Отзывы на книги автора «Александр Солженицын»

Почему-то в школьные годы, я отчаянно не хотела читать это произведение. Может быть я готовилась к экзаменам, а может, предчувствовала большой и нудный рассказ. Решила наверстать упущенные пробелы в школьной литературе.
Произведение меня не зацепило. Прочла. Забыла. Да, есть достаточно интересный сюжет, есть интересная героиня, но почему-то совсем не интересно читать. К сожалению, сочувствовать я не могу этому персонажу, потому что для меня это просто еще один из наивных персонажей, который погиб из-за своей доброты. Из того, что я написала раньше, еще раз хочу подчеркнуть, что я воспринимала Матрену, как персонаж, в моей голове даже не было мысли, что это мог бы быть реальный человек. Не хватало чувств, эмоций.

Написанная «по-живому» в течение нескольких лет, книга «Бодался теленок с дубом» совместила в себе точность дневника, хрупкость воспоминаний, остроту памфлета, увлекательность беллетристики и важность исторического документа. Александр Исаевич позволяет познакомиться не только с личным творческим процессом, но и с коллективным противостоянием свободе творческого самовыражения, которая должна была быть строго подчинена регламенту государственной идеологии.

Путь от вхождения в круг советских писателей до изгнания из него и страны размечен строго субъективными, суровыми, безжалостными замечаниями, оценками и пояснениями автора. В этом можно увидеть, с одной стороны, право и задачу художника «дать свою картину, заразить читателей» (С.102), с другой — закономерную реакцию на несправедливость и ложь. Стенографические записи писателя передают следующий эпизод:

«…изумительно повернул Дементьев:
- Нельзя ли автору отнестись к людям и жизни подобрей?
Этот упрёк мне будут выпирать потом не раз: вы не добры, раз не добры к Русановым, к Макарыгиным, к Волковым, к ошибкам нашего прошлого, к порокам нашей Системы. (Ведь они ж к нам были добры!..) "Да он народа не любит!" - возмущались на закрытых семинарах агитаторов, когда их напустили на меня в 1966 г.».

Этот отрывок как нельзя лучше демонстрирует непримиримость позиции писателя со всей свойственной ей грубой прямотой, и отторжение этой позиции номенклатурой от литературы и госаппарата. Не стесняется Солженицын ёмких, иногда крайне едких характеристик в отношении отдельных лиц. Так, Марков получил ярлык — «отъевшаяся лиса», Воронков — «челюсть», Сартаков — «мурло, но отчасти комическое», Соболев отличился своей полканистостью, Корнейчук в отдельные моменты становился похожим на разъяренного скорпиона на задних ножках, а Мелентьев обладал лицом подобным холеному, пухлому заднему месту. Поэтому замечание Дементьева не возникло на пустом месте. Но и эти клейма появлялись не только из богатого воображения писателя, а служили отражением неприглядной действительности и традиции. «Родоначальники жанра» испытали на себе свой собственный инструментарий:

«У нас вообще для травли приняты никогда не аргументы, но самые примитивные ярлыки, грубейшие клички, наиболее простые, чтобы вызвать, как говорится, "ярость масс". В 20-е годы это был "контрреволюционер", в 30-e - "враг народа", с 40-х - "изменник родине"» (С.676).

Линия перманентного противостояния с союзом писателей, о членах которого Солженицын говорил, что «это — не вполне враги, это — полунаши»(С.194), с органами власти в лице КГБ и партийными деятелями разного уровня, является основной в очерках. Не забывает писатель-диссидент упомянуть о тех немногих помощниках, которые принимали участие в подпольном распространении и публикации его произведений. Их судьбам отведена заключительная (поздняя) часть, написанная, когда их жизням ничего не угрожало.

Текст очерков, как и любой другой, принадлежащий Солженицыну, наполнен «особливой языковатостью», о которую спотыкаешься время от времени. Именно она демонстрирует богатство и вариативность русского языка, богатство и живость мыслей писателя, который не ограничивается заимствованиями и устоявшимся рядом синонимов. Нет-нет да и наткнется глаз на непривычное «выспорить», «наутык», «толпянее», «ежедён», «скогтить», «издатчик» и т.п. О собственных взглядах на грамматику русского языка Солженицын подробно говорил в статье «Некоторые грамматические соображения». Не забывает вскользь об этом упомянуть он и в очерках, отмечая попутно, что «многие авторы статей и даже книг вообще не ведают, что такое русский язык, особенно — русский синтаксис» (С.237).

