Ресепшен

На шестом этаже было уже почти пусто. Пассажиры отправились в порт, новых пассажиров не было. Я подошел к дежурному и спросил расписание на день на русском языке. Мне так и не принесли его в каюту. Дежурный предложил посмотреть в боксе, в котором были свалены расписания на разных языках. Два раза перелистал все и не нашел нужное. В общем, это не страшно: не все ли равно читать на английском или на русском. Но меня немного задело, что к русскоязычным пассажирам относятся небрежно. Я снова попросил расписание. Дежурный – высокий симпатичный негр – подошел к боксу и сам пролистал всю пачку. Нужного расписания нет. Он обратился к старшей по смене, и она попросила его сходить куда-то. Я сказал, что подойду через десять минут. Все время сознательно говорил на русском языке, почти все, кроме некоторых ключевых английских слов, которые старательно коверкал.

Через десяток минут снова подошел к дежурному и поинтересовался, принесли ли расписание. Он смущенно сказал, что на русском языке не нашли. Это меня уже задело. На лайнере есть типография. Могли бы печатать достаточное количество расписаний. Предложил позвонить в типографию и попросить допечатать расписание. Естественно, негр меня не понял. Тогда вмешалась русскоязычная сотрудница и перевела ему мои слова. И тут началось представление. Я требовал свое, дежурные отсылали меня к начальнице смены. Она мне повторяла, что с завтрашнего дня мне будут приносить расписание в каюту. Я парировал, что мне еще вчера это обещали. Начальница извинялась и снова говорила о завтрашнем дне, а я говорил, что завтрашний день уже наступил, так как вчера меня тоже кормили завтраками. И так многократно. Мне стало интересно. Подтверждал свои претензии все новыми словами. Их переводили. Начальница отвечала примерно одно и то же. Я говорил очень вежливо и настойчиво. Повторял, что русский язык является международным, одним из языков Организации Объединенных Наций. Время от времени вставлял фразы на иврите, чем вводил всех в смущение. Я уже хорошо всмотрелся в начальницу смены – молодую итальянку. Она мне нравилась. Невысокая, хорошо сложена, приятное лицо. Примерно через десять-пятнадцать минут наших пререканий русскоязычная сотрудница взмолилась:

– Ну что вы хотите? Не может она заставить типографию напечатать один экземпляр. Никак не может. Зачем вам все это?

– А может, мне нравится разговаривать с такой приятной дамой.

Сотрудница перевела своей начальнице по-другому:

– Кажется, он в тебя влюбился!

Собравшиеся сотрудники смены (а нас уже напряженно слушала вся смена, даже с противоположного борта подошли), грохнули от этих слов. Начальница покраснела, но посмотрела на меня совсем с другим выражением. Я улыбался ей, все смеялись, инцидент вроде исчерпан, а тут еще просьба, естественно, на приличном английском, разрешить сфотографировать ее. Начальница промолчала, и это воспринято мной как разрешение. Две вспышки, потом сфотографировал всю смену на рабочих местах и пообещал принести фотографии. Хоть какое-то развлечение и мне, и всей смене.

Но нужно теперь найти здесь фотосалон. Он нашелся на восьмом этаже, и мне через десять минут выдали небольшую пачку фотографий. Опять спустился на шестой этаж, раздал фотографии и попросил начальницу, я уже знал к этому времени, что ее зовут Эмма, разрешение оставить одну ее фотографию у себя. Опять общий смех, но разрешение милостиво получено.

И что делать дальше? Для второго завтрака еще рано, в библиотеке делать нечего, купаться не хочется, да и не так жарко еще. Пошел на тринадцатый этаж, сел под шезлонгом и осмотрелся вокруг. В бассейне и на лежаках много людей, почему-то в основном женщины. Оказывается, не все сошли на берег. Женщин много, но смотреть не на кого. Либо еще совсем молоденькие, почти дети (с высоты моего возраста), либо почтенные дамы, со всеми вытекающими последствиями для их фигур. Я почти задремал, по крайней мере, закрыл глаза, и в памяти стали проплывать какие-то обрывки воспоминаний.

И это яркие, но неприятные воспоминания: мое расставание с коллекцией. Я часто вижу отдельные обрывки этих воспоминаний во сне. Продать ее целиком – невозможно. Вывезти в Израиль тоже невозможно: как вывезешь две-три сотни килограммов камней? Да и зачем они мне в Израиле, где я буду их хранить? А я знал, что жизнь в Израиле мне предстоит не сладкая, устроиться на работу будет невозможно, поэтому самому придется решать вопрос с квартирой. Квартиру в Москве, доставшуюся от родителей, я не собирался продавать.

