Несмотря на то, что земли и саму Мирну с сыном постоянно защищал отряд глубоко преданных ей Лесных Котов и собственное, хорошо обученное войско, а могущественная Церковь оказывала всяческую протекцию, ее жизнь нельзя было назвать спокойной и беззаботной. Правда, первые лет десять после исчезновения лорда Сандра страх перед Серым рыцарем, глубоко засевший в сердцах и душах обывателей, удерживал искателей выгодных браков от посещения замка. Кто знает… эти Серые – они ведь не от мира сего. Погиб этот, но вдруг придет новый? У Мирны была относительно долгая передышка, позволившая ей поднять на ноги сына, овладеть наукой самозащиты и преуспеть на ниве врачевания. Долгие летние дни она проводила в постоянных исследованиях растений в окрестных лесах и полях, упражнениях с мечом, стрельбе из лука и арбалета. Зимой же часами просиживала за старинными трактатами о свойствах трав, составляла лечебные настойки, а вечера проводила в играх с сыном и долгих научных беседах с монахами, частыми гостями ее замка. Она постоянно врачевала пациентов, доставляя частыми отлучками беспокойство телохранителям. Немалую толику времени отнимало управление обширными землями – почти ежедневно приходилось встречаться со своими многочисленными вассалами, выслушивать их просьбы и жалобы, судить, зачастую выезжая в отдаленные уголки графства, чтобы на месте убедиться в той или иной ситуации и принять правильное решение. Определенное беспокойство в жизнь вносили горцы. После смерти мужа этот воинственный и темпераментный народ перешел в ее подчинение, и эту власть упускать было никак нельзя. От вдовы лорда требовались решительность и недюжинный авторитет, чтобы сделать горцев более или менее управляемыми.

Однако спустя определенное время в замок стали периодически наезжать различные искатели легкой, и не очень, наживы. Поначалу гости вели себя осторожно и под разными предлогами присматривались к потенциальной невесте. Мирна и впрямь была необычной женщиной. Ее уникальность состояла в том, что кроме недюжинного ума и привлекательной внешности, она имела особый статус: во всем государстве не было практически никого, равного ей по положению. Вдова Серого лорда и Кардинала Церкви – это звание по своей значимости стояло особняком, резко выделяясь среди всех прочих. По сути, ей просто не было равных – только король и герцог Ламар превосходили ее в данном случае. Нельзя сказать, что государь был сильно рад такому положению дел. Поскольку он являлся человеком женатым и, в определенном смысле, положительным, то брак с Мирной ему никак не светил. Супруга короля, унылая и бесцветная особа неопределенного возраста, сумела произвести на свет наследников мужского пола, чему государь был несказанно рад. Старший наследник по возрасту вполне подходил бы в супруги, да и племянник – чем не муж для молодой и богатой вдовы? Знатный род, высокое положение – все присутствует! Но вдруг считавшийся погибшим лорд Сандр еще вернется? Или очередной Серый возьмет вдову своего собрата под опеку? И король до поры не форсировал события. Однако внимание к себе королевского дома Мирна ощутила совершенно отчетливо после ряда событий, происшедших в ее жизни.

Случилось так, что к ней стал наезжать очень приятный и весьма образованный граф Фарон. Она благосклонно принимала ученого гостя, который обладал обширными познаниями в астрологии и хиромантии. В интересных беседах с ученым мужем хозяйка замка и другие гости с увлечением проводили застольное время, наладилась даже переписка Мирны с графом на основе их общих интересов к наукам. Со стороны это могло быть похоже на ухаживания. Результат последовал довольно быстро. Королем был издан указ, приравнивающий хиромантию и астрологию, равно как и другие попытки предсказания будущего, к чернокнижничеству, а стало быть, запрещающий все подобные занятия. Все особы, занимающиеся подобной практикой, моментально оказались под угрозой обвинения в колдовстве. Сотни бродячих гадалок и предсказателей, десятки ученых и студентов, а также несколько профессоров из столичного университета в один момент лишились прав на свои занятия и попали в опалу. Не стал исключением и граф Фарон, один из самых известных хиромантов королевства. Он был вынужден бежать в сопредельную страну, где, впрочем, был принят с распростертыми объятиями другим монархом, в семье которого, к счастью, не было сыновей, созревших для брака, кому он мог бы составить конкуренцию. Да и хиромантию там никто не преследовал…

