Так. С этими статусами разобрались. Теперь на них можно забить. К предмету нашего разговора они не относятся. А упомянул я их для того, чтобы впредь о них не спотыкаться. Это кухня следственных и судебных органов. А у нас кулинария иная – тюремная.

Узник, так или иначе потерявший свободу, для тюремного ведомства имеет иные официальные названия и находится в иных юридических статусах.

Например, какой-то задрипанный вертухай* постучит ключами в двери камеры и крикнет:

– Обвиняемый такой-то, на допрос к следователю!

Или:

– Подсудимый такой-то, на выход!

Можно смело ответить ему:

– А не пошёл бы ты на х++, начальник! Я тебе не обвиняемый и не подсудимый. Ты не следак и не судья, чтобы так меня называть…

И будешь прав на все сто!

После того, как суд избрал меру пресечения в виде содержания под стражей, задержанного должны перевести в следственную тюрьму, которая сейчас носит название – СИЗО, то есть следственный изолятор, но в народе по-прежнему называется тюрьмой. И для тюремного ведомства задержанное ранее лицо, статус которого так и назывался официально – "задержанный", теперь получает новый статус – "содержащийся под стражей", а в обиходе, как говорится, по старинке – "следственно арестованный".

После суда, вынесения приговора, и мало того, после процедуры его обжалования и прочее, но только с момента вступления приговора в законную силу, следственно-арестованный получает новый статус – "осуждённый”. И до момента освобождения его юридический статус уже не поменяется – это его крест, и ему его нести до конца.

Моя навязчивая дидактичность по поводу этих статусов объясняется тем, что я хочу донести ещё одну важную деталь. Зэк, он и есть зэк. С того момента как его скрутили-заластали. Но пребывая в этих разных юридических статусах, он наделён разными правами, существенно различающимися, подчёркиваю. Неплохо бы ему эти права знать. И вообще, пока приговор не вступил в законную силу, человек не считается осуждённым и по закону, официально, виновным не является!

Я же, как ранее, так и впредь, пользовался и буду пользоваться кратким и всеобозначающим, принятым и уже привычным словом “зэк” для всех категорий и статусов узников неволи. И никаких канонов при этом не нарушу: ни юридических, ни арестантских, ни литературных.

Между тем назрела необходимость осветить вопрос о видах и типах казённых домов, что и отражено подробно в следующей главе, которая так и называется: "Казённый дом".

Примечание к главе 5:

* вертухай – он же дубак, он же мусор, он же фсиновец – сотрудник администрации СИЗО или исправительного учреждения ФСИН – Федеральной службы исполнения наказаний (жарг.).

Глава 6. Казённый дом

В предыдущих главах невольно была затронута тема настоящей. Это оправдано тем, что рассказать об обитателях разного рода тюрем в историческом разрезе и в связи с их процессуальным положением без краткой хотя бы характеристики этих тюрем, или, если угодно, узилищ, было бы некорректно и однобоко.

К вопросу об ИВС остаётся только добавить, что упомянутые выше "суточники" (алкоголики, хулиганы, тунеядцы) содержатся, собственно, формально не в самом ИВС, а в так называемом официально, арестном доме. Просто за редким исключением эти самые арестные дома территориально приурочены к изоляторам временного содержания, совмещены с ними. И "питомцы" их зэками или арестантами не считаются, так как не являются уголовно осуждёнными, разве что были таковыми ранее.

Тюремное ведомство в настоящее время носит название Федеральной службы исполнения наказаний (ФСИН) и относится к Министерству юстиции Российской Федерации. Оно включает в себя региональные управления по областям, краям и национальным республикам, а те – районные отделы, уголовно-исполнительную инспекцию и целую сеть разного рода учреждений.

Региональные управления (УФСИН и ГУФСИН) надзирают за учреждениями – тюрьмами, колониями и прочими. Зэки называют их управами.

Уголовно-исполнительные инспекции контролируют осуждённых к наказанию в виде обязательных, исправительных и принудительных работ, к дополнительным видам наказания, не связанным с лишением свободы. К зэкам они отношения прямого не имеют, лишь к бывшим, освободившимся условно досрочно (УДО) или замене на более мягкий вид наказания (ограничение свободы, те же исправительные или принудительные работы – ИТР и ПТР). Ну и, само собой, надзирают за условно осуждёнными. Бог с ними со всеми. Это не наш формат.

А вот с учреждениями, связанными с наказанием в виде лишения свободы, то есть с казёнными домами, следует разобраться поподробнее. Это уже «теплее». Наш вопрос.

