Глава двадцать вторая
Худые вести

Духарев встретил Рождество в Доростоле, а неделей позже вместе с Людомилой выехал в Преславу.

Там Духарева уже ждало письмо от Мышаты и в нем – худая весть. Названый брат сообщал, что Сладислава еще осенью покинула Киев и прибыла в Климаты с намерением провести там зиму, а весной, как только откроется судоходство, отплыть в Византию и уйти из «мира» в один из греческих монастырей.

Мыш заклинал Духарева бросить всё, мчаться в Крым и немедленно вернуть беглянку домой.

Но Сергей мольбе не внял. Глупости какие-то! Чтобы Сладислава бросила детей, дом, дела, всё, чем жила почти два десятка лет, – и в монастырь? Нет, это просто невозможно. Слада слишком рассудительна, чтобы выкинуть такой фортель. Но даже если и так, надо просто попросить Калокира. Одно его слово отцу – и жена Сергея будет сидеть в Крыму, пока не состарится. Ни один капитан не рискнет взять ее на борт против воли херсонского номарха.

Нет, ну правда, что за фокусы! Сначала дурацкое упрямство с замужеством Данки, потом этот идиотский отъезд… Нет, с этим надо кончать. В конце концов по всем здешним законам, хоть языческим, хоть христианским, жена – в полном подчинении у мужа. Так что нечего…

И Духарев остался в Преславе. До весны.

«Весной, – сказал великий князь Святослав своему побратиму патрикию Калокиру, – как только с перевалов сойдет снег, я разорву уложение с кесарем Никифором».

И Калокир, человек Никифора Фоки, возведенный им в сан патрикия, обласканный и одаренный щедро, улыбнулся и кивнул. Ни Калокир, ни Святослав еще не знали, что договор василевса и великого князя уже разорван Той, которая сильнее самого сильного земного владыки.

Часть третья
Русь на Балканах

Декабрь 969 года от Рожества Христова выдался ненастным. И эта ночь – с 10 на 11 декабря – не была исключением. Липкий мокрый снег падал с черного неба на черную воду, на лодку, на черные капюшоны гребцов. Зато ветра почти не было, и море было почти спокойно.

«Хорошая ночь», – подумал патрикий Цимисхий, глядя, как движется вдоль борта черная стена Вуколеона.

Хорошая ночь. Иоанн Цимисхий посмотрел на своих спутников, Михаила Вурца и Льва Педиасима. Можно ли им доверять? Кто-то же предупредил василевса о покушении. Может, кто-то из этериотов Валанта? Что если во дворце Цимисхия уже ждут стражники Никифора?

Когда стало известно, что Никифору донесли о заговоре, друзья уговаривали патрикия отказаться от покушения.

Цимисхий сказал: нет. Не только потому, что был бесстрашен. Еще и потому, что был умен. Если бы доносчик знал что-то определенное, Цимисхия уже схватили бы. По крайней мере, попробовали бы схватить…

Патрикий усмехнулся. Его один раз уже пытались арестовать. Тогда он, в одной рубахе, разогнал толпу доспешных стражников. Цимисхий был лучшим фехтовальщиком в этом городе. И знал об этом. Однако ни один фехтовальщик не устоит против сотни отборных воинов василевса…

И все-таки Иоанн был прав, когда отказался отменить или отсрочить сегодняшнее дело. Сегодня Никифор заставил своего спальника и начальника дворцовой стражи обшарить дворец в поисках заговорщиков. Завтра его люди обшарят весь город. И что-нибудь непременно найдут. Легко найти, если знаешь, где искать.

Цимисхий вглядывался в темноту. Не пропустить бы нужное место…

Не пропустили. Как только в темноте прорисовался силуэт каменного изваяния – льва, настигающего быка (как символично!), Цимисхий отдал негромкую команду, и лодка замедлила ход. Когда она причалила к стене, сверху упала веревка.

– Лезь, – велел Цимисхий Михаилу Вурцу.

Патрикий Иоанн был храбр, но не глуп. Наверх он пойдет последним. Если там – засада, он услышит.