И вот звонки знакомым коллекционерам и дилерам, большие скидки. Хорошо, что наиболее ценную часть – камни в изделиях девятнадцатого века, удалось продать через знакомого дилера дипломату, для которого совсем нетрудно вывезти все в свою страну. А среди них было несколько очень ценных изделий. Собственно, само изделие обычно не оценивается, если оно в серебре, оценивается только камень. Смешно, но в Советском Союзе, да и в первые годы после распада Союза, было все наоборот. Оценивался только металл, камень не принимали во внимание. Именно тогда, будучи совсем молодым, я приобрел свои наиболее ценные экспонаты: серебряное кольцо тридцатых годов девятнадцатого века с большим бирманским рубином; брошь середины того же века с турмалином в окружении очень чистых, чешских вероятно, гранатов; пару золотых сережек семидесятых годов с большими светловатыми, но очень чистыми уральскими изумрудами. Особенно жалко было отдавать пластину малахита великолепного рисунка, к которой был прикреплен эмалевый портрет Александра I в золотой оправе. Когда-то я отдал за нее обменного материала на две свои годовые зарплаты. Впрочем, зарплаты-то были маленькие.

Все остальные экспонаты коллекции – бесконечные кристаллы, друзы, полированные срезы почти всех видов камней, известных в СССР, собрание кабошонов моего производства (более пятисот образцов), относительно простые драгоценные и полудрагоценные камни в изделиях – тоже уходили, но небольшими партиями. А поделочный материал – многие килограммы, я просто отдал одному из знакомых. Он говорил потом, что подарил все в провинциальный музей. Кое-что так и осталось в квартире, в небольшом запертом сейфе.

Граненые драгоценные камни без изделий («голые» по нашей терминологии) я не коллекционировал: за это полагалась статья. А мне не хотелось рисковать. Если попадались более или менее интересные экземпляры этого типа, я старался скорее обменять их на что-то другое, разрешенное. И вот это все часто вспоминалось во сне. Перед глазами проходили много раз просматривавшиеся образцы. Я не жалею о потере коллекции, но и избавиться от этого наваждения очень трудно.

Первые секреты

Еще полчаса прошли, можно идти второй раз завтракать. Не обязательно наедаться, впереди еще обед, но выпить кофе, съесть что-то в виде пудинга или запеканки можно. Заодно убить еще минут тридцать-сорок. А потом можно и подремать в каюте или попытаться все-таки записать все незначительные события этих двух суток. Меня больше устроил второй вариант, сел за столик в каюте, написал четыре страницы. Откуда слова берутся? Вроде и писать-то нечего.

Потом на балкон. Внизу полнокровная струя возвращающихся из города туристов. Значит, скоро обед. Нужно идти, пока залы не заполнены до отказа.

После обеда время как будто совсем не движется. Попытался уснуть, ворочался минут тридцать, но сон не идет. Принял теплый душ и снова в постель. Удалось вздремнуть немного, но, проснувшись, столкнулся все с той же проблемой. Вот ведь как странно. Если ты отдыхаешь с женщиной, она тебя постоянно куда-то тянет, что-то заставляет делать. То ты ждешь ее у бутика или простого магазина, то бежишь узнавать что-то, что ей позарез нужно знать именно сейчас, то волнуешься, куда она запропастилась. Хочется хоть на полчасика сбежать от нее, отдохнуть, ничего не делая, просто созерцая деревья или горы, или море. А без женщины – не знаешь, куда себя деть. Хорошо, если попал в компанию мужчин. Здесь тоже всегда будет что-то происходить. То хором вытаскиваем приятеля из неприятной ситуации, то все по очереди травим анекдоты, то хотя бы устроимся в пивном баре и молча неспешно потягиваем пиво. Благодать.

К счастью, все когда-то кончается. Можно наконец пойти выпить кофейку и отправиться в игровой зал. Я настроен решительно, буду сидеть за столом не меньше часа. И опять сражение с проклятой вероятностью. На этот раз я решился сразу начать с пятиевровых ставок. Да, проигрыши серьезные, но и выигрыши более приятные. Теперь я берег любимое число, ставил на него редко, только через длительные промежутки. Ставил, последовательно немного повышая ставки. И два раза поймал. Один раз при ставке в пять евро и один раз при ставке восемь евро. Выигрыш для игрока моего уровня оглушительный – пятьсот пятьдесят пять евро. Даже с учетом проигранного в промежутке, все равно я могу уйти с выигрышем более чем в пятьсот евро. Я уже обменял у крупье мелкие фишки на крупные, оставил ему ненужные семь одноевровых фишек и собрался представить фишки к оплате в кассе, когда рядом со мной на стул села Лисбет. Она была в полной боевой готовности. Аккуратный макияж и бриллианты с изумрудами.

– Андре – она укоротила мое имя – это вы так разоряете рулетку?

– Да нет, разоришь их, как бы не так.

– Но я вижу, вы успешно поработали. Собрались уходить?

– Нет, Лисбет, теперь останусь. Нельзя же вас оставлять на съедение этим хищникам.

– А чем вы сможете мне помочь?