Второй, не менее странный случай произошел немного позже, когда в замок к вдове стал заезжать барон Далал. Огромный рост и чудовищный вес барона вызывали при дворе смесь зависти и насмешек, но барон был добродушен и незлобив, поэтому насмешникам скоро надоело упражняться в остроумии и они оставили этого гиганта в покое. Удалившись от придворной жизни, Далал осел в своем замке, имевшем общие границы с владениями Мирны. Как добропорядочный сосед, барон заехал к своей овдовевшей соседке, чтобы засвидетельствовать свое почтение и безнадежно влюбился в милую женщину. Не отвечая барону взаимностью, она, тем не менее, охотно принимала соседа, обсуждая с ним вопросы управления хозяйством, политическую обстановку в стране, ход работ по возведению хозяйственных построек и защитных сооружений вокруг замка и иногда выезжала с соседом на охоту. Лошадь под бароном была знатной – гигантский жеребец был больше похож на бегемота, чем на скакуна, а всадник с лошадью вместе производили незабываемое впечатление не только на людей, но и на дичь, заставляя ее застывать в недоумении и ужасе, становясь, таким образом, легкой добычей для охотника.

Мирне был выгоден надежный и дружественно настроенный сосед, поэтому она поощряла визиты барона, не давая ему при том никаких надежд на развитие отношений. Но со стороны (особенно – с заинтересованной), опять же, все выглядело подозрительно. Донесение верного человека попало в канцелярию и пришло время принимать меры. Наверное, королевские советники долго чесали себе головы, чтобы придумать, как отвадить нежелательного ухажера от потенциальной невестки короля, но спустя примерно полгода после начала дружбы барона и Мирны в государстве был принят новый закон, запрещающий мужчинам весом более семи талантов^[1] жениться. Это был тонкий и рискованный политический ход, учитывая, что сыновья монарха были не так уж и намного меньше запрещенного веса, и с каждым днем уверенно и стабильно увеличивали свои шансы навсегда остаться холостыми при новом законе. Надо сказать, что подавляющее население страны никогда не страдало избыточным весом, и тучность барона была напрямую связана с наследственностью и добродушным нравом, позволяющим ему не испытывать приступов гнева, зависти и раздражения, свойственных высшему сословию. Закон получил подозрительно быстрое и повсеместное распространение, вызвал массу недоумений и волну народного юмора. Но на барона эта новость оказала потрясающее действие. Он впал в черную депрессию и, наверное, впервые в своей жизни, потерял сон и аппетит. Он заперся в стенах своего замка и занялся опустошением его несметных винных погребов. Подобное не свойственное ему прежде поведение немедленно начало сказываться на здоровье барона. Он начал быстро и уверенно терять в весе. Не желая никого видеть, отказываясь принимать гостей и выезжать к соседям, барон общался только со своими слугами, которые, будучи напуганными переменой настроения своего господина, боялись даже намеком сообщить Далалу, что он буквально тает на глазах. По их твердому убеждению, их хозяин впал в помешательство из-за сглаза, а также заболел какой-то страшной болезнью и вот-вот должен отправиться в мир иной. Роняя слезы отчаяния, служанки перешивали одежду господина, которая стала болтаться на нем, как на привидении, а кузнец только разводил руками, глядя на рыцарские доспехи барона, враз ставшие ему чрезмерно большими. В замке стояли испуганная тишина и прочное уныние.

Разбила оковы отчаяния, сковавшие замок, сама Мирна, ворвавшаяся через три месяца после добровольного заточения барона в ворота родового гнезда семейства Далалов. Сметая на своем пути все видимые препятствия в виде слуг, нагромождения мебели и гор пустых бутылок, небольшой отряд Мирны, состоящий кроме нее, из трех вооруженных до зубов Лесных Котов, добрался за считанные минуты до спальни, где тревожным сном забылся после очередной бутылки вина несчастный влюбленный барон. Отбросив тяжелые оконные портьеры, она резким движением развернулась навстречу поднимающемуся с постели полуодетому и помятому мужчине. Возглас изумления сорвался с губ Мирны и ее группы сопровождения. Перед ними, в тусклом свете дня, пробивающегося сквозь мозаичное окно спальни, слегка пошатываясь, стояла, можно сказать, половина барона. Он основательно похудел и выглядел помолодевшим и постройневшим.

