Стараясь не обращать внимания на вход в цех, Саша подошла к стендам. Улыбнулась, сняв коробку. Ослик Иа был ее любимым персонажем. Такой же грустный и одинокий, как она сама.

Игрушечный поезд двинулся по рельсам, набирая скорость. Вспыхнули семафоры. Ожили шлагбаумы.

Саша прикоснулась к штрихкоду.

В кинотеатре ее мозга зажужжал проектор.

Она увидела крошечную девочку, прижимающую к себе ослика, потому что у всех на свете должны быть друзья. Она увидела, как крошечная девочка посасывает пуговичку глазика. И пуговичка, вот незадача, отрывается.

Ерунда, – подумала Саша, – мама пришьет ее обратно.

Она не сомневалась, что у крошечной девочки славная мама.

Где-то стучат колеса поезда, бормочет старушка…

Крошечная девочка (стой! – мысленно закричала Саша, – прекрати!) глотает пуговицу.

Мордашка крошечной девочки стремительно краснеет, а потом синеет.

Она издает ужасный свистящий звук и тянет ручки к горлу.

Крошечная девочка у…

Ми…

Саша выронила коробку.

– Что с тобой, доченька? – нахмурилась Римма Михайловна. – Ты белая, как пломбир!

– Малышка… задохнулась… то есть задохнется.

– А-а-а, – смекнула старушка. – Подарок-то меченый!

– Что? – Саша поддела посылку ногой.

– Угольный крестик, не заметила, что ли? Угольным крестиком помечают плохих детей.

– Как она может быть плохой? – завелась Саша. – Ей четыре года от силы!

– Ну, – Липольц, потеряв интерес к беседе, изучала рельсы перед замершим поездом, – может, родителям наврала, что котлету съела, а сама ее собачке скормила. Или обои фломастером изрисовала, как негодная девчонка. Или… сотня вариантов, а правду знают лишь земляные деды. Они в норах сидят, прислушиваются. Кто хороший, а кто нет, им судить!

– Господи, – Саша сдавила ладонями виски. Она взирала на штабеля коробок, помеченных углем. – Так нельзя! Это зверство!

– Александра, – раздраженно начала Римма Михайловна. Договорить не дал поезд, резко тронувшийся с места и отрезавший старушке четыре пальца.

Липольц изумленно посмотрела на обрубки и завыла.

– Больно! Доченька, больно! Пальчики мои! Уволят! На пенсию, доченька, отправят!

– Я сейчас, – вскрикнула перепуганная Саша, – я мигом!

– Куда?..

Старуха баюкала изуродованную руку и заливалась слезами.

– За помощью!

Саша побежала по коридору.

– Кто-нибудь!

Склад вымер. Только отплясывали фантастические тени и полыхали гирлянды под сводами.

У секции велосипедов Саша чуть не напоролась на вилочные захваты автопогрузчика. Затормозила, упершись в полку. Водитель, пухлый добряк по имени Алик, глядел на нее с беспокойством:

– Ты чего носишься как угорелая?

– Там… Римме… пальцы…

Алик был сообразительным парнем. Буркнув что-то в рацию, он соскочил с погрузчика и поспешил за Сашей.

– Терпите, Римма Михайловна, терпите…

Саша споткнулась, и Алик налетел на нее.

Липольц тихонько скулила в углу.

У железнодорожной развязки сгорбилось худое обнаженное существо. Ребенок, странный, непропорциональный, больной. У здоровых детей не бывает пролежней, вздувшихся пузырей с темными сгустками.

Тень здоровых детей не покрывает пол изморозью.

Мальчик повел костлявыми плечами.

И Саша догадалась, что он делает. Высунув синюшный язык, он лакал с рельсов кровь старушки.

– Эй ты! – воскликнул Алик. – Паршивец!

Мальчик повернул к людям лицо в фиолетовых пятнах омертвевшей ткани. Кровь стекала по подбородку, очень яркая на фоне мерзлой плоти. Зрачки в катаракте инея слепо обшаривали пустоту.

– Вон! – рявкнул Алик с неожиданной для его комплекции твердостью. – Вали в свой морозильник!

Он топнул ботинком.

Мертвый мальчик оскалился ледышками клыков.

Саше показалось, что он прыгнет, сцепит на ее шее промороженные до костей клешни. Но мальчик засеменил к упаковочному цеху, зло рыча. В кулачке он держал трофей – мизинец Риммы Михайловны.

Мальчик юркнул за пластиковую занавеску и исчез.

Саша успела разглядеть выползшие к нему навстречу фигуры. Одни маленькие, как он. Другие размером с взрослого мужчину. Третьи… Она запретила себе думать о третьих.

