– Жить-поживать. Ты ведь, говоришь, помирать не собираешься? Сейчас зима, а здесь тепло – то, что нам надо. Конечно, наше существование остаётся под вопросом. Но теперь так всегда и будет. Мы одни, помощи ждать не от кого, и мы целиком зависим от всего этого, – Пётр Васильевич повёл вокруг себя рукою, имея в виду среду обитания. – Постой, а что там наш Цыган делает? Никак что-то нашёл.

Цыган энергично рыл лапами песок, углубляясь в него, и вскоре выкопал яйцо, которое, раздавив зубами, немедленно проглотил, оставив кожистую оболочку. Необычная еда пришлась ему по вкусу. Он ещё усерднее заработал лапами и выкопал второе яйцо.

– Точно, нашёл, – сказал, улыбаясь, Пётр Васильевич. – Ну молодец, Цыган, быстро акклиматизировался.

Люди присоединились к собаке и, углубив яму лопатой, добыли из песка несколько десятков яиц. Собрав выброшенные морем куски дерева и сухие водоросли, они разожгли костёр и, зачерпнув воды в ближайшем ручье, сварили яйца в чугуне.

– Вкусные, – сказал Игорь, пробуя одно.

– Наверно, черепашьи, – сказал Пётр Васильевич, следуя его примеру.

– Не отравимся?

– Не должны.

– Объеденье, вкуснятина, во рту тают. Смотри, Цыган нажрался и лежит, язык вывалил.

– Не мешало бы узнать, каковы на вкус сами «несушки».

В тот же день им представилась такая возможность. Они поймали большую черепаху и сварили из неё суп, который показался им просто превосходным.

Море изобиловало продуктами питания. Помимо черепашьих яиц они собирали птичьи – великое множество их имелось на прибрежных скалах. Во время отлива находили на обнажавшемся дне крабов и других животных, похожих на кальмаров, и варили их на костре. Останавливаясь на ночёвку, Игорь забирался на камни, выступавшие из моря, закидывал удочку и вылавливал то красноватых морских окуней, то небольших рыбёшек, которых они называли сардинами, то ещё кого-нибудь.

Их беспокоило только, что улов может оказаться ядовитым. Главным дегустатором был Цыган. Если он пожирал пойманную рыбу и просил добавки, то люди смело готовили из неё какое-нибудь блюдо.

* * *

Полмесяца путники двигались берегом моря, который вёл преимущественно в юго-восточном направлении. Каждое утро взваливали они на себя свой скарб и, овеваемые влажным морским воздухом, отмеряли километр за километром.

Море шумело от них справа. Слева непрерывной полосой тянулась холмистая равнина, за которой вздымались окутанные призрачной дымкой островерхие конусы гор. И чем дальше от моря, тем выше становились горы. Самые же дальние из них поднимались так высоко, что макушки их были покрыты снежными складчатыми шалями.

Но в один прекрасный день, если можно так сказать применительно к этим людям, их скитаниям наступил конец.

Утром они искупались в море и, нагруженные имуществом, зашагали дальше по берегу. До вечера им предстояло пройти от места ночёвки несколько десятков километров. Однако ближе к полудню дорогу им преградил обширный водоём, далеко вдававшийся в цветущую зелень равнины. Чтобы обогнуть его, требовалось сделать немалый крюк. Уже вовсю припекало солнце, и они остановились на отдых.

До противоположного берега водоёма, а лучше сказать – залива, ибо он соединялся с морем длинной, слегка изогнутой горловиной, было около полутора километров. Ширина горловины была метров сто; затем, на выходе к морю, она наотмашь раздавалась влево и вправо. По обе стороны её громоздились высокие отвесные скалы, круто обрывавшиеся в море; приближаясь к заливу, они становились всё ниже и ниже и постепенно переходили в отложистые, покрытые травянистой растительностью берега с жёлтой каймой песка возле самой воды.