Временно воцарившиеся мир и спокойствие в замке барона, впрочем, вскоре были незначительно нарушены новостью об отмене «по нижайшим просьбам подданных короля» закона, повергшего Далала в такое глубокое уныние. Барон страшно разозлился, и своим огромным мечом, изготовленным под его гигантский рост, изрубил в припадке несвойственной ему ярости половину старинной мебели в большом обеденном зале. После этого он окончательно успокоился и вновь стал наезжать к своей привлекательной соседке. Изумительные метаморфозы, произошедшие с толстяком и добряком бароном, не остались незамеченными женской частью местной знати, и к похорошевшему барону стали проявлять внимание овдовевшие графини и баронессы (а также их дочери), мечтающие заполучить себе выгодного и знатного мужа. Однако барон упорно преследовал Мирну и уже был готов к решительному объяснению, как вдруг в государстве вышел очередной «неожиданный» закон, касающийся бракосочетаний, согласно которому вдовы, под страхом смертной казни, не имели права выходить замуж за мужчин выше двухметрового роста. Обычных же девиц этот указ не касался совершенно. Это был удар ниже пояса. Барон был выше двух метров, и его мечты на брак с Мирной рассыпались, как карточный домик. Сам барон обладал достаточной смелостью и влиянием, чтобы пренебречь королевским указом ради своих чувств, но подставить любимую женщину под удар он, конечно, не мог. Зато дочери окрестных дворян, потеряв столь серьезную конкурентку, тотчас же обрадовались и возбудились, почти до неприличия.

Нельзя сказать, что пристальное внимание королевского кабинета министров к брачному законотворчеству казалось жителям страны чем-то необычным. Юриспруденция в государстве процветала, и законы издавались чуть ли не ежемесячно, причем порой они противоречили друг другу и здравой логике. Основная их масса обычно касалась этикета и внешнего вида жителей. Ну и вопросы налогообложения (в той мере, в какой королю удавалось преодолеть сопротивление знати) постоянно совершенствовались, усложняя жизнь подданных до невозможности – денег королю вечно не хватало. И лишь упорное отстаивание собственных привилегий в данном вопросе позволяло знатным лордам как-то умерять пыл крючкотворов Его величества. Следовать всем постановлениям и актам не было никакой возможности, по причине их многочисленности и чудовищной запутанности, но население быстро сориентировалось и реагировало только на те, за нарушение которых полагалась смертная казнь. Остальные же либо тихо обходились, либо откровенно саботировались населением.