Кто-то из заговорщиков оказался слишком болтлив. Никифора предупредили. Удачно, что Феофано на стороне Цимисхия. Вспомнив императрицу, Цимисхий усмехнулся. Ненасытная сучка. Но хороша. Пожалуй, когда всё закончится, Иоанн оставит ее себе. Так же, как это сделал Никифор. Только, в отличие от Никифора, он не даст жаркой вагине и смазливой мордашке размягчить свой клинок. Цимисхий снова усмехнулся – двусмысленной мысли.

Лев Педиасим, уже ухватившийся за веревку, тоже осклабился. Решил, что Цимисхий хочет подбодрить его улыбкой.

Да, Феофано оказалась очень полезна. Ведь это она добилась его возвращения. Влюбилась в Иоанна, как кошка. Это хорошо. Влюбленная женщина пойдет на всё. Даже на то, чтобы спрятать в своих покоях убийц своего мужа.

Цимисхий поймал веревку, прислушался…

На крыше было тихо. Значит, засады нет.

– Уходите, – велел он гребцам.

На крыше Вуколеона Цимисхия ждали не только приплывшие с ним, но и начальник этериотов Валант с доверенными людьми.

– Всё хорошо, – доложил Валант. – Путь свободен. Василисса Феофано дала стражникам вино с сонным зельем. Мы могли бы всё сделать сами, но ты же велел ждать…

– Хватит болтать, – перебил Цимисхий. – Вперед!

Заговорщики спустились с крыши на галерею и торопливо двинулись к цели.

Стража в коридоре и у покоев василевса спала. Но у дверей спальни заговорщиков встречали. Из ниши появилась изящная фигурка. Феофано.

– Он там, – прошептала она Цимисхию на ухо. – Двери не заперты. Я сказала ему, что сама запру их. – Коснулась губами виска (они с Цимисхием были почти одного роста): – Храни тебя, Господь, любимый…

Патрикий потрепал ее по щеке левой рукой – правая уже тянула меч из ножен, отодвинул в сторону и распахнул двери.

Заговорщики с оружием наголо ворвались в спальню императора. Вурц и Педиасим обогнали Цимисхия, бросились к ложу и, откинув полог, одновременно вонзили мечи в одеяло… И отпрянули. Обернулись к Цимисхию. Рты открыты, в глазах – паника…

– Его нет, – выдохнул Михаил Вурц.

Лев Валант подскочил, сорвал с ложа одеяло… Пусто!

– Нас предали… – пробормотал кто-то за спиной Цимисхия. – Василисса…

– Молчать! – негромко произнес Цимисхий. – Никифор здесь! Ищите!

Заговорщики бросились обшаривать покои.

Цимисхий ждал.

В спальню проскользнула Феофано.

– Наверное, он в часовне, – сказала она Цимисхию. – Там, за гобеленом – дверь.

– Уходи, – сказал Цимисхий. – Не хочу, чтобы он тебя увидел. – И, когда Феофано вышла: – Валант! Оставь в покое сундуки. Я знаю, где он.

В маленькой часовне под иконами был расстелен красный войлок. На войлоке – шкура барса. На шкуре, укрывшись простым монашеским плащом, спал василевс ромеев Никифор Фока. Когда Цимисхий открыл дверь, император не проснулся.

Цимисхий остановился на пороге. Он смотрел на шкуру. Этого барса Никифор убил собственноручно, когда гостил в армянском имении Иоанна…

Цимисхий опустил руку с мечом и сделал шаг назад. Ему вдруг расхотелось убивать. Когда-то Никифор был его другом. Никифор сделал его автократором Азии, доместиком схол…

Но потом отнял всё и отправил в изгнание.

Цимисхий вспомнил, каково ему было жить изгнанником… И шагнул в сторону, освобождая проход в часовню.

– Взять его, – скомандовал Иоанн.

Заговорщики, толкаясь и отпихивая друг друга, бросились в часовню. Каждый из них ненавидел Никифора. И у каждого была серьезная причина для ненависти.

Заговорщики набросились на спящего.

Только Лев Валант, начальник этериотов, не участвовал в избиении. Возможно, его мучила совесть. Ведь он клялся защищать императора – и предал.

