Девчата в восторге от него! Бывало, в одесском парке им Т. Г. Шевченко на танцплощадке сами приглашали на танец. Красавец! Лицо – крупное, волосы волнистые, широкоплечий. Куда Севе до него?! Сева – тонкий и высокий, застенчив не в меру. Хотя Бог силой его не обидел. Когда пацаны в шутку задирались, то Мареев любого мог скрутить своими жилистыми руками.

Несколько дней в Москве пролетели как сказочная карусель. Мама Мишки, Марья Борисовна, готовила очень вкусно, старалась побаловать ребят домашней едой, вечерами – в кино или просто гуляли по Тверской, наслаждаясь свободой и мечтая о будущих морских походах.

– Я, Сева, долго в штурманах не задержусь. Капитаном скоро стану. Представляешь: капитан Михаил Мирский! Звучит?

– Мишка, так нам ещё матросами надо трубить и трубить, пока не наработаем нужный ценз для получения рабочих дипломов. Наши пока не дают права занимать штурманскую должность. Ведь так?

– Прорвёмся, Мареев! Всегда есть исключения. На месте разберёмся.

И правда, потом на месте Мишка разобрался: начинали друзья матросами на старом-престаром пароходе под названием «Ванцетти», но через пару месяцев Мишка – уже на должности третьего помощника капитана. Фортуна, судьба-индейка: помощник заболел, его списали на берег, а Мишка занял свободное место. И в парке на танцплощадке, и в море – везде первый!

Пройдут годы, и Мареев вспомнит в стихах матросскую жизнь на пароходе «Ванцетти», будет Мишу Мирского видеть сквозь строчки:

 
В памяти былое всплыло вдруг:
Чёрный корпус, бело-белая труба!
Помнится ль тебе, старинный друг,
Как играла с нами, юными, судьба?
 

А тогда, из Москвы на Ярославском вокзале Михаила провожала мама. У вагона она отозвала Севу в сторонку и неожиданно для него сказала:

– Сева, я хочу тебя попросить присмотреть за Мишкой. Ты из села, всё видишь и всё понимаешь. А Мишка… Боюсь, попадёт в какую-нибудь историю.

Испытывая неловкость от того, что ему дают такое деликатное поручение, Сева пообещал.

Ещё до посадки он заметил в стороне пару: очень красивая девушка с раскосыми глазами прощалась с коренастым мужчиной, постарше её возрастом. Если бы красавица вдруг, по какой-то необъяснимой причине, позвала Севу за собой, он, не задумываясь, остался бы на перроне с ней, пусть бы этот коренастый катился в своём поезде на Восток. Поднимаясь в вагон, он несколько раз оглянулся на красавицу, и та бросила быстрый взгляд в его сторону. Заметила! Сердце ёкнуло и быстро застучало… Из вагона – девушки не видать. Эх… зацепила! Все мысли – о большеглазой, высокой незнакомке с распущенными чёрными волосами. И вдруг… Словно сама фортуна явила лик и улыбнулась Всеволоду: в проходе вагона незнакомка прошла к своему месту в соседнем купе, даже не замечая Всеволода. Батюшки мои, вот удача! Девушка расположилась на боковой нижней полке, и Сева будет её видеть со своей, верхней, если ляжет головой к проходу! Но другая беда: на него напала необъяснимая робость, он даже боялся смотреть в её сторону, не то чтобы заговорить с ней.

И вот он, Урал! Мишка за время пути успел со всеми перезнакомиться в своём купе и в соседних – тоже. А в тамбуре он рассказал Севе:

– Видел бурятку? В купе рядом с нашим? Глазищи – что тарелки! Карие! Маринка! Красивая девка. Она нашего возраста. К мужу приезжала в Москву. Он у неё следователем работает, а в Москве на курсах каких-то.

– А куда она едет?

– Так в Бурятию. Я же сказал, что она – бурятка. На последнем курсе учится театрального института, на режиссёра.

– Мишка, мы хотели отметить пересечение границы из Европы в Азию. Будем?

– А как же! Поезд остановится, сбегаем и купим бутылку спирта на перроне, пирожков возьмём. Бабки пирожки продают, а спирт, сказала проводница, прямо в киоске можно купить.

