– Я однажды расставила ему сети: он же мне нравится. Поехали к одному из наших ребят домой. Хозяин одинокий, очень понятливый, смылся минут через пятнадцать, успев приготовить нам кофе. Отличное у него, к слову, кофе. Он его готовит на горячем песке, подогреваемом снизу спиралью. Извинился, что на полчасика должен отлучиться. А Веня наш сделал вид, что ничего не понимает. Проболтали с ним эти полчаса и разошлись, когда хозяин вернулся. Вот уж хозяин потом посмеялся надо мной, когда я ему все рассказала.

Когда я спросила Веню о его приятельнице, он неохотно ответил:

– Их брак был обговорен в свое время родителями. Почти династический союз. Отцы – видные руководители этого же министерства – работали вместе еще со времен войны. Его отец, уходя на пенсию, хотел держать руку на пульсе министерства. Поэтому предложил отцу Марии устроить этот брак. Это было лет пятнадцать назад. Значительно позднее отец Марии ушел на пенсию и успел серьезно продвинуть карьеру ее мужа. Теперь он верный кандидат на пост замминистра. Но детей у них нет, каждый живет своей жизнью. Главное, обговорили, чтобы все было без скандалов.

Как-то я предложила Вене сходить вместе на финал международного конкурса танцоров балета. Он обычно не любил ходить на спектакли, так как плохо слышал, но здесь-то не нужно ничего слышать. Мне было приятно, что Вене конкурс понравился. Он удивился:

– Не предполагал, что между исполнителями, занявшими первые, вторые и третьи места такая большая разница в технике исполнения. А, главное, что это заметно даже мне, ни разу не бывавшему на балете.

В январе очередной, весьма влиятельный московский автор подарил мне два билета в Большой театр на «Щелкунчика». Я пригласила Веню, потом он достал билеты на «Жизель». Удивительно, мы встречались всегда либо у Вали, либо на улице. Ни разу он не пригласил меня к себе, а я тоже не приглашала. Почему мы так вели себя тогда – не знаю.

Веня спросил однажды, закончила ли я писать тот детективный рассказ, который мы когда-то обсуждали. Пришлось признаться, что бросила его. Не хватает терпения писать страницу за страницей.

– Но ты ведь журналист по образованию, неужели так и будешь только править чужие тексты?

– Добавь, чужие осточертевшие тексты. А ведь раньше с жаром бросалась на них. Было даже интересно смотреть, как тексты преображаются под моим воздействием.

– Так кто тебе мешает? Что, нет сюжетов? Давай выдумаем.

Веня в это время перешел от увлечения Италией двенадцатого – пятнадцатого веков к истории Пскова. Почему именно Пскова – не представляю. И он на следующей встрече через неделю предложил свой сюжет.

«Два мальчика сидят на берегу реки Великой у костра после рыбной ловли, мечтают о дальних странах. Потом они пробираются через подземный ход (зачем подземный ход, не помню) в Псков. А дальше, сопровождая отряд, разгромленный ливонскими рыцарями, попадают к немцам в плен. Один из них погибает во время побега, но второй убегает, странствует по Германии и оказывается в Италии. Там он становится подмастерьем у скульптора, работает по металлу, пишет картины, учится инженерному делу и потом возвращается в Новгород».

Дальше уже не помню.

Сюжет он подробно рассказал и предложил мне писать роман. Тогда это был вполне пробивной сюжет. Под него при старании можно было бы получить аванс в подходящем, но не нашем, издательстве. Я посидела над текстом, написала несколько страниц, почему-то описывая мирный вход молодого Александра Ярославича в Псков и воодушевление народа. Но Веня сразу раскритиковал, мол, мирного входа не могло быть. Впервые Александр Невский вошел в Псков примерно в 1242 году, но это был отнюдь не мирный вход. Да, ему был только двадцать один год, но он с большим трудом выгнал тогда из Пскова ливонцев и пригласивших их бояр. Я как-то увяла, написала еще что-то и остановилась. Не чувствовала этот сюжет. Так это и осталось все на бумаге.