– К-кто это? – прошептала Саша.

– Упаковщики, мать их, – лаконично ответил водитель и добавил, кивая в проход: – Служба безопасности, наконец-то.

Охранники перебинтовывали товароведу раны. Алик помогал им.

Мрачная Саша смотрела, как испаряется отпечаток морозной тени на полу, словно втягивается в распахнутое чрево цеха. Когда он убрался с железной дороги, Саша быстро подошла к рельсам и подняла магнитную карту Липольц. Карта была холоднее льда.

Голос из динамиков пригласил кого-то в кабинет заведующего.

Саша не сразу вспомнила свою фамилию.

* * *

Демьян Романович восседал за дубовым столом, уставленным многочисленными фотографиями в рамках. Люди на фото, родители, бабушки и дедушки, малышня, – Саша была уверена в этом – не имели к заведующему никакого отношения.

– Римма Михайловна в порядке? – Саша поерзала на стуле.

– В полнейшем порядке! – промурлыкал Котельников. – Подлатаем, будет как новенькая.

Он подался вперед, расталкивая локтями снимки.

– Милая моя Александра Дмитриевна. А вы молодец, да. Реакция у вас – ого-го! Горжусь вами, все вами гордятся. Кабы не вы, бог весть, что бы начудил тот сумасшедший пацаненок.

– Сумасшедший? – переспросила Саша.

– Естественно. Сынок нашего грузчика. Бедный ребенок. Малахольный. Ну а что мы, не выгонять же его? Мы же семья.

Заведующий ухмыльнулся, точно вылил на подчиненную стакан сиропа.

– Вы, пчелка моя, надеюсь, понимаете, что об инциденте лучше не распространяться. Во избежание, так сказать.

Саша понимала. Болтливые дети найдут в камине своих запеченных мамок. Болтливые дети найдут на елочке своих подвешенных папок.

– Положитесь на меня.

– С удовольствием положусь, – хмыкнул Котельников, и Саша почувствовала себя сырой варежкой, в которой стыло и неуютно. – Да, и главное, – он улыбнулся еще слаще, – мы с начальством пощебетали и решили наградить вас за проявленную бдительность. А награду вы выберете сами. Ну же, смелее. Представьте, что я золотая рыбка и исполню любой ваш каприз. Любой подарок на ваш вкус.

– Любой?

У Саши перехватило дыхание. В голове зажглись неоновые буквы: «Внешний мир», «Свобода», «Снегурочка».

Улыбка стерлась с губ Котельникова.

Он предупреждающе кашлянул:

– Любой подарок со склада.

Буквы погасли.

– Хотите платье Снежной королевы? Их выдадут сотрудникам в следующем году, а у вас платье будет уже в этом. Или сигареты? Скопился целый мешок. Бывшие курильщики обменивали на леденцы. Но я бы порекомендовал…

– Я хочу игрушку, – проговорила Саша тихо. – Плюшевого ослика Иа.

Левое веко Демьяна Романовича дернулось. Брови выгнулись домиком.

– Но… любушка моя, гм, ягодка, это ослик другой девочки.

Саше потребовалось усилие, чтобы вымолвить:

– Обойдется.

– Гм, – Котельников разочарованно пожевал губу, – гм… ладно. Ослик так ослик. А теперь идите работать. Скоро прибудет Хозяин.

Иа ждал Сашу в ее комнатушке. И это был волшебный Иа. Обнимая его во сне, она не видела кошмаров. А однажды ей приснилось окно, мама и папа в гостиной, и она смотрела на них, пока морозные узоры не заштриховали стекла.

В декабре склад работал ударными темпами, и за три дня до прилета Хозяина все было готово. Дирекция назначила выходной.

Сотрудники повалили из Сокровищницы. На асфальтированном пяточке посреди великой пустоши они перебрасывались снежками, лепили баб, хохотали в пепельное небо.

Саша курила у беседки, наблюдая за Полозовой. Блондинка втиснула в детские санки свой соблазнительный зад. Хипстер-сисадмин и парень, который сменил пропавшую Липольц, катали ее по парковке.

Санки перевернулись, вышвырнули смеющуюся Злату в сугроб. Она лежала, разведя руки, рисуя на снегу ангела. Эффектная, как пинаповские девушки.

Накануне вывесили список лучших работников года. Саша была удивлена, обнаружив себя в числе прочих. Злату провозгласили Снегурочкой, и она съехала из комнаты под крышей.

– Кому холодненького? – крикнул заведующий и метнул снежок в затылок начальнику охраны. Тот дружелюбно погрозил Котельникову березовыми розгами.