В двух сотнях метров от скал в залив впадал неширокий, перепрыгнуть можно, прозрачный ручей. Приблизившись к нему, отец с сыном освободились от поклажи и прильнули к воде, оказавшейся вкусной и прохладной.

Напившись, они собрали несколько охапок сушняка, подложили под него горящие угли из горшка, и, громко потрескивая, сушняк занялся ровным бездымным пламенем.

Цыган, очистив от птиц прилегающий берег залива, принялся за привычную для себя работу – добычу черепашьих яиц. Люди же поймали черепаху и приготовили из неё суп.

На ужин Пётр Васильевич наловил рыбы, и они запекли её в золе. Проснувшись утром, Игорь вырезал дубину, позвал Цыгана и отправился исследовать равнину. Цыган рыскал во всех направлениях, принюхиваясь, мелкими частыми порциями втягивал в себя воздух, фыркал и не уставал рыть лапами землю. Птицы то и дело взлетали на пути их следования. Изловчившись, Игорь дубинкой подбил одну из них. По виду она напоминала куропатку, только была гораздо крупнее.

Вернувшись к стоянке, Игорь ощипал и выпотрошил её и, нанизав на клюку, поджарил над углями. Мясо птицы оказалось необыкновенно вкусным, и они оставили Цыгану только чисто обглоданные косточки.

В отсутствие Игоря Пётр Васильевич облазил скалы, соседствовавшие с ручьём, и обнаружил пещеру с удобными подступами к ней. Расположена она была достаточно высоко, поэтому морская вода не попадала в неё ни в шторм, ни во время прилива. Пещера была метров двенадцать длиной и до пяти метров шириной. В ней можно было стоять в полный рост, и, что было особенно важно, дым от костра, который они развели под каменным сводом недалеко от входа, шёл не в глубину её, а наружу.

Похвалив отца за столь замечательное открытие, Игорь предложил немедленно переселиться в неё, что и было сделано. Впервые за время скитаний у них была надёжная крыша над головой. Всю ночь шёл сильный дождь, а они жгли костёр, и в их пещере было тепло и сухо.

Неизвестно, какой здесь был климат до катастрофы. Но за те полмесяца, что они продвигались берегом моря, несколько раз пролили щедрые дожди. Травы наливались соками, равнина цвела и благоухала. Воздух звенел от насекомых и был наполнен пением и криками птиц. Не один раз в зарослях кустарника показывалась голова не то оленя, не то ещё какого-то травоядного животного. В заливе же вода кипела от играющей рыбы, берег был напичкан несметным количеством черепашьих яиц, а скалы, нависшие над горловиной, были усеяны птичьими гнездами.

Сперва они думали побыть у залива дня два-три, потом – с неделю. Но по истечении этой недели и залив, и прилегающая к нему равнина так им полюбились, что они решили остаться здесь на неопределённо долгое время.

* * *

Особенно Игоря интересовала охота. Надо было только обзавестись более совершенным, чем дубина, оружием. Он вырезал подходящую ветвь и просушил её настолько, насколько посчитал нужным. От мешка из коровьей шкуры отрезал полосу в ладонь шириной, разрезал её на узкие ремешки и сплёл из них прочную тетиву. Лук был готов. Подыскав несколько тонких прямых веток, он ошкурил их, обрезал до нужной длины, приладил к ним наконечники из острых рыбьих костей и оперил птичьими перьями.

Вооружившись таким образом, он в сопровождении Цыгана отправился на охоту. В детстве стрельба из самодельного лука была одной из его любимых забав, поэтому кое-какой опыт в этом деле у него имелся. Сделав несколько пробных выстрелов, он убедился, что прежняя школа не совсем забыта.

Птицы, поднимаемые Цыганом, взлетали и уносились прочь. Игорь много раз спускал тетиву, но попасть влёт было непросто, и промах следовал за промахом. Иногда стрела всё же пролетала совсем близко от цели, и он надеялся рано или поздно добиться своего.

