2.Призраки прошлого

Да, я, как и раньше, жил у Мадлен Ренар, хотя уже давно не был ее фаворитом. Пока я отлёживался, залечивая рану, нанесённую наёмным убийцей, сначала в русском посольстве, а когда мне стало легче – в своей квартире, прыткий русский лейтенант легко заменил меня в её сердце и, что естественно предположить, зная Мадлен, в её постели. Я не был на него в обиде из-за этого, потому что не любил ее так, чтобы страдать, будучи отвергнутым. Теодор же, считавший себя мне обязанным, стал очень полезен в моих тайных занятиях, сам о том не подозревая. Не говоря уже об его отце, русском посланнике, испытывающему ко мне чувство необычайной признательности. Я стал вхож в посольство и считался там своим человеком. За прошедшее время я привык считать себя тайным агентом короля. Теперь я знал, что Королевский секрет был достаточно разветвленной организацией.

Его сотрудники действовали по всей Европе, обеспечивая продвижение политических интересов Франции. По крайней мере, так мне было заявлено моими начальниками. А я удостоился встречи с самим руководителем секрета Шарлем-Франсуа де Брольи маркизом де Руфеком. Ему было под пятьдесят лет. И он был очень важным вельможей. Даже мой шеф граф де Кревкер слегка тушевался в его присутствии. Маркиз часто встречался с королем Людовиком и выполнял самые важные его поручения. И именно такой человек напутствовал шевалье де Ла Роша на тернистом пути шпиона.

– Молодой человек, – сказал он, пожимая мне руку. – Не чурайтесь того, что вы стали тайным сотрудником нашей организации. Мы стоим на страже интересов короля и защищаем их доступными нам способами. Граф высоко ценит ваше усердие и отмечает ваши успехи. Служите королю всеми силами, и награда не заставит себя ждать.

Признаюсь, что мне было лестно, что мою работу оценивают столь высоко такие важные персоны, как граф и маркиз. Я порой забыл, что меня принудили к службе, и стремился быть полезным своему шефу.

Но этим вечером, придя к себе, я был далёк от обычных дел. Совершенно случайно я прочитал на днях странное объявление (не в моих привычках читать газеты) и выяснил, что оно публикуется из номера в номер уже четвёртый месяц. Предприняв необходимые меры предосторожности, я посетил мэтра Милона, и, как говорится, возвратился с уловом. Теперь, предстояло его рассмотреть и оценить. Я почти не сомневался в том, что это весточка от моей матери, женщины, которую я не знал и всё равно любил. Мне предстояло прояснить моё прошлое. И пусть я был далёк от трепета, какой наверняка охватил бы меня двумя годами раньше, всё же сильно волновался. Поль, совсем недавно официально поступивший ко мне на службу, зажёг свечи в двух канделябрах, установив один на полке камина, другой – на столике. И я, устроившись в кресле, развязал ленту на свертке. В какой-то момент мне вдруг захотелось бросить бумаги в огонь, не читая, разве мало у меня своих насущных проблем, чтобы возвращаться за ними в прошлое? Но я знал, что не поддамся этому малодушному порыву, следуя устоявшейся привычке идти по начатому пути до конца, что бы ни ожидало меня впереди. К тому же, обыкновенное любопытство вперемешку с желанием узнать о своей матери как можно больше, толкали меня под руку.

Бумаг было немного. Первым было письмо на плотной дорогой бумаге, адресованное мне, написанное красивым женским почерком на четырёх листах, сложенных вдвое. Оно сразу привлекло мое внимание. Под ним были еще два документа. Я начал с письма, справедливо полагая, что его написала мать, и именно в нём следует искать ответы. Я развернул листы и стал читать:

Антуану Деломи в собственные руки

Мой дорогой сын!

Я, Аделаида де Сен-Жан, урождённая де Латур, последние семь лет сестра Октавия, монахиня бенедиктинского ордена и твоя несчастная мать, пишу тебе это письмо, дабы исправить чудовищную несправедливость судьбы по отношению к тебе, мой бедный мальчик.

Не было ни одного дня за эти двадцать восемь лет, чтобы я не думала о тебе, не молила Господа нашего о милосердии, не каялась в своём грехе! Я жестоко заплатила за свой проступок и готова платить за него также безропотно и дальше, отмаливая свой грех. Но твои мучения, твои мытарства, они должны быть вознаграждены ещё на этом свете! Видит Бог, я так хочу и молю Его об этом ежечасно и ежеминутно.

Я хочу, чтобы ты знал кто твоя мать. И может быть, узнав, как она страдала, ты сжалишься и простишь меня.