В ведение ФСИН входят и СИЗО, то есть, по старому, следственные тюрьмы. Не смотря на то, что содержащиеся там под стражей арестанты носят собственную одежду, получают передачи от родных чаще и большим весом, чем осуждённые, и при этом не работают, в остальном порядки там самые настоящие тюремные. В одних СИЗО режимные требования жёстче, в других – слабее. Это зависит от специфики региона и конкретного учреждения. Взятки и коррупция процветают повсеместно, и тюрьма не исключение. Они, собственно, и определяют степень строгости режимных требований.

В СИЗО имеются изоляторы – карцеры для нарушителей режима. А также – отдельные камерные блоки для содержания особо опасного контингента, то есть обвиняемых в совершении преступлений особой тяжести. Их называют спецблоками. Они оборудованы системой видеонаблюдения и, соответственно, там ужесточён контроль за соблюдением режима и повышены меры безопасности.

Почти два с половиной года провёл я в разных следственных изоляторах. Да ещё в период, когда «славились» они по всей стране "красными", то есть усиленными режимными порядками – в первой половине десятых годов. А в прежние времена, говорили, было ещё хуже.

Да что такое это безликое "говорили"? В этом же регионе, в том самом СИЗО, где провёл я в совокупности около года, сидел десятью годами ранее меня писатель и политик Эдуард Лимонов. Он в своей повести "По тюрьмам" описал всё настолько красноречиво, что мне и добавить особенно нечего. Тем более, что за десять лет, если что и изменилось, то только в бытовом плане.

Так, однажды попал я в камеру на восемнадцать мест. Повторно вернулся туда через полгода, и выяснилось, что благодаря какой-то московской комиссии из-за сильной тесноты камеру «разгрузили», оставив двенадцать шконок. Примерно через год стали требовать соблюдение «социальных норм» (они, оказывается, тоже здесь существуют). Как мне сообщил при случайной встрече бывший сокамерник, теперь эта камера стала восьмиместной. И уже в колонии, через пару лет, один из прибывших этапом новичков сказал, что долгое время провёл в той самой камере, и она… на шесть мест!

Гуманизация пенитенциарной системы всё-таки принесла плоды. Ведь по слухам, за три-четыре года до меня в эту же самую хату набивали до тридцати шести человек! По двое на одну шконку (спали по очереди)! Летом, чтобы не задохнуться лежали вповалку на полу… Это так, в качестве примера, что время не стоит на месте. Теперь в камерах СИЗО, говорят, и холодильники есть, и электрические чайники, и чего только нет. Скоро дойдёт до микроволновок и кондиционеров, если кое-где уже не дошло.

Раньше, на моей памяти, не было даже туалетных кабинок. Унитаз стоял в углу камеры и благо, если его скрывала хотя бы невысокая перегородка ("слоник"). Оборудованы камеры были крайне убого: железные полка, стол-общак, лавка вдоль стола, койки-шконки, умывальник, оцинкованный бак для питьевой воды и розетка для кипятильника. Всё намертво прикручено к полу и стенам, прибито здоровенными штырями, покрашено в серый цвет. Ни тумбочек, ничего деревянного, кроме полов и грубой толстой доски, приделанной на лавку. Окна, светильник, видеокамера слежения – зарешёчены добротно. Мощная стальная дверь (тормоза) с окошком для подачи еды и документов (кормушка, кормяк, касса) и глазком (волчком). По аналогии волчком или глазком на языке фени именуют также анальное отверстие.

Иногда в качестве поблажки (скачухи) могли выдать в камеру телевизор. Но далеко не всем. Это надо было по особенному заслужить, всячески сотрудничая и с администрацией СИЗО, и, частенько, со следствием.

Единственное, чего не было, нет и не предвидится – это легальных средств мобильной связи и свободного доступа в интернет. Кроме почтовых писем, таксофонов для ограниченного контингента и электронной почты через ту же администрацию – ничего!

При мне уже стали монтировать санузлы-кабинки, появились тумбочки и разноцветные стены, а кое-где и чайники. Не менялись только режимные требования: подъём, отбой, приём пищи, прогулка, шмон, «не сидеть!», «не лежать!» и прочее. Хотя, как говориться, на то и правила, чтобы их нарушать…

Отдельного внимания заслуживает питание. Точнее то, что называли питанием. Это было нечто, донельзя красноречиво подходящее под слово «баланда»!

Вообще, баланда – это собирательное название блюд тюремного общепита.

Зэк, оставленный отбывать наказание в СИЗО, именуемый баландёром или шнырём*, три раза в день разносил по камерам «горячее» питание, то бишь баланду.

На завтрак и ужин была каша: перловая, пшеничная, ячневая, редко пшённая. Также часто давали «комбинированную», которую именовали: «комбикорм» – смесь круп, включая цельные зёрна пшеницы, ячменя и овса, короче, то, чем кормят свиней.