Ему повезло в тот же день. Он подстрелил птицу, похожую на небольшого индюка, а на обратном пути, уже на подходе к заливу – ещё одну, которая, по его мнению, была не чем иным, как перепёлкой. Время было к обеду. Пётр Васильевич собирался варить черепашьи яйца – больше в его распоряжении ничего не было, – и дичь, принесённая Игорем, оказалась весьма кстати.

Охота стала для него настоящей страстью. Он изготовил другой лук, более тугой. Стрелы стали лететь дальше, и убойная сила их возросла. Наступил день, когда ему удалось ранить какое-то парнокопытное животное размерами с молоденькую козочку. Непродолжительная погоня, ещё выстрел, и бездыханное тело распростёрлось на траве. При виде такого богатого трофея Пётр Васильевич только покачал головой.

Мясо по вкусу напоминало баранину. Обильная свежеприготовленная еда, недолгий послеполуденный сон, и, подхватив лук, Игорь вновь устремился в манившие его заросли равнины.

Пётр же Васильевич вернулся к туше животного. Отделив тянувшиеся вдоль позвоночника сухожилия, он повесил их для просушки. Когда они дошли до нужной кондиции, разъединил их на нитки и сплёл тетиву, которую потом и вручил сыну. Таким способом изготавливали тетивы для луков североамериканские индейцы, об этом он где-то читал. Тетива получилась прочной и не рвалась, хотя Игорь натягивал её изо всех сил.

Шкуру Пётр Васильевич выделал и сшил Игорю мягкую обувь, которую тот окрестил мокасинами; это название прижилось навсегда.

Как-то само собой у них произошло разделение труда. Пётр Васильевич в основном вращался поблизости от пещеры: готовил еду, собирал топливо, ловил рыбу, отыскивал птичьи и черепашьи яйца.

У них осталось несколько горстей семян пшеницы и подсолнечника. Большая часть их сохранила всхожесть. Пётр Васильевич подобрал подходящий участок недалеко от ручья, вскопал его, разровнял и разделил на две грядки. На одной посеял пшеницу, на другой – подсолнечник. Перед посевом замочил семена в воде. Из каждых десяти приблизительно семь дали ростки. Скоро участок зазеленел сильными, здоровыми всходами.

Посевы были особой заботой Петра Васильевича. Ни одного постороннего растения не было на его грядках. Помимо плетня они были окружены вскопанной защитной полосой, и потому отчётливо выделялись на фоне остального зелёного пространства.

Игорь же целыми днями пропадал на равнине. Он всё более искусно владел своим луком, и редко когда его стрела не попадала в цель. Он приносил с собой и птицу, и небольших парнокопытных, и мясо у них не переводилось. Шкуры шли на изготовление постельных принадлежностей, одежды, обуви, различных сумок и ремешков.

Та одежда, в которой они пришли к заливу, уже износилась. Взамен, освободив несколько шкур от ворса, они сшили из них штаны – короткие, выше колен, и куртки – с глубоким вырезом на груди, без рукавов и ворота. Головными уборами стали служить шапочки, пошитые на манер беретов. Одежда получилась лёгкой и удобной, она защищала наиболее уязвимые части тела и от палящих солнечных лучей, и от колючих зарослей, через которые нередко случалось пробираться.

Иногда, чтобы привнести в свою жизнь какое-то разнообразие, Игорь пропускал охоту и оставался с отцом, помогая ему «по хозяйству». Кашеварил вместе с ним, рыхлил и пропалывал посевы, подолгу плавал в заливе. Или лазил по отвесным, Птичьим, как они их называли, скалам, собирая яйца.

Бывало, и Петру Васильевичу наскучивало у пещеры.