Других сюжетов Веня не предложил, к тому же наконец в ближнее Подмосковье переехала его жена с ребенком, и ему стало некогда заниматься чужими проблемами.

В это же время у меня была случайная связь с юношей из соседней редакции нашего издательства. Немного стесняюсь этих воспоминаний, так как связь курьезная. Его по блату после школы пристроили в редакцию. Я заметила, что он всегда, когда встречает меня в коридоре, смотрит на меня (вернее на мой бюст), немного приоткрыв рот. Смешно, здоровенный парень и такой балбес. Но как-то я купила книжные полки на стенку (копила деньги несколько месяцев, вернее откладывала случайные деньги – подарки благодарных авторов). Просверлить дырки в стене, повесить полки – все это не для женщины. Когда он в очередной раз уставился на мой бюст, я улыбнулась ему и спросила, не может ли он помочь мне повесить полки? Он с радостью согласился. Усердно сверлил стену, завинчивал шурупы, в общем, старался. Полки мы повесили, я его накормила, даже налила стаканчик вина и похвалила. Он на меня глядел такими бараньими глазами, что я не выдержала, рассмеялась:

– Ты так хочешь туда? – и показала на кровать.

Он не смог ничего сказать, только сглотнул и кивнул головой, испуганно глядя на меня. В общем, туда мы и пошли. Он еще пару раз заходил ко мне, но на третий раз я его не пустила на порог. Ни к чему мне такая связь. Тем более что он был очень неумелый и торопливый.

В 1983-м временно перешла на работу в музей «Абрамцево». Это случилось спонтанно. Летом пошла за водой на заветный родничок и познакомилась у него с Аллой – заведующей фондами музея. Поболтали, я рассказала, чем занимаюсь. А она пригласила в музей, посмотреть, «проникнуться старинным барским духом». Столько лет я снимала летом поблизости дачу, несколько раз заходила в музей, даже приводила туда знакомых, но была только в мемориальных комнатах. Конечно, интересно пройти по музею не как экскурсант. На следующий день после завтрака дошла до музея. Алла встретила меня и показала не только стандартный маршрут, но и рабочие помещения фонда.

Только здесь я поняла, что приглашение было не случайным. У них как раз уволилась девушка, занимавшаяся литературным наследием. И Алла предложила перейти к ним работать. Она тут же пошла к директору, обговорила с ним все и представила меня. Мне показалось, что директору совершенно безразлично, кого Алла хочет взять на работу, но несколько формальных вопросов он задал. А потом сказал, что в течение месяца музей будет держать для меня ставку.

Я пару дней думала, посоветовалась с нашим замом главного редактора. Он сразу сказал:

– Иди без раздумий. Нельзя сидеть много лет на одном месте. Я последние пять лет сижу здесь, потому что пора на пенсию. А ты молодая, тебе расти нужно. Без движения, как ты вырастешь?

– Туда далеко ездить, а зарплату только чуть-чуть обещают увеличить. Да и с нашей редакцией расставаться жалко.

– Но там новые люди, новые идеи. Вот ты сколько времени уже здесь сидишь? А делаешь то же самое, что и два года назад.

В результате я пошла к главному и положила на стол заявление.

– Закончишь книжку – и пожалуйста. Но помни, я тебя назад приму, если там не понравится. Другое место не ищи.

Никогда не думала, что он обо мне такого мнения: ведь раньше ни разу не хвалил, только ворчал:

– Давай, давай, что-то ты долго возишься со своей книжонкой.