Достаточно вспомнить историю с серьгами, чтобы понять, что законы не вечны, а моду законами не остановить. Основное равнинное население всегда с подозрением и недоверием смотрело на горные районы, где обитали непонятные драчливые и неуправляемые народы. Их обычаем было носить серьгу в левом ухе. Ага, стало быть, отличительный знак. До момента, пока горцы жили своим отдельным миром, об этой традиции с серьгой никто толком и не задумывался. Серьги просто не было принято носить мужчинам. Но с тех пор, как Лорд Сандр завоевал горное княжество, его вожди, как вассалы Мирны, во время ее редких визитов в королевский дворец стали там появляться. Знать, всегда разрозненная и занятая подковерными интригами, немедленно объединилась против «дикарей» и осудила в них все с головы до ног – от оружия и необычной внешности горцев, до их костюма и серьги в ухе. Королевская канцелярия отреагировала немедленно и издала указ, запрещающий законопослушным подданным носить серьги. Но этого «законотворцам» показалось мало, и серьгой в ухе как отличительным знаком отныне «награждались» женщины легкого поведения, преступники, дезертиры… и горцы. Впрочем, последним на закон было наплевать, поскольку эту серьгу они носили испокон веков – она являлась отличительным признаком младшего в роду. Но тут случилось непредвиденное обстоятельство. На одной из цеховых пирушек подвыпивший ювелирный мастер, любитель споров и большой хвастун, побился об заклад, что изготовит такие серьги, которые вдеть в ухо не побрезгует не то что портовая шлюха, но и знатная дама или дворянин. Спор получил неожиданно широкую огласку. Ювелир изготовил-таки несколько изумительных по красоте серег, впрочем, не надеясь особо на успех своего предприятия и проклиная свою слабость к пьянящему полугару, подаваемому в изобилии на цеховых пирушках. Но тут опять подыграл случай. В дело вступила, как двигатель прогресса, молодежь – оруженосцы, пажи и герольды. Невзирая на запрет, юноши стали вдевать себе серьги в уши, тем самым подчеркивая свою значимость, уникальность и даже пикантную маргинальность. Мода быстро получила распространение среди высшего сословия. Ювелир несметно обогатился. Закон стал мешать знати и даже королевской семье выражать свою индивидуальность путем ношения серег. Реакция не заставила себя ждать. Прежний закон был отменен и издан новый, уже запрещающий женщинам легкого поведения, преступникам и горцам носить серьги. Горцы очередной раз начихали на указ, демонстрируя свое полное безразличие к государственным структурам, которые они отродясь не признавали и не собирались признавать. Впрочем, теперь серьги носили все, у кого на то были деньги, невзирая на принадлежность к сословию и род занятий.

Таким образом, чехарда с законами в государстве была привычна для обывателей и, в принципе, мало кто задумывался о природе их возникновения. В самом обществе бытовали порой нелепые и необъяснимые пристрастия или запреты, к которым король не имел никакого отношения.

К удивлению окружающих, Мирна была свободна от множества предрассудков, владеющих умами и душами ее соотечественников, существенно тем самым опережая свое время. Она, не раздумывая, протягивала руку помощи всем нуждающимся, невзирая на сословие и их положение в обществе, бескорыстно лечила больных, привечала целителей, ученых, артистов и просто талантливых людей. И благодаря этому в замке ее окружали неординарные и весьма преданные ей люди. Порой Мирне удавалось приобретать друзей целыми компаниями, как это случилось с ней во время поездки в одну из отдаленных деревень, где она врачевала нескольких больных, заразившихся горячкой от паломников, ночевавших в их домах. Болезнь была тяжелой, и пришлось биться с заразой всеми известными ей средствами – травами, молитвами и, конечно, с помощью природного дара исцеления, данного ей от рождения. Болезнь отступила, но Мирна была еле жива от усталости. Тем не менее, она вежливо отклонила горячее и искреннее предложение остаться в деревне еще на одну ночь и твердо решила добраться до замка сегодня, как бы поздно это ни случилось. Как обычно, в дороге ее сопровождала надежная охрана, сам командир ее стражи – сержант Лексли пожелал размяться и отправился с Мирной в дорогу, оставив замок на попечение своим заместителям. Однако на обратной дороге в замок не лихие люди и ухабистая дорога чинили препятствия усталым путешественникам – с гор внезапно пришла непогода. Ледяной дождь и пронизывающий ветер, заключив успешный союз, набросились на землю и все живое, что попадалось у них на пути. Холодная вода хлестала по лицу, несмотря на глубокие капюшоны, стекала по волосам, пропитывала влагой теплые шерстяные плащи, которые тут же становились тяжелыми и тянули всадников к земле. Промозглый ветер забирался под многочисленные слои одежды, залетал в рукава, забирался под полы камзолов и туник, продувал насквозь надвинутые на головы шапероны и худы, и, похоже, от часа к часу погода только ухудшалась.

Мирна не поехала в карете, так как дороги уже давно размыло дождями и трястись на каждом ухабе несколько часов подряд представлялось ей сомнительным удовольствием. Но сейчас, оказавшись лицом к лицу с разбушевавшейся стихией, она, пожалуй, немного пожалела, что не имеет никакой крыши над головой.

– Миледи, вы заболеете, а на меня потом навешают всех собак святые отцы! – громко и недовольно бурчал Лексли. – Вам стоило бы вернуться в деревню, а завтра поутру мы бы прекрасно поехали домой. Что за необходимость так рисковать собственным здоровьем?