– Завтра иду с тобой, – предупреждал он сына и отправлялся с ним в какой-нибудь дальний поход то на юг, то на север равнины. Игорь сделал лук и для него, и Пётр Васильевич не без удовольствия учился искусству стрельбы из этого оружия. Случалось, они уходили на два-три дня и, чтобы не потерять огонь, брали с собой горшок с горящими углями. Питались тем, что добывали на охоте. Порой им не везло, дичь куда-то исчезала, и они оставались без еды и сутки, и двое. Но жизнь на природе закалила их, и они легко переносили короткие периоды голодания.

Бывая на «той» стороне залива, они убедились, что дичи там ничуть не меньше, чем на «их» стороне. Наведывались они и в горы. Как-то, оставив внизу равнину, они вышли к обширным зарослям орешника, плоды которого были гораздо крупнее знакомых им лесных орехов. Пётр Васильевич сказал, что это фундук, питательная ценность которого очень высока. Ядрышки в скорлупках только начинали образовываться, поэтому было решено прийти сюда позже, когда орехи созреют.

Выждав несколько недель, они вновь поднялись в горы и вернулись с полными мешками. Фундук был настоящим лакомством, и отец с сыном продолжили его заготовку. К месту его произрастания было совершено не менее десяти вылазок, после чего Пётр Васильевич предложил это дело прекратить.

– Хватит и того, что у нас уже есть, – сказал он. Игорь не стал возражать – путь в горы был не близок и отнимал много времени. Да и посевы уже начали созревать, и надо было кому-то оберегать урожай от птиц и зверей.

* * *

Два дня Игорь охотился в районе залива, а на третий не выдержал и, свистнув Цыгану, отправился в сторону гор – он хотел исполнить один замысел. Добравшись до зарослей орешника, охотник повернул к поднимавшейся в сотне метров голой кособокой горе, и, пройдя немного вдоль обрывистого склона, остановился перед узкой расщелиной, которую приметил в одном из предыдущих походов. Проникнув в неё, он попал в небольшую округлую пещеру с низким сводом – приходилось даже сгибаться.

«Отличная кладовая», – сказал Игорь сам себе.

Наполнив орехами мешок, он перетаскивал их в облюбованное помещение. Они легко выщелучивались из своих гнездышек, и их можно было ссыпать готовенькими. Постель на ночь он устроил возле собранного урожая.

С восходом солнца Игорь был уже на ногах и с прежней неутомимостью продолжил работу. Ворох орехов становился всё выше и объёмнее. Отгородив камнями треть пещеры, он заполнил её по пояс. Этого было более чем достаточно. Отцу о тайнике он решил пока ничего не говорить – пусть потом это станет для него сюрпризом. Завалив вход в пещеру, Игорь устремился по тропе, ведущей к заливу.

Но этот день ему самому преподнёс приятный сюрприз. Проходя мимо орешника, юноша услышал странные звуки, похожие на чавканье. Подобравшись ближе, он увидел, как стадо свиней увлечённо роется под кустами в поисках корма. Их было несколько десятков, и взрослых, и совсем ещё детенышей. Игорь снял со спины лук и наложил на тетиву стрелу. Мгновение – и, тонко свистнув, стрела вонзилась в одну из свиней. Сделав несколько шагов, она повалилась на бок. Остальные бросились наутёк, и был слышен удаляющийся треск кустов.

Приблизившись, Игорь выдернул стрелу из тела своей жертвы. Это была свинка килограммов тридцати весом. Остро наточенный нож в одно движение обнажил её внутренности. Достав ещё горячее сердце, он отдал его собаке, а печень съел сам. Ему уже доводилось есть сырое мясо, и он находил, что это только на пользу здоровью. Вырезав лучшие куски, он уложил их в заплечный мешок и вновь пустился в путь. Спустя некоторое время Цыган нагнал его и, колыхая раздавшимися боками, лениво затрусил впереди.

