– Наш отец был охотником. Он погиб, защищая нас и нашу мать, спас нас от гибели. Мы с Аурумом поклялись стать охотниками в честь отца, а мать была против. Она – жрица леса, и хотела, чтобы я тоже стала жрицей. Аурум всегда меня защищал, и тут он тоже защитил меня, настроив себя против матери. В итоге они разругались до того, что Аурума лишили привилегий. Теперь они почти не разговаривают друг с другом, но Аурум повинуется ей, ведь ее положение выше, чем его, к тому же она все-таки наша мать. Прости, – она снова вздохнула, – я больше ничего не могу сказать тебе…

Она хотела уйти, но я удержал ее за плечо – хоть она и была ниже старшего брата, мы были с ней одного роста – и ответил:

– Это ты меня прости… Я не должен был расспрашивать тебя об этом.

– Нет-нет, – закивала головой Алесия. – Ты так много рассказал о своей жизни, а мы почти ничего не говорили о своей…

Остаток ужина мы провели молча. Я неспешно доел свою порцию травяного супа, и Алесия вновь ушла, но теперь мне было действительно жаль, что она меня покидает в таком настроении.

Во время нашей следующей прогулки мы с Аурумом прошли намного дальше, обойдя всю обширную площадь по периметру.

– Скажи, Аурум, – начал я. Эльф кивнул:

– Да? – спросил он.

– Ты мне говорил, что драться нужно так, чтобы не задевать свое биологическое поле. Но я видел твоего товарища… Энтиэля. Кто он? Воин?

Аурум усмехнулся и ответил:

– Он селххет, как и я. У нас нет воинов, мы ни с кем не воюем. И он сражается, защищая свой битх’бал, обнимая врагов своими доспехами и прижимая к своим острым шипам.

– Но ведь получается, что он подпускает врагов слишком близко и нарушает границы поля! – возразил я.

– Нет, доних, – отрицательно покачал головой Аурум. – Ты снова ничего не понял. Он защищает свой битх’бал, облекая его в свои доспехи. Враг не может подойти ближе, чем надетый на Энтиэля доспех, и задеть его поле. При этом Энтиэль, прижимая врага к себе, разрушает целостность битх’бал противника. Его способ хоть и отличается от моего, тем не менее направлен на одно и то же. Твой меч для тебя – плохое оружие. Почему, спросишь ты? Ты не можешь защитить свой битх’бал мечом, враг постоянно прорывает его и выходит обратно. Получается, границы твоего поля в бою беспрестанно разрушаются, ты их не контролируешь. Если враг тоже владеет мечом, то получается, что дерясь, вы попеременно разрушаете битх’бал друг друга, и проигрывает тот, кто вымотается быстрее. Если бы твое поле не нарушалось, ты бы никогда не вымотался. Возможно, ты вспомнишь свои предыдущие бои и то, как ты сильно уставал после них, не столько физически, сколько морально?

Я уже в который раз промолчал на вопрос Аурума, осознавая, что опять он в какой-то степени оказался прав. Часто я ощущал себя опустошенным после долгой драки с преступником, когда уже казалось, что он вот-вот проткнет тебя своим остро заточенным клинком, но судьба складывалась иначе. Тогда я думал, что побеждал за счет своего мастерства, но теперь, после слов эльфа, стал сомневаться в этом. Было ли это действительно мое мастерство или же просто большая удача? Сложно было ответить.

– Вот почему мне не нравится твой меч, – продолжал эльф. – Однако, твой арбалет мне нравится, потому что, как и лук, позволяет атаковать битх’бал врага, не допуская его к себе. Если бы ты его не перезаряжал так долго, то это было бы превосходным оружием. Твои бомбы, – подумал он, – возможно, тоже вполне подходящее оружие, помогающее расправиться с противником на расстоянии. Но мне оно не нравится, так как задевает много лишнего при взрыве и наносит вред природе.

Я задумался о словах Аурума. С его точки зрения получается, что все мои дополнительные способы борьбы с чудищами на самом деле являются главными, и что я дерусь совсем не так, как надо. Я не мог до конца поверить эльфу, ведь годы обучения фехтованию не могли пройти просто так! И все же в моей голове начали закрадываться мысли сомнения о моем стиле сражения.

– Я разговаривал со Сланией, – сказал внезапно Аурум. – Она говорит, что тебе пора уходить. Ты уже почти излечился.

– Да, я излечился, – согласился я. – Я премного благодарен… Но разве я ничего не могу сделать взамен? Или остаться еще здесь на некоторое время?

Аурум молчал. Он опустил свою громоздкую шляпу на лоб так низко, что я не видел ничего, кроме его тонкой черной бороды.