В киоске не в киоске, но спиртом разжились, с рук купили поллитровку. И пирожков набрали пару десятков. И вот обитатели купе собрались за импровизированным столом. Молодая женщина Катя добиралась к мужу-офицеру, служившему на границе с Китаем. Вадим, кандидат наук, парень лет под тридцать, ехал в командировку во Владивосток. Дед с бабкой – в гости к дочери в Хабаровск. Мишка без фамильярности пригласил красотку к столу. Пили спирт, рассказывали анекдоты, офицерская жена песню спела вполголоса. Словом, весело общались, как это бывает в дороге, когда вчера ещё не знакомые люди становятся вдруг близкими и родными. Мужняя жена Маринка хохотала в ответ на Мишкины шуточки, а он ещё в придачу стихи Мандельштама читал. Всем было весело, кроме Севы. Он слова не мог вставить в общий разговор, с обидой и завистью смотрел, как легко и непринуждённо болтали Мишка и Маринка о том о сём.

– Миша, я хочу покурить. Как ты? Пойдёшь?

– Конечно, Мариночка. Я тебя угощу своими сигаретами. У меня пачка «Мальборо». У предка экспроприировал. Он из Америки привёз.

«Ну и гад ты, Мишка! – думал Сева, плетясь за ними по коридору. – Целоваться в тамбуре будут».

– Севка, а ты? Не куришь? – спросила разгорячённая Мариночка-Марина.

– А ему мама не разрешает, – встрял приятель, понятно, недоволен, что друг путается у него под ногами.

Ни слова не говоря, Сева отправился назад, в купе.

– Так быстро уже накурился, Севка? – подначил кандидат наук.

– Парень не курит. Я сам в его возрасте ещё не курил, – вступился за соседа дед с верхней полки.

Как раз тут и появился Мишка, красный как рак. Отозвал Севу в сторону и прошептал:

– Иди в тамбур. Маринка просила, чтоб ты вернулся.

– Да я…

– Иди, иди, дурачок! Нравишься ты ей.

Сева не просто пошёл – побежал…

* * *

Мареев как будто закончил рассказ и, тяжело вздохнув, посмотрел внимательно на друга:

– Что, Сашко? Не утомил я тебя своей болтовнёй? Сейчас войдём в солёное море, и смоет оно сахалинскую историю курсанта.

– Боже мой, Сева, я вначале и не понял, о ком ты рассказываешь. Ты же свою жизнь рассказываешь! Ведь этот курсантик ты и есть? Так?

– Да. Конечно. Не хотелось «якать», вот и выбрал такую форму: о себе, да в третьем лице! Ты ведь, Сашко, просил самую важную историю из моей жизни? Первая любовь! Сколько лет прошло, всплыло в памяти, словно всё это вчера было. Маринка, Мишка, даже проводницу помню, молодая и разбитная деваха, Люськой звали. Мишка закрутил с ней скорую любовь. Устраивали наши с Маринкой свидания в соседнем вагоне, купейном.

– А потом? Что было потом?

– Потом? Прибыли в Улан-Удэ, и Марина попрощалась со мной.

– И всё? – расстроенно всплеснул руками Обабко.

– Не всё, не всё… Марина пообещала развестись с мужем и приехать ко мне на Сахалин. Сказала при расставании на перроне, что отец – директор местного театра, он поможет. В том году она оканчивала институт культуры, режиссёрский факультет.

Подошли к пляжу «Дасуди», разместились на скамейке недалеко от здания яхт-клуба. Всходило бело-жёлтое солнце, очень быстро отрываясь от морской линии горизонта.

Мареев продолжил:

– Каждый раз, наблюдая восход солнца над морем, удивляюсь, какое оно разное: то весёлое, то печальное, то беззаботное, то тревожное; красное, белое, туманное, морозное… И каждый раз вижу светило, словно в первый раз… Да, в январе мы с Мишкой прилетели на Сахалин… А потом в моря матросами! Стою, помнится, на крыле капитанского мостика парохода «Ванцетти». Японское море, ветер, волны встречные бухают и бухают о корпус, небо тучами покрыто, а я мечтаю: «Придёт весна, солнце явится, а там, глядишь, и Марина прилетит». Её письмам радовался несказанно, и я ждал прихода судна в порт, нам почту доставляли на борт. К весне Марина развелась с мужем, написала мне в письме, закапанном слезами радости… Я целовал следы её слёз с размытыми фиолетовыми буквами.