Каждодневные многокилометровые переходы сделали Игоря чрезвычайно выносливым, и он передвигался, не чувствуя усталости. Нередко Цыган вынужден был прибавлять ходу, чтобы не оказаться позади молодого хозяина. Свежий воздух, чистая вода, простая здоровая пища, постоянные физические нагрузки наливали такой силой, о которой прежде нельзя было и мечтать. Ноша не тяготила. Игорь шёл, перепрыгивая с камня на камень, и улыбался при мысли о том, что скажет о его добыче отец.

Ручей, впадавший в залив, был пересечён уже после заката солнца. Пётр Васильевич встретил его у костра перед входом в пещеру.

– Где ты пропадал на этот раз? – спросил он. Его голос прозвучал ровно – ни тревоги, ни раздражения.

– Там, в горах, – Игорь неопределённо махнул рукой. – Посмотри, что я принёс, – развязав мешок, он достал куски мяса. – Отгадай, кого я подстрелил?

– Свинью?

– Точно. Их было целое стадо.

– Так много! – удивился Пётр Васильевич. – Может, поймать сколько-то и открыть свиноферму?

– Зачем она нам? – Игорь иронически улыбнулся. – Только лишние хлопоты. Дичь на каждом шагу, она едва ли не сама лезет в руки. И её становится всё больше. И птицы, и всё остальное только и знают, что плодятся и растут не по дням, а по часам. Я вот всё думаю и не могу понять, отчего это? Помнишь, как мы с тобой шли, пока не открыли эту равнину? Бывало, идёшь день за днём – и хоть бы суслика где увидеть.

– Может быть, – сказал Пётр Васильевич, – после землетрясения здесь возникли какие-то особые, более подходящие условия существования. Может, здесь было просто теплее, ну что-то вроде оазиса образовалось. Часть обитавших здесь животных сохранилась, сколько-то их могло прийти сюда из других мест, где оставаться дальше было невозможно. А сейчас везде море трав, вот они и жируют.

– И хищных зверей, которые бы их укорачивали, нет. Не считая нас с тобой.

– Ну, мы им большого урона не нанесём. Много ли мы их выбиваем? Тысячную долю, и того нет.

– Да, конечно. И они, говорю, настолько не пуганы, что почти не боятся нас.

Игорь улыбнулся, вспомнив, каким точным оказался его выстрел в зарослях кустарника.

– Я вот ещё что заметил, – снова заговорил он– Помнишь берёзовую рощу возле Тихомирова? Как её измолотило! А здесь тот же орешник в горах стоит себе – и хоть бы что. Есть обломанные сучья и даже вырванные с корнем кусты, но в основном-то он сохранился.

– Орешник то сохранился, а ни одного живого человека нет.

– Да, ни одного, слабоват царь-то природы перед стихией оказался.

В тот вечер они приготовили из свинины шашлыки и с аппетитом ели новое кушанье.

– Вкусно, – еле ворочая языком, сказал Игорь. Прожевав, он зубами снял с клюки очередной кусок, остудил его во рту и снова энергично заработал челюстями. – Не хватает только соли.

– И уксуса, чтобы промариновать мясо, – подхватил Пётр Васильевич.

– И перца.

– Зато у нас полно дикого лука. Тоже приправа неплоха.

– Да, чего-чего, а лучка-то у нас хватает.

Отужинав, они сразу легли спать. Перед сном Игорь думал об оставленном в горах ореховом складе. а Пётр Васильевич – об одиночестве, на которое их обрекла судьба. Мысли, что на планете их осталось только двое, всё больше переходили в убеждение. Ему уже за сорок. Сколько при такой жизни он ещё протянет? Ну десять, пятнадцать, самое большее – двадцать лет. И тогда Игорь останется совсем один.

Пётр Васильевич затряс головой, отгоняя представившуюся картину. Он открыл глаза и прислушался к ровному дыханию сына. Спит, как сурок. Молодой, беззаботный, совсем не думает о завтрашнем дне. Да, может, так оно и лучше? Что толку тревожить себя? Все равно ничего изменить нельзя.