Я родилась в богатой и знатной семье Гаскони и росла в неге и холе, не задумываясь над будущим, изнеженная и капризная, словно оранжерейная роза. В шестнадцать лет меня выдали замуж за виконта де Сент-Жана. В наших южных краях девушки моего возраста уже считались взрослыми и многие имели детей. Мой супруг, был двадцатью годами старше меня, находился на дипломатической службе и относился ко мне как необходимому, но неинтересному одушевлённому предмету. Особенно, после первых моих неудачных родов, когда мой старший сын, а твой брат, родился мёртвым. Муж мой уехал в Вену ко двору австрийского императора, оставив меня в Тулузе. Там я и встретилась с твоим отцом, игравшим на сцене городского театра.

Не осуждай меня, мой мальчик, после смерти сына, я будто умерла, кровь забывала течь в моих жилах и я, равнодушная ко всему, не жила, а влачила своё существование. Встреча с твоим отцом пробудила меня к жизни, я снова ощутила себя молодой и любимой. Твой отец был неординарным человеком, с добрым и открытым сердцем, и я полюбила его всей душой. Мы стали любовниками, и наша связь продлилась два года, самых счастливых в моей жизни. Извиняет ли меня, забывшую о стыде и супружеской верности то, что мой муж считался в Вене одним из наиболее опасных для женской чести кавалеров? Не знаю. Осуждая себя за внебрачную связь, я всегда помню, что благодаря ей, на свет появился ты, мой любимый сын! Да, у нашей преступной страсти был закономерный финал. Я забеременела, и в новогоднюю ночь на 1 января 1740 года родился ты – подвижный и здоровый бутуз, красивенький, словно херувим. Увы, я не могла оставить ребенка себе, и мне пришлось отдать тебя твоему отцу. Он спешно уехал из Тулузы, о чем я слёзно молила его. Я понимала, что вдалеке от меня вы будете в большей безопасности.

Я долго могла скрывать свою связь, но о последствии тайных родов мой супруг узнал от своих шпионов. Он был в ярости, бушевал, требовал назвать имя моего любовника и угрожал мне разводом и монастырём. Я была готова к самому худшему, даже к смерти, но виконт не пошёл на открытый скандал. Не из-за внутреннего благородства, а потому что мог жить роскошно, лишь благодаря моему приданому. Я продолжала оставаться единственной наследницей огромного состояния моей семьи, которое я имела право передать только своим детям, но не мужу. И он вынужден был смириться. Внешне всё оставалось, как и прежде. Через четыре года я родила мужу сына, названного Жереми.

Вот тогда мы с виконтом и заключили тайное соглашение. По нему наследником всего состояния становился Жереми, а тебе по завещанию, доставалось имение моей тётушки в Гаскони, умершей бездетной незадолго до этого. Двести арпанов земли, среди которых есть луга, пахотные земли, лес и сама усадьба. Владение имением даст тебе право на получение дворянства. Так я хотела вознаградить своего брошенного сына за лишения и невзгоды прежней жизни. Но Господь не услышал моих молитв.

Пока был жив мой муж, я даже не пыталась искать тебя, слишком хорошо его знала. Он мог пойти на любую подлость и даже подослать к тебе убийц.

Лишь когда муж сошел в могилу, и я ушла в монастырь, то поручила твои поиски своему старому другу, преданному и в счастье, и в пору невзгод. Он выяснил, что Пьер Деломи умер, а твой след затерялся. И лишь в начале этого года мне сообщили, что оказывается ты живешь совсем рядом со мной, выступаешь на сцене театра в соседнем городе. Не было большей радости за долгие годы, чем узнать о том, что ты жив и здоров.

И под влиянием этой нечаянной радости, я допустила непоправимую ошибку. Рассказала о тебе Жереми. Я никак не полагала, что он так разозлится в эти минуты, напомнив мне своего отца. Он уехал от меня непримирённым. Однако, обещал мне ничего не предпринимать против тебя в том случае, если ты не будешь знать ни о своем происхождении, ни о наследстве. Я люблю вас обоих и даже подумать не могла, что он не примет брата. Да, он и раньше не всегда радовал меня, так же, как и своего дядю – старшего брата моего мужа, графа де Сан-Жана. Был порой легкомысленным и жестоким. Но я верила, что в душе он оставался мягким и жалостливым, как в детстве. Увы! Я глубоко ошиблась в моём младшем сыне, и эта ошибка до сих пор разъедает мне сердце. Я долго надеялась, что он передумает, смирится с твоим существованием, и ждала месяц, другой. Затем случилась трагедия, тебя обвинили в убийстве, и ты бежал. Я не верю, что ты способен на преступление, мое сердце чувствует, ты не виноват. И я подозреваю, что в этой интриге против тебя замешан Жереми.

Я молилась и молюсь об одном, чтобы ты был жив!

Обдумав всё, я решила передать тебе важные документы, с помощью которых ты сможешь вступить в права наследства. Это банковский вексель, по которому ты сможешь получить мои личные средства, хранящиеся в парижском банке, и дарственную на землю на твое имя, поместье теперь твое.

Остается главное – найти тебя. Мой друг пообещал изыскать способ даже если ты покинул Францию.