Мареев смотрел на поднявшееся над горизонтом солнце и смущённо улыбался. По крайней мере, так показалось Александру Обабко, и тот, не выдержав паузы, спросил:

– И что? Когда Марина прилетела?

– Пришла радиограмма, я списался на берег на один рейс, приехал в аэропорт Южно-Сахалинска, но девушки не было в самолёте.

– И всё? Может, она рейс поменяла?

– Нет, не поменяла. Я вернулся на пароход спустя неделю… И больше о Маринке я ничего не слышал… Хотя писал ей письма, посылал телеграммы… Через месяц судовой радист признался мне, что он ошибочно впечатал дату прилёта Марины на неделю раньше. Игра судьбы или случая? Кто знает?

Сашко Обабко, ни слова не говоря, вскочил со скамейки и кинулся к морю, с разбегу бросился в воду и с ожесточением забарабанил руками и ногами по воде. Вскоре он взобрался на волнолом. Мареев видел фигуру друга, сидящего на камнях с опущенной головой. Спустя полчаса Сашко вернулся к скамейке и тихо спросил:

– Сева, ты мне правду рассказал или выдумал эту историю?

– Правду, Саша! Марина прилетала на Сахалин со своим отцом. Отец настоял, чтобы она вернулась с ним в Улан-Удэ.

– Так не должно было быть, Сева! Почему ты не полетел вслед за ней в Улан-Удэ? Почему не вернул её?

– Летал. Спустя год я по пути в Киев заезжал в Бурятию. Но ни Марины, ни её семьи не нашёл. Соседи сказали, что они все переехали то ли в Москву, то ли в Ленинград.

– А Мишка? Как его судьба сложилась?

– Карьера Миши на флоте не задалась. Гордый и вспыльчивый был, но справедливый. Инспектор отдела кадров обидел его, как-то нехорошо отозвался об одесситах, а Миша ответил. Слово за слово, Миша и заехал наглецу в рыло. Вынужден был уйти из пароходства. Уехал в Москву к родителям, заочно окончил Ленинградский кораблестроительный институт. Стал довольно известным в профессиональных кругах конструктором подводных лодок. Но всю жизнь мечтал о море. Очень хотел вернуться на капитанский мостик. Погиб Мишка двадцать лет назад. Машина сбила его у метро, водитель пьяный оказался…

Обабко стукнул кулаком по коленке:

– Ну как же так, как же так?! Вот судьба! Так не должно было быть!

– Впечатлительный ты уж очень, Сашко. Что тебе Мишка?

– А как же не пожалеть и не восхититься этим парнем? Добрая и гордая душа! Царство ему небесное. Друг верный! Даже помогал тебе в поезде с Маринкой свиданки устраивать. И что? А след Марины навеки потерялся?

Мареев какое-то время помолчал, но видя, как выжидательно и с нетерпением на него смотрит Обабко, произнёс улыбаясь:

– Марина Станиславовна в Москве. Недавно в театре встретились. Судьба? Случай?

– Как? Как это было? – всплеснул руками Обабко.

– У гардероба окликнула меня: «Севка!» Столько лет прошло… Словно пулей сердце пронзило! Кинулись друг к другу, расцеловались. Всё возвращается, всё повторяется, друг мой…

– И что? Так и…

– Так, Сашко, так! Не будем больше об этом, – поставил точку Мареев и неспешно пошёл к морю.

У воды он оглянулся и увидел Обабко, который принялся делать зарядку с приседаниями, но потом стал выделывать весёлые коленца, похожие на те, что демонстрировал на банкете после концерта на родине Мареева, в далёком украинском селе Дубовэ.

«Сашко, друже мий… участливая душа! Ишь, как за меня радуется… Не будь столько людей на пляже, так и гопака сплясал бы!» – подумал Мареев, входя в воду. Затем он повернулся и позвал друга:

– Саша, айда в море! Поплыли до волнолома!