– Она говорит, что ты можешь принести беду в Дадал’Тревар, – вдруг сказал он, нарушив нашу тишину. – Возможно, что, зайдя в ту странную пещеру, ты пробудил чудовище.

– Какое чудище? – спросил я. – Там было чудище?

– Не чудище, – ответил Аурум, не поворачиваясь ко мне, – чудовище. Доних, ты не знаешь разницу между ними?

– Ну, чудище – это зверь, не входящий в основной цикл жизни природы, – стал объяснять я. – Цель чудища – беспричинное уничтожение и разрушение. Насколько я знаю, чудища стали часто появляться в мире лет сорок назад…

– А чудовища?

– Я не понимаю, – признался я. Аурум вздохнул и ответил:

– Бывает, что чудища вырастают до невообразимых размеров и мощи и становятся угрозой не просто какому-то животному, доних или эльфети, а целому городу или того больше – всему миру. Такие монстры называются чудовищами, повелителями чудищ. Да, они могут использовать других чудищ для достижения своих целей, и сами являются не такими глупыми и прямолинейными, как чудища. Правда, чудовища появляются крайне редко, – Аурум снова замолк на несколько секунд. – За свою жизнь я сталкивался с чудовищем один раз. Тогда погиб мой отец…

– Тогда ты поклялся стать охотником, – прошептал я.

– Нет, – ответил эльф, услышав мою фразу, – тогда я поклялся стать селххет, как и моя сестра. Но Слания была против. Она хотела, чтобы Алесия стала жрицей. Я вступился за Алесию… Теперь я Адамантис.

– Что это значит? – спросил я, недоумевая. – Я думал, это твоя фамилия…

– Нет, – отрезал Аурум. – У нас нет фамилий, доних. Мы принадлежали к высшим эльфети, Дарконис, касте жрецов. Но Слания на правах матери отняла наше звание, и мы стали отреченными, которых эльфети называют Адамантис. Адамантис не имеют права голоса на общем совете и они должны сами заботиться о себе, не получая помощи от других эльфети. Но мне, как и Алесии, это неважно, главное – отомстить за смерть отца.

Голос Аурума был тверд, но все же где-то внутри ощущалось отчаяние. Видимо, эльф уже не первый год пытается восстановить свое имя, но не знает, откуда начинать поиски того чудовища, которое убило его отца.

– Я могу увидеться со Сланией? – спросил я. – Я мог бы попробовать поговорить с ней…

– Нет, – сухо перебил меня Аурум. – Доних не может видеться с Дарконис, это строго запрещено. Вообще, я слишком много тебе рассказал. Тебе следует молчать о том, о чем мы говорили сегодня, иначе тебя точно будут ждать неприятности.

Больше мы не разговаривали, до самого конца прогулки. Аурум проводил меня до моего домика и сразу же ушел, тихо и бесшумно, и даже шаль на входе не шелохнулась за его широкими плечами.

Значит, все то, что Аурум с Алесией делали здесь для меня, они делали самостоятельно, не получая помощи от других эльфов? Но зачем им нужно было выхаживать меня? Я был не более полезен для них, чем кто-нибудь другой из людей. Вообще, чем больше я находился в Сумрачном Городе, тем больше я путался в его устройстве. Были ли все отреченные изгоями или они все-таки играли какую-то роль в жизни эльфов? Что такого особенного делают Дарконис? Есть ли другие эльфийские касты?

Мои размышления прервала вошедшая со своим любимым музыкальным инструментом Алесия. Она тихо уселась на стульчик, положив инструмент на колени, и сказала:

– Я хотела немного спеть тебе нашу песню…

– Что это за песня? – тихо спросил я.

– Она посвящена нашему народу, – ответила Алесия, настраивая длину струн на колесе. – Эта песня о том, что мы потеряли и что обрели взамен… Я всегда думаю о нашем отце, когда пою эту песню… – Она дернула ручку, прикрепленную к колесу, и стала его крутить. Из инструмента понеслись красивые мелодичные звуки, и тут Алесия запела. Ее голос звучал спокойно и волшебно, изящно переплетаясь с гармонией инструмента, перекатываясь, словно морские волны, то становясь быстрее и громче, то наоборот, тише и медленнее, и все это завораживало и навевало самые разные мысли, о прошлом и о будущем, и заставляло сердце внимать песне и стучать ей в такт, будто соглашаясь с историей, которую песня пыталась донести. Звонким голосом звучал голос Алесии, словно у меня в голове:

А улати, мон атрон,

А брохен компрохон,

А хсту, уратуи уорробион…

Кенетлон, клоуисьон,

Кауарон, калетон…

Пока она пела, мне казалось, что я понимаю смысл слов, не тот, который звучал в песне Алесии, а тот, который был скрыт за самими строчками, который мог понять любой, впустивший эту песню в себя, в свое сердце. Когда Алесия закончила петь, казалось, что мимо меня прошла целая вечность, весь золотой век эльфийской истории.