Кто-то схватил императора за волосы, кто-то изловчился ударить в пах. Заговорщики были вооружены. Никифор безоружен. Их было много. Он – один. Накинувшись на лежащего василевса, они пинали его ногами, били древками…

Но Цимисхий не особенно удивился, когда Никифор расшвырял их, как котят, и поднялся. Огромный, страшный, с всклокоченной гривой, окровавленный, бешеный…

Цимисхий шагнул вперед, поднимая меч, но Валант был ближе. Его клинок ударил императора в лоб, и Никифор упал. Валант выдернул застрявший в черепе меч.

Однако император был еще жив.

– Богородице, помоги! Спаси меня! – дико вскричал Никифор.

Иоанн Цимисхий опустился на ложе василевса.

– Не убивать! – крикнул он. – Тащите его сюда!

Заговорщики, вшестером ухватив грузное обмякшее тело, выволокли его из часовни и бросили к ногам Цимисхия.

Иоанн ухватил Никифора за бороду:

– Ты узнаешь меня? – спросил он.

– Богородице, спаси… – пробормотал Никифор. Кровь струилась по его лицу. – Спаси…

– Я – Иоанн Цимисхий. Это я сделал тебя императором, Фока. Я спас тебя, поддержал в беде, воевал за тебя… А ты? Что сделал ты?

– …Богородице святая, заступнице, помоги…

– …Я – лучший полководец Рима. А ты сослал меня в деревню – прозябать в безвестности. Я дал тебе все, а ты лишил меня всего!

– …Богородице…

– Презренный тиран! – рявкнул Цимисхий. – Отвечай мне!

– …Святая заступнице…

Цимисхий, размахнувшись, ударил василевса кулаком. Никифор опрокинулся набок.

– Убить его! – велел Цимисхий.

Так в ночь с десятого на одиннадцатое декабря года 969-го от Рождества Христова, на пятьдесят восьмом году жизни, процарствовав шесть лет и четыре месяца, бесславно покинул сей мир василевс и автократор Византии Никифор Фока.

Час спустя, когда узнавшие о беспорядках воины внешней стражи Большого дворца бросились на помощь своему императору, то увидели опущенные железные решетки и застывших по другую сторону этериотов с копьями наготове.

В это же время Иоанн Цимисхий в пурпурной императорской обуви вступил в Золотую палату и воссел на трон василевсов Византии.

Он еще не стал императором официально, но знал, что – станет. Главное сделано. Остались мелочи…

Аципофеодор, один из доверенных Цимисхия, вбежал в тронный зал.

– Василевс! – закричал он, падая на колени. – Мы окружены. Вуколеон осажден стражей Никифора!

– Не кричи, – спокойно произнес Цимисхий. – У Никифора больше нет стражи. Он мертв. Покажи им его голову. Скажи: те, кто захочет присягнуть василевсу Иоанну, будут вознаграждены.

Цимисхий знал, что будет дальше. Он знал: стража, армия, народ с охотой признают его власть. Империя – как женщина. Она презирает проигравших и пресмыкается перед победителями. Кстати, о женщинах…

– Приведите сюда василиссу Феофано, – приказал новый хозяин Вуколеона. – Я желаю ее видеть…

Глава первая
Посольство византийского императора

Послы нового повелителя Византии кесаря Иоанна прибыли в Булгарию, едва стихли зимние шторма и снова открылись морские дороги. Прибыли с помпой, на двух огненосных триерах, в сопровождении двухсот отборных воинов. Возглавлял посольство уже знакомый русам проедр Филофей. Проедр заслуженно считался в Константинополе знатоком скифов. Эта слава и спасла Филофея, приближенного василевса Никифора, от опалы.

Святослав принял послов в Доростоле. Без всякой помпы. В простой холщовой рубахе с темными пятнами влаги под мышками. Непосредственно перед приемом великий князь упражнялся на мечах и не счел нужным переодеться.

Послы были оскорблены и смущены. Впрочем, откуда у дикого скифа понятие о протоколе?