Саша докурила и вошла в Сокровищницу.

Телевизоры транслировали «Голубой огонек». Лариса Долина пела зимнюю песенку.

Саша сняла с елки стеклянную игрушку-сосульку и спрятала ее в рукав.

Остаток дня Саша провела с осликом, и в иной компании она не нуждалась.

* * *

– Началось! Началось!

Коллеги пихали Сашу, стремясь первыми увидеть гостей. На ходу надевали шубки.

Саша за ними не пошла. Она воспользовалась запасной лестницей, ведущей к транспортникам, а из их отдела вышла на балкон. Здесь собралось десятка два служащих. Они весело гудели и делились драже M&M’s. Балкон опоясывал внутреннюю стену склада, с его пятиметровой высоты открывался замечательный вид.

Температура в зале упала. Мороз покусывал Сашины ноги. С холодом пришел свет.

Раз в году поднимались гигантские створки ворот, и тьма пасовала перед льющимся из них яростным сиянием.

Гости прибыли.

По расчищенному проходу двигались вереницей Деды Морозы. Их тулупы были синими, а бороды серебристыми. Они тащили коробки к воротам, туда, где клубилось белое облако, и погрузочный пандус исчезал в его мягкой снежной пелене. Возвращались и снова хватали ящики, деловитые, как муравьи.

Инженер по стандартизации, знаток советского кино, сказал, тыча пальцем в гостей:

– Вон тот Морозко похож на актера Александра Хвылю! А тот – на Романа Филиппова. Вон Петр Никашин и Игорь Ефимов, а с фиолетовой коробкой – это же Евгений Леонов!

Коллеги его проигнорировали. Сашино внимание приковали не седобородые старички. Единственным черным пятном внизу был костюм стройного молодого человека, командующего погрузкой. Незнакомец перемещался вдоль шеренги, зорко следя за работой Морозов.

– Кто это? – поинтересовалась Саша. – Брюнет в костюме?

– Погонщик, – объяснила маркетолог-аналитик Юля, – он управляет оленями и общается с нашими директорами. Что, согласись, практически одно и то же.

– А Хозяин? Он никогда не заходит в Сокровищницу?

– Никогда.

– А его хоть кто-нибудь видел?

– Только Снегурочки, – вздохнула Юля. – Новенькая Снегурочка уже ждет его на улице, но он обычно спит в санях до темноты.

Саша перегнулась через перила, забыв про короткий подол. Впрочем, желающих уделить минуту ее ножкам не было. Сотрудники завороженно любовались гостями.

К вечеру гипермаркет превратился в пустой полигон. Оголились неприглядные стены, обнажили каркас полки и стенды. На бетонном полу валялись хвосты новогоднего дождика, мишура, растоптанная омела.

Морозы закончили трудиться и внесли в Сокровищницу с десяток ящиков. Затем растаяли в белой мгле. Створки опустились.

– Шампанское, – зашушукали менеджеры.

Ожил громкоговоритель:

– Просьба лучшим работникам явиться в конференц-зал.

Избранные, перешучиваясь, потекли по лестнице. Саша замыкала шествие. Из-за плеч коллег она видела директоров, окруживших брюнета в черном костюме.

– А это, – сказал исполнительный директор, приторно улыбаясь, – наши звездочки, цвет коллектива, его, как говорится, мотор!

Погонщик был моложе, чем казалось Саше с балкона. Лет восемнадцати-девятнадцати. Лицо жестокое, бескровное и красивое до непристойности. Он напоминал юного Алена Делона, но намного красивее, совершеннее.

Директора вручали работникам коробочки, а Погонщик молча одаривал рукопожатием.

Дошла очередь и до Саши. Мраморное запястье нежно прикоснулось к ее руке. От Погонщика пахло мандаринами. Вместо зрачков у него были завитки бенгальских огней, колючие оранжевые черточки света.

Он склонил набок голову и вдруг провел холеной пятерней по щеке Саши. Ласково, утешающе.

– Не делай этого, детка, – произнес он.

И удалился за почтительно шаркающими директорами.

Саша дотронулась до своей похолодевшей щеки.

Она подумала о переливчатых колокольчиках на дуге оленьей упряжки, о санях, бороздящих звездное небо, о солнце и луне. Она представила себя рядом с дедушкой, рядом с Хозяином. Хозяин опирается на посох и раскатисто смеется, а впереди – узкая стройная спина Погонщика. Иногда Погонщик поворачивается, чтобы подмигнуть Снегурочке…

Она знала, что получают непослушные дети: горох и розги, маму-алкоголичку с угольным крестом на лбу и пуговицу в глотку. Жри, не подавись, поганка.

