Трех часов хватает уральскому шпилевому, чтобы полностью освободить победителя социалистического соревнования от денежных знаков. Буровику выдаются 100 рублей на обратный билет и хорошую выпивку. В Крым сегодня никто не летит, но и в линейный отдел милиции вахтовик-исследователь недр ни за что не обратится – стремно, стыдно, противно. Лучше еще накатить, забыть всю историю и поскорее оказаться дома в поселке газовиков – там, где над бараком всполохами мерцает северное сияние. Только надо что-то придумать, чтобы мужики не смеялись да в экспедиции не узнали…

Бывали случаи и вовсе поразительные. Не так давно знаменитый харьковский шпилевой «Доктор» со своим ковщиком – помощником, «заряжающим» колоду – в московском катране умудрились за двое суток игры раздеть под ноль заслуженного ученого-ракетчика, только что награжденного Ленинской премией. Лауреат трижды бегал в сберкассу, просадил все до копеечки, но даже после этого категорически отказывался писать заяву! Впрочем, его-то как раз можно понять…

В первые месяцы новой работы Долин испытал настоящий шок, когда ему приоткрылась степень проникновения «игровых» во все сферы советского общества – каталы свободно вращались среди актеров, писателей, композиторов. Ученые, особенно занимающиеся точными науками, генералы-военные, работники совторговли – да многие в скучающей номенклатуре любили поиграть в преферанс, нарды, бильярд и даже в шахматы. Да, есть среди катал и шахматисты! Денежные ставки среди этих далеко не бедных людей сначала были просто стимулом, придающим дополнительную остроту. Ведь все знают, что зеленое сукно игрового стола после трапезы – исконно русская традиция, а деды на фантики не играли. Просадить состояние, растратить казенные деньги и застрелиться – тоже вполне в отечественном характере, но в советское время этот пережиток удалось преодолеть путем полной отмены состояний и свободного хождения огнестрельного оружия. Со временем умные разговоры затихают, на кону появляются денежные знаки, и вот уже на генеральской даче между членкором АН и народным артистом можно заметить солидного седовласого гипертоника, известного игрокам как снабженец артели «Уралзолото», Станислав Игоревич. На самом же деле, это Гарик Тифлисский, четырежды судимый и весьма авторитетный катала из Зугдиди. Но игровая номенклатура хоть и догадывается, что не так прост этот грузин, тем не менее его нежно любит. Да и как не любить – в профессиональные разговоры «снабженец» не лезет, никаких вопросов не задает, никогда не просит продвинуть в карьере двоюродных племянников и с удовольствием одолжит бабла под один процент в день. И таких гариков в столице было немало – их всегда можно встретить в ресторане ЦДЛ, в Сандунах, на открытии недели Итальянского кино – всюду, где не впадло появиться человеку со статусом, именем и деньгами.

Побочным эффектом назначения старшим по борьбе с картежниками стала стремительно возросшая популярность майора. Не проходило недели без того, чтобы кто-то из партноменклатуры не обращался к нему с приватной просьбочкой – не возбуждая уголовного дела и без огласки помочь вернуть деньги, проигранные придурком-сыном, мужем дочери или еще каким-либо отбившимся от рук родственником. Иногда, если это можно было сделать без засветки источника, майор помогал, но чаще отказывал, причем делал это совершенно спокойно – ведь даже просто обратившись с такой просьбой, звонивший себя уже дискредитировал, замарал и унизил. Никаких неприятностей в будущем от него ждать не следует.

В кабинете Долин открыл сейф, достал текущие бумаги и углубился в чтение.

Дверь приоткрылась, после чего в нее, имитируя вежливость, два раза стукнули, и вошел утренний гэбэшник – начальник Романова.

«Вот же скоты. Чего ж им еще надо?» – подумал опер и приветливо осклабился.

– Тут такое дело, майор, – чекист сел напротив, – мне нужно личное дело вашего агента.

– Посмотреть?

– Послушать.

Долин пару секунд вопросительно смотрел на полковника и вдруг понял. Личное дело, в отличие от «Рабочего», содержит реальное имя и данные агента. Поэтому оно носит гриф «совершенно секретно». Всякий заглянувший в это дело обязан расписаться на специальной странице и обозначить, по какой причине этот сотрудник сует свой нос в святая святых. А этот хитросделанный, значит, хочет, чтобы я просто пересказал дело, и тогда ему не нужно будет обозначаться и расписываться – ведь он его не читал и даже в руки не брал! Вот же ушлая росомаха – опечалился Долин. Но делать нечего – в МВД идет чистка, и ведут ее как раз вот эти с водянистыми глазами. Не время ссориться и качать права. И Долин открыл дело.