Конечно, я не представляла себе, что мне придется делать в музее. Видела картины, неплохо знала, какие знаменитые художники работали в поместье во времена Аксаковых и Мамонтовых. Поместье для меня было окутано ореолом славы этих имен. Но когда за неделю ознакомилась с литературной частью музейных коллекций, все несколько поблекло в моих глазах. Да, около двух тысяч редких книг, более двух тысяч рукописей. Это, безусловно, богатство. Но это богатство для искусствоведов, занимающихся историей живописи и художественных промыслов девятнадцатого века. А меня интересует литература. И количество имен литераторов, связанных с поместьем, оказалось совсем небольшим: Аксаков, Гоголь, Тургенев. Несколько позднее Бунин и Шмелев. Если не считать Аксакова, все остальные мало связаны с этим поместьем. А книги Сергея Тимофеевича Аксакова мне совсем не интересны.

В университете я интересовалась творчеством Лермонтова. Причем не поэзией, а его прозой. В чемоданчике хранила свою курсовую работу по раннему творчеству, в основном по роману «Вадим». Можно назвать его романом, как я предпочитала, можно скромно обозначить как повесть. Меня привлекали в нем романтика, упоение свободой. Конечно, я доказывала в своей курсовой работе поэтизацию автором расправы, учиненной угнетенными народными массами над «верхами». Я правильно заметила, что Лермонтов обратился к этой теме раньше Пушкина, и делала акцент не на мысли «русский бунт, бессмысленный и беспощадный». Показывала фатальную предопределенность восстания. Восстания Пугачева могло не быть, но было бы другое восстание, на пять, на десять лет позже. И я старательно пыталась показать свое понимание процессов, происходящих в обществе того времени, на десяти листах своей курсовой работы. За курсовую получила пятерку, но теперь, когда вынула ее из чемоданчика и пролистала, только рассмеялась. Рассмеялась, так как вспомнила, как усердно переписывала свои умозаключения и выводы из трудов маститых авторов, не заботясь даже хоть чуть-чуть переработать их.

Мне хотелось продолжить свои «изыскания» в области лермонтоведения, но фонды музея не давали на первый взгляд никакой надежды найти что-то новое, неизвестное. Я поделилась своими сомнениями с Аллой. Она в ответ рассмеялась. Фонды в порядке, новые поступления достаточно редки. Кто тебе мешает работать над интересующими проблемами?

Два месяца изучала все, что было написано о творчестве Лермонтова. В библиотеке музея почти ничего не было из интересующего меня, но Алла сразу же разрешила ездить два дня в неделю в Ленинскую библиотеку. И вот я, перегруженная информацией, сижу и думаю. Опять изучать, как реалисты сороковых годов развивали тенденции, намеченные в «Княгине Лиговской»? Исследовать, как его проза уравновешивала влияние ранних рассказов Гоголя на творчество последующих писателей? Заниматься проблемами интерпретации образа лишнего человека в романах писателей середины и второй трети девятнадцатого века?

Да и Тургенев в образе Базарова развивает в новую сторону идеи «Героя нашего времени». Если во второй части романа Герцена «Кто виноват?» масштаб драмы сопоставим с коллизией лишнего человека Лермонтова, то ничтожный Лучков в «Бретере» Тургенева является как бы тем же Печориным, искаженным кривым зеркалом. И Авдеев в «Тамарин», и Писемский в повестях «Тюфяк» и «М-r Батманов» пытаются, довольно успешно, развенчать «печоринство», довести его до уровня пошлости.

И что уж говорить о Раскольникове Достоевского, в котором некоторые из худших черт Печорина доведены до крайности, до возвеличивания собственной вседозволенности, права судить людей и решать их судьбу. И совсем гротескно образ Печорина трансформируется в Ставрогине («Бесы»). Это уже памфлет, полностью принижающий «печоринство».

Все это хорошо, это интересно, но уже давно раскрыто в диссертациях и книгах маститых литературоведов. Трудно с ними состязаться. И ни к чему. Я решила не распыляться, ограничиться влиянием стиля, структуры и символики «Героя нашего времени» на литературу конца девятнадцатого – начала двадцатого века. Да, Чехов учился у Лермонтова точности, простоте и краткости построения фраз. А Лаевский и фон Корен в «Дуэли»: разве не повторяют оба многое из Печорина, но по-разному? Разве отсутствует личное сопоставление? Да и Лев Николаевич Толстой не гнушался позаимствовать кое-что из лермонтовского наследия.