– Ты так мечтательно задумался, человек, – грустно улыбнулась она. – Надеюсь, тебе понравилось.

Я просто кивнул, так как у меня не хватило бы слов, чтобы описать все впечатления, которые я испытал от этой песни.

Так же печально улыбаясь, Алесия вышла из комнаты. Мир погружался в вечернюю тьму, и я, успокоившись от красивой мелодии, легко и непринужденно уснул в мягкой постели.

Очнулся я от холода. Где-то сверху я слышал тяжелый шум льющей, как из ведра, воды.

– Где я? – спросил я, испуганно озираясь.

– В Энтеррском лесу, – ответил стоящий рядом со мной Аурум. – Я вывел тебя из Дадал’Тревара, пока ты спал. Настало время нам расстаться.

– Прямо так? – удивился я, протирая спросонья глаза. – Но я ведь не был одет в свое снаряжение, и вещи я тоже не взял.

– Если ты посмотришь на себя, – сказал эльф, натягивая шляпу на лоб. – Ты увидишь, что какой-то молодой доних одет в снаряжение охотника, с сумкой на плечах и палкой, – тут он подкинул мне шест-водомерку, – в руках.

Я подхватил шест и оглядел себя. Действительно, я был одет абсолютно так же, как тогда, когда дрался против армии гноллов.

– А как же спина? – спросил я.

– Твоя спина полностью зажила, – сказал из-под шляпы эльф. – Если ты про рваные дырки сзади на одежке, то они залатаны так, словно ничего и не рвалось.

Проверить слова Аурума у меня бы не получилось, но я ему охотно поверил.

– Твоя деревня в той стороне, не слишком далеко, – показал пальцем Аурум. – Больше я тебе ничем помочь не могу, доних. Тебе придется добираться одному. Техват!

Эльф шагнул назад в кусты и исчез, будто его тут и не было. Я остался один под плотной желтой листвой молодой омелы, посреди болота, да еще и в сильный ливень.

Я уже совсем забыл, что я пробыл в эльфийском городе три недели, а тем временем уже давно наступила осень. Странно, как в Дадал’Треваре поддерживалась теплая, ясная погода, тогда как весь Энтеррский лес беспрестанно заливало ливнями, как сейчас? Уровень воды в озерах и болотах существенно поднялся, теперь стало сложнее найти брод. Вся земля в лесу превратилась в сплошную слякоть, на которой было нетрудно поскользнуться. Сквозь пелену падающих дождевых капель я видел не дальше, чем на десяток метров. Понятно, что эльф не специально выкинул меня в столь суровое время, но неужели он не мог меня довести прямо до деревни, тем более зная, где она находится? На мгновение эта мысль скользнула в моей голове, но почти сразу же сменилась другой – я задумался, как Аурум пробирается сквозь лес под таким же дождем?

Я пошел в ту сторону, куда указал мне эльф-охотник. Нащупывая более-менее твердую почву шестом, я медленно перебирался по чащобе. Вокруг себя я не видел ни животного, ни чудища – никакого живого существа. Никто не осмеливался выйти под такой сильный дождь, лишь я один шел под открытым небом, да и то не совсем по своей воле. Окружение вокруг меня не менялось, повсюду преобладали серо-коричневые цвета, а воздух почти целиком состоял из водного пара, в котором было довольно тяжело дышать. Внезапный порыв ветра изменил угол падения капель, решивших теперь найти все щели в моей и без того насквозь промокшей одежде, и сорвал с деревьев уже пожухлые темно-красные листья, часть из которых врезалась в меня и так и осталась, прилипнув к сумке, рубашке и штанам. Вода тоненькими ручейками стекала с моих волос мне за воротник, щекоча лопатки.

Случайно перед собой я наткнулся на несколько стоящих друг рядом с другом деревьев, ветки которых были сломаны. Пройдя чуть вперед, мой шест наткнулся на что-то твердое на земле, звякнувшее глухим железным эхом. Я наклонился и опустил руку под воду. Рука нащупала древко металлического оружия. Я поднял его и увидел, что это не что иное, как гнолловское копье. Похоже, что я пришел на дорогу, по которой мы с эльфом и дриадами догоняли остатки армии гноллов. За три недели копье уже полностью проржавело и безвозвратно испортилось. Я уставился на это копье и задумался. Глянув вправо, я заметил, что там тоже были сломаны ветки, к тому же из воды торчали наполовину обглоданные кости. Похоже, что погоня велась в ту сторону, хотя в такую погоду обнаружить это было почти невозможно. Что-то екнуло у меня в груди, я повернулся направо и пошел туда.

