– На сегодня все. Больше ничего не принимай. Утром, если предложат еду, откажись. Скорее всего, не предложат, но наш брат-штрафник с голодухи может по неопытности согласиться. А делать этого нельзя.

Виктор вопросительно уставился на товарища.

– Это если ранят в живот. Кишки пустыми должны быть перед боем. Если полные, то никак не выжить. А так шанс выжить есть, – уточнил тот и добавил: – А вот сто граммов выпей. Напряжение снимешь. Да еще и злее станешь.

Разведчик попытался улыбнуться, но выданная за улыбку гримаса искривила его лицо так, что оно показалось Виктору страшно комичным. Почувствовав это, опытный солдат предпочел отвернуться и замолчать.

Их общение прервала донесшаяся команда на получение оружия. Солдатская масса, быстро собравшись в единый строй, начала вытягиваться в направлении подъехавших подвод, с которых бойцы подразделения НКВД выдавали штрафникам винтовки и патроны.

– Назвать фамилию, расписаться, потом на следующей получить по пятьдесят патронов, – монотонно повторял раз за разом солдат, встречавший штрафников у телег с оружием.

Они послушно выполняли его команду. Подходили к одной подводе, где называли себя под запись. Расписывались, где указывал им красноармеец-писарь. Затем шли ко второй, с которой брали винтовку с примкнутым к ней штыком. Потом двигались к третьей, получали там патроны и отступали в сторону.

Парень в кубанке и в короткополой шинели со знаками различия армейского лейтенанта начал выкрикивать фамилии, зачитывая их со своего кожаного планшета. Бегло назвав первые пятнадцать, он вытянул в сторону левую руку, дав сигнал на построение, и громко выкрикнул:

– Первое отделение первого взвода, становись!

Виктор с разведчиком оказались в этом списке, а потому проследовали в том направлении, куда указал лейтенант.

– Вот и определились, – произнес опытный солдат. – Значит, нам с тобой, Витек, воевать теперь вместе, в одном отделении, в одном взводе и под командованием одного человека.

Молодой солдат невольно улыбнулся в ответ на слова старшего товарища. С таким, как он, хорошим наставником в трудном деле он и хотел сейчас оказаться рядом.

Через некоторое время весь их взвод, разбитый на отделения, стоял в едином строю. Шустрые молодые лейтенанты своими громкими командами, бегло выкрикивая фамилии штрафников из списков, распределяли тех по другим взводам их роты. То же самое проделывали в стороне другие лейтенанты с остальными штрафниками. А вскоре каждый из них строевым шагом подошел с докладом к нескольким подъехавшим верхом на лошадях представителям командного состава, что легко было понять по обмундированию и знакам различия на петлицах и нарукавных шевронах.

– Похоже, это наш командир, а с ним его заместитель и ротный политрук, – шепотом прокомментировал увиденное разведчик.

Ночь Виктор крепко спал. Он пригрелся у дальней стенки взводной землянки, где прижался спиной к спине своего нового друга, а потому спокойно спал и видел добрые сны. Ему снился родной дом, ругающая его за опоздание на работу мать, чего в реальности с ним никогда не случалось. Потом долго и внимательно слушал что-то рассказывающего ему друга, которого обязал отдать родителям, на следующий день после своего ухода в армию, зарплату. Наконец пытался догнать того самого начальника цеха, кто внял его просьбе и отпустил на фронт, хотя мог бы этого и не делать, чем, возможно, сохранил бы Виктору жизнь.

– Вставай, Витек, пробуждайся, – легонько толкнул парня в плечо разведчик, – а то проспишь предстоящий бой и ничего в итоге не увидишь. Придется мне одному, без тебя сегодня на смерть идти. Я бы, конечно, рад, если оно так. Но тут, брат, не забалуешь. Хочешь не хочешь, а придется вместе.

Молодой солдат не оценил фронтового юмора. Нехотя поднялся с нар, все еще не осознавая, что уже скоро должен произойти старт чего-то страшного для него самого и для всех бойцов в его штрафной роте. Избавление от смертного приговора он считал наивысшей удачей для себя на сегодняшний день. Зачисление в списки нового для него подразделения, наименование которого еще не врезалось в сознание молодого бойца чем-то тревожным, никак не будоражило его сознание. Новые лица, новая обстановка, новые командиры и политработники. На вид ничего страшного. Все обыденно, по-военному, по-фронтовому. Даже тревожное лицо нового друга, тепло спины которого помогло Виктору выспаться, пока не говорило ему абсолютно ничего.

– Дай-ка винтовку свою, – строгим тоном произнес разведчик и протянул руку к оружию молодого солдата.

Тот послушно передал ее товарищу. Опытный боец попытался открыть затвор, но механизм ему не поддался. Он оглядел цевье и приклад, потом ствол. Затем прильнул глазом к прицелу и, сделав недовольное выражение лица, произнес:

– С таким дерьмом ты много не навоюешь. Прицел набок сбит. Затвор словно каменный, совсем не открывается.

Он с недовольным видом еще раз повертел винтовку в руках и с упреком обратился к Виктору:

– Куда же ты вчера смотрел, когда получал и расписывался за нее?

– Не ругай парня! – вступился за молодого бойца один из солдат в землянке. – Тут у каждого четвертого оружие не в порядке. Все, что выдали, было подобрано на поле боя. Вчера многие к взводному подходили, возмущались. Спрашивали: как воевать с этим будем? Он узнавать ходил к начальству и сказал потом, что если мы хотим хорошие винтовки, то, будьте любезны, сами добывайте. Там, за передком, их видимо-невидимо.

Разведчик в ответ нахмурился, заскрипел зубами.

– Ладно. Если так, то на поле боя сразу подбирай ту, что останется, если кого первого убьют или ранят, – произнес он, адресуя свои слова удивленному его тону Виктору.

Прозвучавшая вскоре команда взводных привела всех штрафников в движение. Один за другим, длинной вереницей, они направились по петляющим коридорам траншей куда-то в сторону передовых укреплений. Прошло не менее пятнадцати минут с начала их следования, но переднего края еще не было видно даже тем, кто шел в авангарде роты. Солдаты других подразделений сразу расступались, пропуская их вперед, тем более, как уже многие в окопах знали, за несколько последних дней в дивизии была сформирована и укомплектована штрафная рота, куда были зачислены все нарушители воинской дисциплины, устава и приказов командиров. Они встречали бойцов данного подразделения словно смертников, которым командование выписало предписание только в один конец, без права вернуться живыми назад. Им не смотрели в глаза. Отворачивались, когда видели их лица. А потом провожали горестными взглядами, иногда обсуждая причины направления в штрафники какого-то отдельного солдата, скорее всего знакомого им, высказываясь о том, что привело его туда, какая на то была причина.

Да и сами штрафники по далеко не радушному приему их роты в окопах еще более глубоко осознавали, в каком положении сейчас оказались и что их приближение к переднему краю не приведет в итоге ни к чему хорошему. Оглядываться назад для них не имело теперь никакого смысла. Мольбы казались полностью бесполезными, а сложившееся положение выглядело совсем уж скорбно.

– Стой! Рассредоточиться по траншее! Первое отделение вперед! Потом второе и третье! Не топтаться! Не высовываться! Передвигаться пригнувшись! Не выдавать свое присутствие противнику! – выкрикивал молоденький лейтенант в короткополой шинели и кубанке.

– За мной, ребята, – произнес солдат-минометчик, назначенный еще с вечера командиром того самого отделения, в которое были распределены разведчик с Виктором.

Он пропустил их вперед, а сам остался на месте, чтобы собрать воедино всех своих подчиненных.