И я начала работать. Благо, что над душой никто не стоял, никто не подгонял, не нужно было в срок чистить и сдавать в типографию чьи-то очередные опусы. К своему удивлению и у Набокова нашла реминисценции из «Героя нашего времени». А я считала, что хорошо знаю Набокова. И у других писателей то тут, то там находила осколки лермонтовских мыслей, лермонтовского миропонимания.

А жизнь в Абрамцево была совсем не похожей на прежнее мое существование. Я могла оставаться ночевать в хозяйственных помещениях музея на несколько дней, уезжая в Москву только на субботу и воскресенье. Могла бродить по любимым окрестностям, обдумывая прочитанный вчера материал. Могла просто лечь на пригорке, созерцать плывущие по небу облака и мечтать. И это были уже не мечты молоденькой девушки о прекрасном принце, приезжающем на белом коне. Это мечты о спокойной жизни с мужем, без чрезмерных забот о хлебе насущном, без неустроенности, пусть даже без эмоционального богатства жизни, но и без постоянных разочарований.

От работы над статьей, я уже называла про себя подготавливаемый материал статьей, меня оторвала Алла. Приближалась юбилейная конференция. Коллектив все силы бросил на подготовку мероприятия. А коллектив малюсенький, всем достались поручения. Мне поручили проблемы транспорта и проживания. Бесконечные звонки приглашенным, выяснение, когда прилетят или приедут, когда возвращаются, нужна ли гостиница. А потом заказ гостиниц, билетов на обратный путь. Хорошо хоть, что питание на меня не сбросили.

И вот день регистрации. Две молодые сотрудницы из отдела художественного наследия и я отмечаем прибывших, выдаем буклеты, записные книжки, авторучки и еще какую-то мелочь. Я выдаю картонки с названиями гостиниц и заказанными номерами, снова уточняю даты выезды. Часть гостей, не добившихся в своих организациях официальной командировки, направляем в нашу своеобразную гостиницу. Мы приспособили один из флигелей, поставили в комнатах кровати, сделали цивилизованные душ и туалет. Именно там я позднее оставалась ночевать, когда засиживалась над своей работой и не хотела возвращаться вечером домой.

Конференция меня не очень интересовала: доклады были о картинах, о жизни и жизненных перипетиях художников. Но на третий день после обеда (мы организовали питание, хотя это оказалось очень трудно) объявили вечер отдыха.

Молодежь даже немного потанцевала. Я себя уже не причисляла к молодежи и скромно сидела в уголке. Но ко мне подошел один из участников, мужчина лет сорока пяти, и стал задавать вопросы о жизни в этом захолустье, о том часто ли я езжу в Москву, не скучно ли мне.

Все понятно, тебе скучно, хочется развлечься с одинокой женщиной.

Сначала отвечала спокойно, но потом мне что-то совсем не понравилось, и я в упор спросила:

– А у вас сколько детей: двое или трое?

Вопрос ни к селу ни к городу, мужчина сразу съежился, как-то поник, ответил скороговоркой что-то невнятное и слинял. Потом мы проводили гостей: отвозили их партиями до станции Хотьково на микроавтобусе. «Праздник» кончился. И прекрасно. Можно снова заняться своей работой.

После обнаружения связи Набокова и Лермонтова я стала прочитывать подряд всех российских писателей начала двадцатого века. Действительно, то тут, то там из текстов, описывающих новые события, новые общественные движения, выглядывал каким-то краем Лермонтов. Писатели иногда даже не подозревали об этом. Литературоведы соотносили подобные места к «заимствованиям» из Чехова, Льва Николаевича Толстого, Достоевского. И я вдруг поняла, что это и будет основой моей работы. Изобретен термин «опосредствованное заимствование». И название работы: «Лермонтовское наследие в произведениях авторов двадцатого века. Опосредствованное заимствование».