В конце должна быть поляна с той самой злополучной пещерой. Я был уверен, что огонь вырвался из нее не просто так. К тому же Слания, по словам Аурума, говорила, что в этой пещере, возможно, пробудилось некое чудовище. Под таким ливнем пламя мне не грозит, единственное, чего я боялся – что саму пещеру затопило, и я не смогу туда забраться, ведь неизвестно, какой она величины и формы.

За себя я уже не боялся – я и так промок насквозь и наверняка простужусь. Сейчас у меня была одна цель – пещера.

Мимолетом я подумал о Ауруме и на мгновение остановился. А вдруг эльф снова следит за мной? Может, он опять попытается остановить меня, как пытался в прошлый раз? Вот только поможет ли он мне теперь, когда я, не смотря ни на что, снова его ослушался… Но я отбросил эту мысль и снова продолжил свой тихий путь. Вряд ли эльф присматривает за мной, слишком уж дрянной была погода.

Деревья передо мной расступились, и я вышел на ту самую поляну, где потерял сознание три недели назад. Сквозь пелену дождя я пытался всмотреться в середину этой поляны, которая сейчас была самым настоящим озером, окруженным со всех сторон густым лесом. Но зрение меня подводило – я не мог обнаружить холмик, обозначавший пещеру, хотя он явно должен был проступать над текущим уровнем воды.

Я решил подойти ближе и направился, как я подумал, в центр поляны. Внезапно землю подо мной повело в сторону, я не удержался и заскользил ногой по илу. Вскинув в последнем рывке руки, я упал, захлебнув пару глотков грязной воды. Встав на руки, которые моментально окоченели под водой, я откашлялся и попытался встать. Ступни не сразу могли нащупать твердое основание, чтобы я мог опереться, но наконец у меня получилось присесть сначала на колени, а потом и на прямые ноги.

С ужасом я понял, что в падении уронил свой шест-водомерку, и теперь он лежал где-то на дне этого достаточно большого озера, если его не унесло подводным течением или не засосало под зыбкое илистое дно. Но делать было нечего, и я, нащупывая ногами путь, пошел дальше.

Кажется, я дошел уже до середины поляны – я мог видеть деревья на другом краю озерка, но холма я так и не обнаружил. Что же это могло значить? Не могла же пещера пропасть просто так, моментально, без каких-либо признаков завала или чего-то подобного? Или я вышел на совсем другую поляну? Но такое просто не могло произойти, ведь я шел точно по следам, оставленным убегавшими тогда гноллами. Но где же пещера? На этот вопрос я нигде не мог найти ответа.

Пройдя еще немного времени по поляне в тщетных попытках поиска, я понял, что надо возвращаться в деревню. Правда, теперь это было сложнее – я потерял шест, измазался в грязи, наглотался воды и продрог. Борясь с ознобом, пытающимся заставить мои конечности дрожать мелкой беспокойной дрожью, я поспешил по обратному пути. Сделать это было не так просто, даже с учетом того, что я только что здесь проходил – ведь я не оставлял следов, идя по грязным ручьям, затопившим лес.

Не знаю, сколько времени я шел по лесу, постоянно спотыкаясь или утопая по бедра в воде. На лес уже опускались сумерки, когда я, жутко дрожа от холода, наткнулся на небольшую возвышенность, до которой не достала вода. Впереди я заметил разъехавшуюся тропинку и только теперь понял, что я уже совсем близко от деревни.

Как раз, когда я ступил на дорожку, ливень стал прекращаться и вскоре от него остались только редкие капли, падающие с громким хлопком по всему лесу вокруг. Я волочил ноги, набирая комки глины носками своих сапог. Хлюпанье ног впереди заставило меня поднять взгляд. Я увидел перед собой деревню. У калитки дома Сигнеллей стояла перепуганная Таинка, а ее отец Мордрент, звучно топча своими широкими ботинками, бежал ко мне, держа в руках развернутое толстое меховое одеяло. Из деревни выходила размытая фигура, но приглядевшись, я распознал в ней старосту Таллиана-Энтейне. Он стоял на дороге, укоризненно глядя на меня и держа в зубах свою вечную трубку с дымящимся табаком. В его руке я увидел венок из омелы, который Таллиан, недолго думая, швырнул далеко в сторону, прямо в грязь. В носу внезапно защекотало, и я громко и протяжно чихнул…