– Подам платочек вытереть слезы. У меня действительно имеется платочек. И не очень грязный.

– Лучше посоветуйте, куда ставить.

– Но это невозможно. Нельзя в игре советовать. Ничего не получится. Знаете, как говорят: «Бесплатные советы ничего не стоят».

– Будем делить выигрыш пополам.

– И проигрыш?

– И проигрыш.

– Нет, не согласен. Поиграйте сами. Ведь удовольствие не в результате, а в процессе. Как в любви.

– Слишком смелое сравнение. Но я попробую.

Мы разговаривали практически шепотом. Не рекомендуется за столом говорить громко. Лисбет разменяла на фишки пятьдесят евро и уже хотела ставить, но я попросил ее сначала присмотреться к игре. А смотреть было на что. Слева подошел грузный немного поддатый парень, разменял сто евро и начал быстро расставлять фишки по всему полю. Я был потрясен. Он ставил одновременно на красные числа и на черный цвет. Большая часть его фишек была в нижней половине поля, рядом с ним, но он почему-то поставил на верхнюю треть. Он не успел расставить все фишки, на руках осталось не меньше пятнадцати, когда крупье сказал свою коронную фразу. И… парень выиграл. Он поставил среди прочего семь фишек на мое любимое число. На мое… Это мое число!.. Оно выиграло! Обидно, но нужно молчать. Парень выиграл, с учетом проигрыша по другим ставкам, более двухсот евро. Мы с Лисбет смотрели еще три раунда игры. Он точно так же беспорядочно ставил фишки и, разумеется, проигрывал. Проиграв последние фишки, он молча развернулся и ушел. Я не упустил возможности предсказать Лисбет:

– У вас будет такой же финал.

– Почему? Почему я не могу выиграть?

– Потому что.

Но она храбро поставила несколько фишек. И в сумме выиграла три евро. Победно взглянула на меня и расставила очередные десять фишек. Проигрыш. Еще и еще: то маленький выигрыш, то средний проигрыш. И так до тех пор, пока у нее осталось всего десять фишек. Она отдала их мне и разочарованно сказала: «Ставьте вы». Пришлось подчиниться. До этого я смотрел по сторонам, разглядывал людей. Несколько раз внимательно поглядел на Лисбет и ее драгоценности. Вероятно, я все-таки держал в уме ритм игры. И время от времени посматривал на табло. Не зря же оно нам дается. Поставил пять фишек на черное, и мы выиграли пять евро. Потом опять пять фишек на левую колонку. С замиранием сердца смотрел, где остановится шарик. Повезло, мы выиграли десять евро. Я решил, что пока везет, нужно рисковать. Не хотел показывать мое число Лисбет, поставил десять евро на каре с этим числом. И мое число выиграло. Немного, но дополнительные восемьдесят евро – это не так плохо. Я решительно заявил:

– Хватит. Отдайте пять фишек крупье. У вас останется сто евро. Не искушайте судьбу.

Она пыталась протестовать, но я был непреклонен: «Ставить больше не буду». И Лисбет сдалась. Но заявила, что теперь за коктейль платит она. Я промолчал.

Мы прошли к кассе, обменяли фишки на деньги и пошли по направлению к театру. До начала спектакля оставалось много времени, и мы зашли все в то же кафе, где вчера неспешно смаковали коктейль. Честно говоря, сказать, что я его пил с большим удовольствием, нельзя. Слишком сладковат. Но Лисбет он понравился, приходилось делать вид, что мне тоже нравится.

На этот раз я выбрал себе коктейль покрепче и не такой сладкий. Наверное, сегодня я чувствовал себя более уверенно. Как же, мужчина – добытчик. Лисбет заказала себе вчерашний коктейль. Она помолчала немного и сказала:

– Я вам расскажу одну вещь, только не рассказывайте никому.

– Кому я могу рассказать? Кроме вас я никого здесь не знаю.

Она снова немного помолчала:

– Хорошо. Вчера вечером нашего коридорного-филиппинца кто-то оглушил и забрал у него универсальный ключ к каютам. Так что запирайтесь обязательно и на задвижку.

– Мне-то чего бояться? Это вам нужно остерегаться. Я давно говорил об этом. Кстати, можно посмотреть кольцо?

– Зачем?

– Я хочу поближе посмотреть изумруд. Из какого он месторождения.

Лисбет замялась. Ей явно не хотелось снимать кольцо. Но я протянул руку, и ей пришлось передать кольцо. В кафе было не очень светло, я снял очки и внимательно оглядел кольцо со всех сторон. Уже в зале я заподозрил неладное, теперь убедился в этом полностью:

– Лисбет, вы не хотите мне что-нибудь сказать об этом кольце? Вероятно, и обо всем остальном.

– А что конкретно?

– Ну, например, сколько стоит этот грандиозный комплект вместе с колье? Вы его сами покупали? Вы платили за него больше пятисот евро?

– Что, вам что-то не нравится?