Помимо основного текста очерков «Бодался теленок с дубом», в книге представлены письма и телеграммы, стенографические записи заседаний союза писателей и другие документы, ставшие уликами перед судом истории. Общественный суд не закончился в момент исключения Солженицына из союза писателей, не закончился он после выдворения его из СССР, не закончился после его смерти. Потому что, по словам Алексея Суркова, выразившего точку зрения автократической власти, «произведения Солженицына для нас опасней Пастернака: Пастернак был человек, оторванный от жизни, а Солженицын — с живым, боевым идейным темпераментом, это — идейный человек» (С.639). Идея борьбы с авторитаризмом — основа творчества писателя. Обесценить ее может, в том числе, уничтожение авторитета носителя этой идеи, поэтому ближайшие десятилетия(?) с фамилией Солженицын то ближе, то дальше будут встречаться ярлыки «лжец», «предатель», «литературный власовец», «фальсификатор» и т.д.

Конечно, Александр Исаевич очень откровенно и метко описывает свою борьбу с советской бюрократией. Но в этой книге для меня стала ясной мысль, что сила духа намного превосходит силу власти, денег, оружия и всего того, что люди привыкли считать силой.

Конечно, Александр Исаевич очень откровенно и метко описывает свою борьбу с советской бюрократией. Но в этой книге для меня стала ясной мысль, что сила духа намного превосходит силу власти, денег, оружия и всего того, что люди привыкли считать силой.

Облегчение. То чувство, что я испытал, прослушав конец этого романа. Его прочитать или прослушать - настоящая работа. Тяжел он и по атмосфере своей сер. Но то понятно - время в нем захвачено очень непростое.

Вроде бы относительное затишье в этот предгрозовой период (осень 1916-го года), но только на первый взгляд. Потому что и война продолжается, и политическая жизнь бурлит.

Если в первом узле очень много посвящено театру военных действий, то здесь - театру политических. В частности, кадетской партии, Гучкову, Милюкову, Ленину. Всей той политической жизни, что кипела перед взрывом 1917-го.

Очень понравилось развенчание Солженицыным знаменитой речи от 1 ноября Милюкова в Думе - много демагогии и непроверенной информации. Что-то мне это напоминает...

Есть персонажи, которых нельзя обозвать одним эпитетом - вот это патриот, вот это оппозиционер либерал. Вернее так - они делятся не по партийному принципу, и часто в одном человеке сочетаются признаки того и другого. Таков, например, Петр Ободовский.
Полковник Воротынцев вообще стал самым близким мне героем за эти две части романа. Сюжетная линия Воротынцева - самый сок, стержень произведения. Но когда Солженицын начинает писать о кадетах, о Ленине и его заграничной деятельности - это хоть святых выноси.
Еще отметил бы профессора Ольду Арестовну. Как бы сейчас ее прозвали в определенном кругу? Ватником? А между тем, очень умная женщина, монархистка до мозга костей. Нет монополии либералов на звание прогрессивно мыслящих!
Подпольный революционер Шляпников - тоже очень интересная ветвь повествования.

"Прогрессивный блок" сталкивается с колоссальной дилеммой. С одной стороны, они видят, что Правительство ведет страну к гибели, понимая, что Дума должна взять на себя роль спасителя положения, низвергнув это Правительство. С другой стороны, было и понимание о недопустимости разогревания народного котла, взрыв коего может запросто привести к революции и перевороту, что неприемлемо, так как тоже скорее приведет Россию к развалу. Таким образом, какой выход был тогда? Сейчас легче рассуждать о том, что некоторые думские деятели и привели к ситуации и развалу 1917-го года. Но какой путь был правильным ТОГДА?.. Не знаю.

[Аудиокнига была прослушана мной в исполнении Вадима Самойлова. Очень понравилась его начитка. Он иногда как будто рассказывает в беседе, а не читает. Так и должно быть.]