Но скоро сани улетят.

На завтрак подадут кисель.

Склад наполнится полутьмой.

В комнате с каракулями – то ли детей, то ли приговоренных к смерти шизофреников, – она наспех переоделась. Поцеловала ослика в печальный пуговичный глаз:

– Прощай, Иа. Прости, что не могу взять тебя с собой.

Служащие праздно шатались по цеху, пили шампанское из одноразовых стаканчиков, поздравляли друг друга с удачным годом.

Саша прошла мимо, шмыгнула в коридор.

– Александра Дмитриевна?

Ее колени затряслись от страха. Магнитный ключ норовил выпасть из занемевших пальцев.

Саша оглянулась.

К ней навстречу рысцой приближался Котельников. За ним вразвалку шагал начальник охраны.

– Мне нужно побеседовать с вами, лапуля моя.

Саша отчаянно заскоблила карточкой по замку.

– Да не спешите вы, Демьян Романович, – лениво посоветовал начальник охраны, – у вас ишемия, а эта идиотка никуда не…

Дверь распахнулась, и Сашу обдало игольчатым ветром.

– Кисонька, – Котельников потянулся, чтобы поймать беглянку за шиворот. Она развернулась и всадила сосульку в его горло. Основание игрушки лопнуло при ударе, но острие пронзило артерию. Из стеклянной трубки плеснула струя.

Заведующий забулькал.

Улыбка обратилась в жалкий обмылок.

Саша переступила порог и хлопнула дверьми, отсекая крики охраны.

Успеть бы, мамочка…

Вьюга кидалась на нее свирепым зверем, но она брела, уставившись под ноги, глотая ледяной песок. Как матрос, сражающийся с бурей.

В штормовом хаосе темнела высокая мачта.

Реликтовая ель.

Саша остановилась у ее корней.

Там, под ветками, что-то висело, что-то белое…

Саша сощурилась.

Снегурочка была примотана к дереву строительным скотчем. Абсолютно голая, с вызывающе выпяченной грудью, она походила на ростральную статую, но не деревянную, а изо льда и мяса.

Мертвое заиндевевшее лицо с прорубью рта, слипшиеся в сосульки волосы.

Ледяная скульптура. Замороженная еда, чтобы Хозяин питался в дороге.

Саша закричала и побежала прочь от Златы, но ветер подсек ее и бросил в сугроб.

Она заметила боковым зрением грандиозную фигуру, подпирающую собой небосвод.

– Тебя не существует! – прохрипела Саша. – Мама говорила, тебя нет!

Слезы твердели, скатываясь по щекам. Ломались хрупкие ресницы.

Саша смотрела и видела его.

Великого Старца Севера. Холодного владыку. Повелителя пурги.

Рогатого Трескуна.

Глазные яблоки Саши взорвались и брызнули ледяным крошевом, словно их выдули из черепа.

И когда через час Сашу подобрали коллеги, из ее глазниц сыпался снег.

* * *

Саша шла в темноте, ставшей для нее привычной.

Каблуки стучали по граниту.

Далеко-далеко хор детишек пел рождественский гимн «Ночь тиха, ночь свята».

Запахи Сокровищницы успокаивали.

– Куда вы меня ведете? – спросила она у рук, что поддерживали ее под локти с обеих сторон.

– Не волнуйся, Сашенька, – ответил голос справа. Она узнала Алика, оператора погрузочной машины. После случая с Липольц начальник охраны забрал его к себе. – Вас… – он откашлялся. – Вас перевели в новый отдел.

– Здорово, – улыбнулась Саша и попыталась снять с глаз повязку, но Алик помешал ей:

– Не надо, пожалуйста.

– Извини. Чешется…

– Потерпи, мы почти на месте. Вот сюда. Да, отлично.

– Алик…

– Что, милая?

– Я не курила… довольно давно. Ты не в курсе, где мои сигареты?

– Сожалею, – проговорил парень искренне, – тебе запретили курить.

– Это плохо, – она грустно покачала головой.

– Я кое-что принес тебе из твоей бывшей комнаты. Вот.

Саша нащупала мягкий короткий мех.

– Иа… Боже, спасибо…

Она уткнулась носом в игрушку.

– Что вы возитесь? – раздался низкий скрипящий голос.

– Простите, Демьян Романович, – буркнул Алик и сочувственно погладил Сашу по спине. – Тебе пора. Иди вперед и ничего не бойся.

Она кивнула.

Сделала шаг, второй.

Что-то подсказывало, что вскоре никотиновый голод исчезнет сам по себе.

Прижимая к груди ослика, будто младенца, Саша сделала третий шаг и толкнула плечами пластиковые занавески.