С обедом было ещё занятнее. Баландёр таскал два бидона с кашей и два ведра: одно с жиденьким чаем, другое с кипятком. Сотрудник открывал кормушку на двери-тормозах. Зэки из камеры подставляли свои алюминиевые миски (шлёмки), а баландёр большим половником черпал немного каши, потом окунал его в ведро с кипятком и выливал зэку в шлёмку. Эта каша, разбавленная кипятком, напоминала похлёбку и называлась «первое». Тем, кому по медицинским показаниям (дефицит веса, ВИЧ, тубинфицирование и пр.) полагалось усиленное питание – «диета», шнырь черпал кашу из другого бидона и добавлял также воды. Каша была не лучше, просто из другой крупы. Затем он наливал половником чай в подставленные через кормушку кружки (кругали) и уходил к соседней камере.

Минут через десять он возвращался и кричал: «Второе!». Процедура повторяла предыдущую с двумя отличиями. Во-первых, кипяток в кашу уже не подмешивали. Во-вторых, тем, кто питался по общей норме, накладывали одним шлепком каши из второго бидона, а «диетчикам», наоборот, из первого.

Выходило так. У «общей нормы» на первое был, например, пшённый суп, на второе – перловая каша. У «диетчиков» на первое – перловый суп, на второе – пшённая каша…

Хлеб – история отдельная. Его разносили до баланды по два куска: чёрный и белый. Отличить их было возможно не всегда: оба грязно-серого цвета с обожжённой, местами обугленной коркой и полупропечённым тестом вместо мякиша. В пищу такой хлеб был непригоден.

Зимой «рацион» резко менялся. Дешёвые крупы заменяла кислая капуста и, что никак не лучше, сушёный картофель.

Капуста была именно кислой, а не квашеной. Даже не кислой, а прокисшей, перебродившей, с запахом то ли ацетона, то ли перегара, то ли пьяной блевотины. Подавали её в варёном виде, но она даже в миске продолжала пузыриться, бродить, выделяя пену с разноцветными, словно мыльными, пузырями.

Варёные брусочки сушёного картофеля имели аппетитный вид. И баландёры называли их чипсами. Похожи они были на аккуратно поджаренный картофель, типа фри, а по вкусу напоминали обойный клей. Хотя это чисто моё предположение, клейстер и бустилат я не пробовал. Но почему-то у меня такое впечатление сложилось. Как бы ни пытался доработать их и получить что-то съедобное: добавлял в салаты, заливал кетчупом или майонезом, ничего хорошего не выходило – их омерзительный вкус только отравлял другие продукты.

Зэки, занимавшиеся на воле охотой, опознали в этих «чипсах» зимнюю подкормку для кабанов и прочей лесной живности, которую егеря рассыпают по лесам. Поэтому за этим «блюдом» увязались ещё названия: «лосиный корм», "лосина", "лосятина" и т.п.

В больших регионах обычно функционируют от трёх до пяти следственных изоляторов, иногда и более. Самые крупные располагаются в региональных центрах. Их называют «централами».

Сейчас это слово употребляют без разбора, именуя им все СИЗО, включая малокомплектные, расположенные в глухой провинциальной глубинке.

Это, конечно, один из примеров профанации. Смысл слова заключён в его корне – изначально централами или централками называли только центральные тюрьмы для осуждённых заключённых. Там отбывали наказание, а не бултыхались под следствием.

– Где отбывал?

– На Владимирском централе!

– Ого! Красавчик! А ты?

– В Москве, на централке…

– Ай, красавелла!

Для зэка это было неким предметом для гордости. Такое "почётное" испытание придавало ему форсу, добавляло авторитета. Отстрадал, значит, по полной. Нужду познал.

А сейчас… Просидит два-три месяца под следствием в саратовском или ещё каком-нибудь мухосранском СИЗО на колбасе и пирожках из домашних передачек, получит условный срок и ходит – кичится:

– Я типа того сидел!

– А где?

Грудь колесом:

– На мухосранском централе, ёпть!

В былое время в какой-нибудь порядочной арестантской хате его бы за подобные ответы рано или поздно поставили на лыжи**, как дешёвого фраера. А может, и того хуже…

Так что, есть определённые нюансы и в употреблении жаргонных выражений и слов. Меняется смысл понятий, эволюционирует. А может и деградирует. Время покажет…

В любом случае меняются они в сторону смягчения, упрощения. И понятия, и условия, и всё остальное. А почему? Да потому, что меняется прежде всего сам зэк, так сказать, его среднестатистическое лицо. Оно молодеет, тяготеет к комфорту, теряет суровость, но обретает легкомысленность. Однако, обо всём по порядку…

Формально СИЗО, конечно, тюрьмой не является. Тюрьма, как таковая – это один из видов исправительных учреждений.

Тюремное заключение, то есть лишение свободы с отбыванием наказания в тюрьме, назначается приговором суда. И это одно из самых суровых наказаний в современной России. К отбыванию наказания в тюрьме приговаривают особо опасных рецидивистов, а также за преступления, связанные с терроризмом, захватом заложников, попытками госпереворота, покушениями на представителей государственной власти и правосудия, а иногда и за жестокие убийства.