– Зовут его Панченко Александр Захарович. 1949 года рождения, уроженец города Москва. Закончил спецшколу с углубленным изучением английского языка, затем филологический факультет МГУ. В 1972 году осужден по ст. 144 УК РСФСР на 4 года лишения свободы. Срок отбыл полностью. Оперчастью колонии УЩ/62 характеризуется негативно – от работы уклонялся, играл в азартные игры, помещался в ШИЗО, общался исключительно с отрицаловом, – и, поймав вопросительный взгляд чекиста, пояснил: – С отрицательно настроенной частью осужденных. С блатными.

– А за что конкретно был осужден ваш подопечный?

– Это была довольно громкая квартирная кража в высотке на Котельнической. Он спланировал ее от начала до конца, но сам не участвовал и был осужден как наводчик. В дверях квартиры потерпевшего стояли очень сложные замки производства Швеции – это позволило хозяину считать, что проникнуть туда невозможно. Панченко приготовил два массивных деревянных бруса нужной длины, купил две телогрейки с сапогами и гидравлический домкрат. Исполнители с этими бревнами на плечах, имитируя ремонтников ЖЭКа, беспрепятственно прошли мимо вахтера, поднялись на 11-й этаж, уперли один брус в собственно дверь, второй – в кирпичную стену напротив, посередине вставили гидродомкрат и прокачали его. Отжатая дверь открылась внутрь вместе с импортными замками. «Рабочие» занесли свой инвентарь, прикрылись и основательно выпотрошили квартиру.

– Постойте! Квартира Фридмана? Что-то припоминаю. Там же польские злотые фигурировали.

– Да. От ваших тоже кто-то работал по этому делу. Только не Фридмана, а Фельдмана. Это отчим моего агента.

– То есть как? А зачем тогда?

– Видите ли, в приговоре об этом ничего нет, и сам агент ни при каких обстоятельствах об этом говорить не станет. Как, впрочем, и про срок. Я полагаю, что там что-то внутрисемейное – возможно, Фельдман унижал его мать, и это наложилось на психику, а может, что-то еще. Во всяком случае, материального интереса тут не было – он не взял ни одной вещи от исполнителей. С учетом молодости и первой судимости получил минимальный срок и отбыл в зону по громкому, красивому по понятиям делу. Это позволило ему примкнуть к ворам и чалиться довольно комфортно. Как я понимаю, всю отсидку он просто совершенствовался в картах, нардах да шахматах. Освободившись, вернулся в Москву. Работает на пляжах, в гостиницах и катранах. У меня нет данных о его работе в аэропортах либо на транспорте. В уголовном мире имеет кличку «Студент». В течение трех последних лет задерживался УВД Свердловска и ЛОВД Симферополя за малозначительные правонарушения, но был отпущен после нашего вмешательства. Не женат.

– Ну а какие-то уязвимые моменты? Сильная привязанность, употребление наркотиков, гомосексуализм?

– Нет. Ничего этого нет. Психологическое воздействие на него не даст результатов, да и ни к чему это. Агент занимается спортом, очень эрудирован и рационален.

– А кто родители?

– Мать – в девичестве Фальк, дочь какой-то репрессированной немецкой баронессы. Профессор, специалист по мертвым языкам.

– То есть?

– По древним, умершим языкам. Отец был известный хирург, доктор наук.

– Развелись?

– Нет. Отец диагностировал у себя рак, написал письмо жене и вколол в вену смесь морфина с каким-то коктейлем ингредиентов.

– Да вы что! Это очень интересно! А вы не в курсе, это был лидокаин или какие-то препараты натрия, что он замешал с морфином?

– Откуда ж мне это знать? – растерялся опер.

– Ну, спасибо, майор, – чекист с усилием поднялся, – мы отберем подписку о неразглашении по окончании нашего мероприятия. Большая просьба – не задавать вашему источнику никаких вопросов.

– Так я и в прошлый раз не интересовался! Хотите заглянуть в мой сейф и посмотреть, сколько у меня своих срочных, горящих и неисполненных материалов?

– Да-да… – думая о чем-то своем, ответил полковник, – у всех у нас…

И вдруг спросил, глядя Долину прямо в глаза:

– А получится у него? Как ты думаешь?

Тут же, словно очнувшись, отрешенно махнул рукой и, сгорбившись, не прощаясь, вышел.

«Ох ты ж, боже мой, – загрустил опер, – кого же они там закрыли? Какой-то невиданный шухер. И меня припутали, мрази».

Ему передалась эта нервозность «смежников», работать расхотелось совсем, и, закрыв кабинет, Долин отправился прочь от Управления. Как всегда в подобных случаях, он неспешно побрел по Бульварному кольцу к дому бывшей жены. Позвонил, поцеловал в щеку и, не глядя, нашел ладонью головку дочурки.

– Папанька! Папанька пришел! – верещала та.

Через полчаса в сквере, что делит бульвар надвое, он угощал ее мороженым, слушал звонкий смех, и вся усталость, все проблемы и тревоги дня съежились, свернулись внутрь обертки от эскимо и полетели в урну. Долин смотрел на дочку, а по лицу его бродила бессмысленная счастливая улыбка.