      Мой дорогой и возлюбленный сын, последний месяц, я плохо себя чувствую. Часто случаются головокружения и обмороки. Доктора предполагают у меня болезнь сердца. И немудрено, если двадцать восемь лет из сорока семи я живу в терзаниях и печали. Я знаю, что мне осталось пребывать на нашей грешной земле немного времени. Боюсь, нам не свидеться на этом свете, и для меня ты останешься прелестным трёхлетним черноглазым мальчиком, которого я видела в последнюю нашу встречу. Прости меня за то, что я бросила тебя, за то, что своими непродуманными действиями осложнила твою жизнь. Прости и моего безумного Жереми. Я не хочу, чтобы между вами продолжилась вражда, ведь вы оба мои дети.

Твоя безутешная и грешная мать.

Монастырь святой Женевьевы, Лимож.

Декабрь, 3-его числа 1767 года.

P.S. В случае необходимости ты можешь обратиться к отцу Бернару, настоятелю собора святого Доминика.

Я перечитал письмо несколько раз. Читал и смотрел на маленький портрет в медальоне, вложенном в сверток с документами. У моей матери были тонкие правильные черты лица, глубокие тёмные глаза и густые волнистые каштановые волосы. Изображённая в дни своей юности, не знавшая ещё тревог и разочарований, она весело, с едва заметным кокетством улыбалась с портрета, и сердце моё защемило от нахлынувшей глубокой грусти. Я, по своему характеру, не склонен к сентиментальности, а жизнь приучила меня к сдержанному проявлению чувств. Однако, письмо смогло меня потрясти. Я ведь не мучился, как она всё это время, жил в своё удовольствие, поступал так, как полагал должным, и вовсе не считал себя обделённым. А моя бедная мать в это время отмаливала свои и мои грехи. Она же не знала, убил ли я ростовщика на самом деле, но не попрекнула этим, верила мне беззаветно. Она мучилась от беспокойства за меня, чахла, покинутая законным сыном в монастыре и, умирая, бескорыстно передала мне возможность сделаться дворянином на самом деле. И мой единоутробный брат – Жереми де Сен-Жан. Флоранс еще удивлялась нашему сходству, как, впрочем, и я. Мои мысли перекинулись к Флоранс. Она тоже оказалась моей родственницей, пусть и не по крови. Она – родня отца виконта, но не моей матери. И все же я мог бы звать ее кузиной. Как странно устроена жизнь! Даже будь я дворянином, не смог бы жениться на Флоранс, церковь не разрешила бы наш брак. Какие же дурацкие законы у нас в стране! Неужели нашему королю не придет в голову изменить их и сделать более справедливыми? Взять хотя бы положение бастардов. Мысленно я уже начал диктовать королю необходимые реформы, но вовремя спохватился. Зачем тратить время на утопические фантазии? Времена Траяна¹, желавшего быть таким императором, какого хотел бы сам будучи подданным, давно прошли. А мир – несправедлив, таково мое убеждение.

Лишь через какое-то время, успокоившись, я внимательно изучил остальные бумаги. Мать оставила мне двести пятьдесят тысяч ливров. Эта солидная сумма делала меня вполне обеспеченным человеком. Получить эти деньги я мог в любое время, предъявив вексель на мое имя. Дарственная на землю тоже была выправлена на имя Антуана Деломи. Я, конечно, и сейчас мог получить деньги по векселю. Мой прежний паспорт был со мной. С правом на собственность выходило не так просто. До тех страшных мартовских событий прошлого года я вступил бы в права собственника и подал прошение королю, чтобы получить дворянство. Теперь же, когда над именем Деломи довлеет клеймо преступника и убийцы, этот путь закрыт. Закрыт до тех пор, пока я не верну его себе честным. Только тут до меня стала доходить причина, по которой мой единоутробный брат решился меня убить и сделать это так, чтобы тайна моего происхождения осталась нераскрытой. Понятно, какие бумаги требовал у меня Перелен. Как тут не вспомнить Библию: «Каин, где брат твой Авель?» Мерзкий оказался у меня братец. Он и никто иной подстроил убийство ростовщика и повесил его на меня. Теперь мне полностью стали ясны его мотивы! Первым моим порывом было вернуться в город, выследить брата и поступить с ним как с капитаном Пелереном. Всадить клинок ему в живот и смотреть в его стекленеющие глаза, когда он будет умирать. В том, что я его одолею, сомнений не было. Жалкий аристократишка ни разу не бывал под огнем, не рисковал своей шкурой, и в его сердце не клокотала моя ярость. Правда, если я так сделаю, то пойду наперекор воле моей покойной матери. Нет, я возможно, и скрещу с ним шпагу, но лишь в безвыходной ситуации, и не начну первым. Так я решил той ночью.

      Свечи догорели почти до конца, и рассвет незаметно прокрался в окна, прежде чем я встал с кресла, покончив с раздумьями и наметив то, что собирался сделать.