За прочие особо тяжкие преступления, даже совершённые впервые, суд также может назначить часть срока отбывать в тюрьме, а после – уже в колонии. Всё это отражается в приговорах.

Кроме того, в тюрьмы переводят из разных исправительных колоний, так называемых, злостников. То есть тех, кто систематически грубо нарушал порядок отбывания наказания. Это в общем-то нечастые, единичные случаи.

Условия отбывания в тюрьмах, как я уже описывал, суровые. Зэков содержат в запираемых камерах: общих или одиночных. Им устанавливают общие или строгие условия отбывания. Причём, все вновь поступившие, кроме инвалидов, вначале не менее года находятся на строгом режиме тюрьмы. Это одна посылка и одно свидание в год, прогулка раз в день на полтора часа в маленьком, специально оборудованном, изолированном «дворике» и разные прочие режимные «прелести». За хорошее поведение их через год могут перевести на общий режим: две посылки или передачки и два свидания в год, два часа в день – прогулка на свежем воздухе.

Никакие словесные описания не дадут полного и ясного представления, если сам там не бывал. Достаточно отметить, что те, кто был переведён из тюрьмы в колонию, очень неохотно о ней рассказывают, не хотят вспоминать.

Я ежедневно общался, живя бок о бок в одном отряде с тремя такими ребятами, прибывшими сюда, в зону, из разных тюрем России и там отбыли, соответственно, шесть, восемь и четырнадцать лет. Но ничего определённого ни разу от них не услышал. И не выяснил, при всём моём интересе. Рассказывали, конечно, кое-что, но как-то умело «съезжали» с темы: «Ну, в камерах жили… Работал. На швейной машинке. Потом обувь шил… В камере убирался, чтоб чисто было… Кормили? Как когда… Мусора злые там… Хотя не всегда… Но воровская движуха была. Там положенцы*** были от воров…». И всё. А что к чему – клещами не вытянешь. Но и у самого нет желания бередить им старые раны…

Исправительные колонии ранее именовали исправительно-трудовыми, а до этого – лагерями. В просторечьи их, как известно, называют зонами.

Они в зависимости от специфики контингента (тяжести совершённых преступлений, наличия рецидива и прочее) различаются по режиму и условиям отбывания наказания. В связи с этим их делят на следующие виды: исправительные колонии общего режима, строгого режима, особого режима, колонии-поселения, воспитательные колонии.

Это, естественно, для гражданских лиц.

У военнослужащих свои места лишения свободы: дисциплинарные военные части и гауптвахты.

В воспитательных колониях отбывают наказание несовершеннолетние осуждённые. Само собой, мальчики и девочки – в разных колониях. А в пределах одной колонии установлены разные режимы, называемые условиями отбывания наказания, для разных категорий малолеток. Они зависят от их поведения.

При строгих условиях юных зэков содержат в изолированных запираемых помещениях. Им ограничивают количество свиданий с родственниками и возможность приобретать продукты и товары в магазине колонии.

А вот тем, кто отбывает в льготных условиях за безупречное поведение, учёбу и труд открываются всевозможные блага вплоть до проживания за пределами зоны, ношения гражданской – «вольной» – одежды и пользования наличными деньгами.

Соответствующее промежуточное положение занимают обычные и облегчённые условия.

Итого четыре ступеньки комфортности жизни. По ним можно быстро подняться и пораньше попасть домой. Но на любой из них можно навернуться, даже на самой верхней, спотыкнувшись об «порог» почти на самом выходе, и загреметь вниз…

Дело не моё, но, зная все особенности нашей системы, представляю, какая благодатная среда там создана для коррупции и торжества социальной несправедливости: бывшему детдомовцу, сироте, льготные условия не светят, хоть он из кожи вылезь. А мажорику родители-толстосумы проплатят местечко в «социальном лифте», чтоб о ступеньки не спотыкался и не поскальзывался…

В колониях-поселениях отбывают наказание осуждённые (причём совместно и мужчины, и женщины) за преступления небольшой и средней тяжести, ранее не сидевшие. Бывшие зэки тоже иногда попадают на «посёлок», как в обиходной речи эти колонии называют, но за преступления, совершённые по неосторожности.

Есть колонии-поселения и для отбываюших уголовное наказание – те, в которые переводят по хорошей характеристике из зон общего и строгого режимов для дальнейшего отбывания наказания. Такую замену на более мягкий вид лишения свободы называют «перережим», зэков – «перережимниками», а колонии-поселения для них – «перережимными».

Получается, впервые осуждённые за мелкие уголовные деяния живут в одном «посёлке», а "перережимники", в том числе неоднократно сидевшие – в другом.