Послы сообщили великому князю, что прежний император почил, а, следовательно, договор, заключенный им с руссами, – недействителен. И, следовательно, пребывание русов на этой земле, издревле находящейся под опекой и заботой ромеев, недопустимо. И потому император Иоанн чисто по-дружески, но тем не менее настоятельно советует русам тотчас же, без промедления и отговорок покинуть страну, которая ему отнюдь не принадлежит. Византия же со своей стороны обещает: если катархонт Святослав со своими воинами немедленно сядет на корабли и отправится восвояси, ромеи по доброте своей и христианскому милосердию не будут этому препятствовать и не станут жечь флот русов.

Святослав ответил, что о доброте ромеев в целом и о доброте императора Иоанна в частности ему хорошо известно. Например, Святославу уже поведали о том, как новый василевс был добр к своему предшественнику и повелителю Никифору.

Это все – лирика, ответили послы. Разумеется, сформулировано было в самых изысканных и возвышенных выражениях. Император Иоанн грозен и могуч, а величие и сила Второго Рима неоспоримы. Если катархонт Сфендослав будет противиться гуманному предложению василевса, то его посчитают нарушителем заключенного в давние времена мира. Со всеми вытекающими. И тут было бы нелишне Сфендославу вспомнить о судьбе его отца, архонта Ингоря, который, презрев клятвенный договор, приплыл к столице Византии с огромным войском на десяти тысячах кораблей, а обратно, в Боспор Киммерийский, вернулся едва с десятком лодок, сам ставши вестником собственного разгрома. А уж о его дальнейшей жалкой судьбе и говорить не стоит. Так что лучшее, что может сейчас сделать его сын, – избавить от своего присутствия земли мисян и не вынуждать ромеев выступить против него всей своей силой, потому что в противном случае архонт Сфендослав не только погибнет сам, но погубит и все свое войско (тут говоривший сделал паузу и обвел многозначительным взглядом присутствовавших здесь воевод), и в живых не останется никого. Даже вестника, который сможет оповестить родню русов о постигшей их страшной участи.

По лицу Святослава было видно: он с большим удовольствием предал бы смерти посланцев «грозного и необоримого». Но убивать послов – дурной тон.

Не вижу никакой необходимости для императора ромеев приходить сюда, ответил Святослав. Пусть василевс побережет силы, ведь мы сами очень скоро разобьем свои шатры у ворот его столицы. Мы, русы, природные воины, любим веселую воинскую потеху. Еще полезно будет узнать императору, что я, великий князь Святослав, никогда не терпел поражения и впредь тоже собираюсь побеждать. Надеюсь, узнав об этом, Иоанн уже не будет тщиться победить нас пустыми угрозами.

Что же касается незыблемости заключенных договоров, о коих говорили послы, то на этот счет у Святослава есть собственное понимание вопроса. Например, у него был союзный договор с императором Никифором, которого нынешний император Иоанн подло умертвил. А у русов не принято поощрять тех, кто убивает их союзников. Так что пусть узурпатор Иоанн готовится освободить место. Великий князь Святослав готов подыскать для Византии более подходящего василевса.

На этой оптимистической ноте прием завершился, послы вместе с охраной загрузились на корабли и отправились восвояси.

Всё это время за триерами очень внимательно наблюдали с берега лучники Святослава. С вероломных ромеев станется: плюнут огнем на тесно сгрудившиеся у берега русские лодьи – и нет больше у русов флота.

Суда константинопольского купца Михаила, которого в Булгарии звали Момчилом Скопельским, а в Киеве – торговым гостем Мышатой, повстречались с посольскими в устье Дуная и, обменявшись формальными приветствиями, встали у бережка: перекусить и потолковать.

Глава посольства проедр Филофей не зря считался знатоком скифов – все три имени купца были ему ведомы. Но Филофей относился к «тройному гражданству» Мышаты-Момчила-Михаила вполне благожелательно, поскольку сам помогал купцу стать гражданином «Второго Рима». Со всеми вытекающими из этого статуса правами и привилегиями. А помог проедр купцу потому, что считал его своим агентом, причем весьма полезным и осведомленным. То, что информация может двигаться в обе стороны, Филофей не предполагал. Хотя мог бы…

Купца охраняли славяне и варяги. Филофея – ромеи. Поэтому беседовали купец и проедр по-печенежски.

– Он отказался, – поведал Мышате Филофей.

– А разве он мог согласиться?