– Мой дорогой Лексли, вы знаете, что мы три дня не были в замке. Я соскучилась по сыну, и потом – меня ждут домашние дела. И вы сами наверняка будете рады оказаться дома. Вот еще немного, и мы увидим стены замка, – улыбаясь синими от холода губами, сквозь завывание ветра прокричала Мирна в ответ.

Она сильно надеялась, что голос не выдал дрожи, которая терзала ее всю дорогу. Страшная усталость свинцовым грузом лежала на ее плечах, головная боль сковала виски, и Мирна боялась, что вот-вот упадет в обморок от слабости и холода.

– Я пожалуюсь на вас лично епископу, – настаивал сержант. – Надеюсь, он вразумит на будущее удерживаться от таких рискованных решений. Кто будет лечить вас саму, если заболеете?

– В следующий раз, сержант, я обязательно приму ваш совет, хорошо? А сейчас, прошу вас, давайте поторопимся домой, непогода крепчает.

Дорога, или то, что от нее осталось, петляла по холмистой местности, грязь противно чавкала под копытами лошадей, небо упорно бросалось в людей и животных целыми пригоршнями воды, смешанной со льдом. Осталось совсем немного, вот-вот из-за поворота появится крепостная стена. И тут по знаку переднего всадника небольшой отряд замер.

– Там кто-то есть, сержант! – доложил дозорный сержанту Лексли. – Высланные вперед стражники заметили повозку и какое-то движение.

– Сколько людей?

– Не более четырех-пяти человек. Темно, плохо видно, но не похоже, что это засада.

– Место неудачное для засады, это правда. Мы почти под стенами замка, гораздо умнее было бы напасть на нас в лесу, – согласился Лексли.

– Отряд, стой! Окружить миледи! Приготовиться к бою! Двое – вперед, проверить обстановку. Моран, в случае опасности трубите в рог – на помощь придет отряд из замка, – скомандовал Лексли. Обернувшись к воинам, окружившим Мирну, коротко бросил старшему из оставшихся стражников:

– Услышите рог, немедленно разворачивайтесь и скачите назад. Скройтесь в лесу и ждите сигнала из замка. Любой ценой защитите жизнь нашей госпожи. И накиньте на миледи свой плащ, не ровен час, разглядят еще, кого мы сопровождаем.

И, коротко кивнув Мирне, сержант тронул стременами бока своей лошади и исчез в темноте. Минут пять томительного ожидания в полной неизвестности показались ей целой вечностью. Она молила Бога, чтобы все разрешилось благополучно. Темными неподвижными фигурами отряд застыл на середине дороги, готовый немедленно рвануться в бой или сорваться в бег – в зависимости от ситуации. Впереди наконец замаячили силуэты приближающихся людей. Воины плотнее сомкнули лошадей, окружив графиню плотным кольцом. В этот момент сверкнула особенно сильная молния, и в ее свете Мирна через плечи стоящей перед ней охраны разглядела знакомые доспехи ее телохранителей. Возвращался кто-то из Лесных котов. Вздох облегчения сорвался с ее заледеневших губ, в тело снова вернулась навязчивая дрожь, но на этот раз – от пережитого напряжения.

– Убрать оружие. Ложная тревога, – скомандовал Лексли. – Миледи, можем спокойно проезжать, это гражданская повозка.

– Кто в ней?

– Какие-то облезлые бродяги, оружия у них нет, я проверил, – безразличным тоном сообщил ей сержант. – Они не представляют опасности, их колымага прочно засела в грязи, они пытались вытащить ее – и еще глубже увязли. Барахтаются в луже уже битый час, все измазались и продрогли. Нам они не помеха.

– А кто в повозке? – упрямо переспросила Мирна.

– Трое мужчин, и, похоже, две девчонки, совсем сопливые, – ворчливо ответил Кот. Мирне было бесполезно возражать, если она хочет что-то узнать, то своего добьется любой ценой. – Миледи, ночь на дворе, я не разглядывал их. Говорю же, бродяги. Не дотянули до постоялого двора, застряли. Направляются в графство Нокленд, там, через неделю большая ярмарка, едут туда выступать.