вооружен. Но от этого «оружия» будет не много толку, если крепости не удастся обезвредить. Так сказало привлеченное в решению вопроса компетентное лицо: угорский князь Тотош.

Тотошу можно было верить: он дважды ходил по вышеупомянутому ущелью в византийскую Фракию. Но тогда в крепостях сидели булгары, которые за определенную мзду готовы были изображать слепых и глухих.

Еще Тотош сказал: если разобраться с крепостями, этот тракт – самый удобный путь в Византию. Все остальные оберегаются несравненно лучше, а добираться до Константинополя морем может только завоеватель-самоубийца. Огненосный флот ромеев изжарит незваных гостей еще на подходе.

Это высказывание тоже никто из советников князя оспаривать не стал. Все помнили, каким радикальным был разгром князя Игоря.

Значит, либо придется отказаться от набега, либо разобраться с крепостями.

– Я разберусь, – сказал Духарев, и вопрос был закрыт. Воевода Серегей, это все знали, отвечает за свои слова.

Вот теперь пришло время разбираться. И Сергей понял, что ситуация несколько сложнее, чем он предполагал.

– Вон она, над той скалой, – показал проводник. – Видите, зубчики стены чернеют?

Разведчики посмотрели в указанную сторону. Точно, чернели зубчики.

– Ага, вижу часового! – сообщил зоркий Йонах. – В нашу сторону не смотрит.

– А чего ему на нас смотреть, – отозвался проводник, местный пастух, нанятый Духаревым за две серебряные монеты. – С этой стороны к ним не подобраться. Да и солнце за нами – слепит.

– А с какой – подобраться? – спросил Велим.

– А там тропка есть – с той стороны по краю ущелья.

– А с нашей?

– А с нашей – никак. Потому здесь крепость и поставили. А дальше – еще одну.

– А посмотреть на нее можно? – спросил Духарев.

– Можно, – подтвердил пастух. – Вон через тот гребешок перевалим – и увидим.

Чтобы перевалить через «тот гребешок», разведчикам понадобилось немало сил и времени. Там, где местный пастух скакал горным козликом, русы, в большинстве к горам непривычные, ползли еле-еле, по-улиточьи, прилепляясь к стенам и стараясь не смотреть в разверзшуюся под ними бездну.

Лучше остальных чувствовали себя горец-касог по прозвищу Дятел и сам Духарев, в котором в последние дни вновь проснулись навыки скалолаза.

Проводник не соврал: с «гребешка» вид открывался замечательный. В прозрачном горном воздухе крепость была – как на ладони. Даже подслеповатый по местным меркам Духарев видел все детальки. Но одного взгляда было достаточно, чтобы понять: крепость эта является идеальным примером пословицы «видит око, да зуб неймет».

Шагах в ста за гребешком склон прорезала трещина шириной метров триста и глубиной, достаточной, чтобы, падая вниз, можно было с подробностями вспомнить наиболее интересные жизненные эпизоды.

Зато трещину можно было обойти. Так сказал проводник. И показал нечто (язык не повернется назвать тропой), вызывающее у равнинного жителя головокружение и слабость в коленях одним своим видом. Там, дальше, пояснил проводник, есть маленькая долинка с родником и хорошей тропой. Там летом хорошо коз пасти. А еще дальше через трещину – подвесной мост. Человека выдержит. И козу тоже. И осла. Коня – нет. Но коню сюда и не подняться. Даже горным лошадкам. В общем, если перейти через мост, то потом еще по одной тропке можно выйти на старую торговую дорогу. А от этой дороги уже к крепости идет тропа. Очень хорошая, широкая, можно осла с грузом провести. Раньше, говорят, она еще шире была, но в древние времена ее нарочно сузили: чтоб враг не подобрался.

– Раньше в крепости вои нашего кесаря сидели, а теперь – ромеи, – сказал проводник.

Духарев изумленно посмотрел на него. Оказывается, страшная военная тайна известна простому пастуху.

– Откуда знаешь? – спросил он.

– Люди говорили.

– Ага, – обрадовался Велим. – Значит, ромеи ваших как-то оттуда выбили?

– Не-а, – мотнул головой проводник. – Выбить – никак нельзя. Там только одна тропка узенькая. А в крепости такой большой лук стоит, – проводник широко развел руки, – на телеге. Он копья метает далеко, шагов на триста. И никогда не промахивается.

– Почему? – спросил простодушный Уж.

– А я почем знаю? – пожал плечами пастух. – Вои рассказывали.

– Почему – это как раз понятно, – проговорил Велим. – Поставили машину, пристреляли по одному месту. Ты лучше скажи, как ее ромеи заняли?

– Как, как… Поднялись и заняли.

– А как же ваши?

– А наши еще раньше оттуда ушли. Как узнали, что ваши в здешних местах воюют, а в Преславе ваш князь сидит, так и ушли.

– Не понял, – нахмурился Духарев. – Чего они испугались? Их же оттуда никакому войску не выковырять.

– Так кушать же надо. А там кроме камней – ничего. Провиант им не подвезли, а наши без денег им ничего не давали. Сначала на оружие меняли, а потом перестали. Еды, вишь, и так мало. Самим не хватает.

– А много там воев было? – спросил Зван.

– Сотни две, может и больше. Наши говорили: ромеи в трех деревнях всех ослов забрали. Шесть дней корзины наверх поднимали.