4

Наконец-то! Слева возник погнутый указатель синего цвета, весь в выбоинах от дроби. Надпись «Прилукомск» едва читаема. Вот интересно, это неосознанная ненависть местных охотников к судьбе, что забросила в эту дыру, или бездумная тяга к разрушению? Хотя, может, просто проверяют разброс дроби? Удобно.

Тайга нехотя отступила с обочины. Среди пустого пространства, неряшливо заросшего высокой травой, замелькали развалины: сарай – чёрные брёвна, провалившаяся крыша, остатки стены из белого кирпича, скособоченный домишко смотрит выбитыми окнами, ржавая вереница гаражей и вдоль дороги серые столбы с обрывками проводов. Вот и грубая бетонная стела с нашлёпкой поверх, с нечитаемой, стёртой дождями надписью – визитная карточка города. Приехал.

Здесь приходилось бывать, и не раз. Мелькнули две унылые пятиэтажки. Сушится бельё на верёвках. Пацаны возле подъезда возятся с мопедом. Кошка на обочине – притормозить. Юркнула в траву, не дура. Тётка с сумкой в дверях магазина. Представил, как льётся водка в пластиковый стаканчик. Сто грамм, больше не надо, и перестанет перекатываться чугунный шарик в черепной коробке, уйдут приступы тошноты. Выдохнуть и закурить! Всего-то и надо. Нет. Успею. Сначала доехать, посмотреть, что там за атмосфера, тогда можно и расслабиться. Хотя что в этой дыре может измениться? На весь городок один участковый и пара салаг в форме.

«Логан» лениво развернулся на крохотной пустынной площади перед зданием администрации. Козырёк над входом подпирают две пузатые колонны с местами отлетевшей штукатуркой. Припарковался у одноэтажного строения. Обсыпанные пылью кусты вдоль стены, окна в решётках, дверь нараспашку, подпёрта кирпичом. Сбоку табличка: «Пункт охраны порядка».

Вылезать из машины не хотелось, сросся. Сидел, тупо уставившись в лобовое стекло, испещрённое следами разбившейся летучей живности. Пусто, жарко. Ну вот, сюда я добрался. А завтра что, назад?

Злость прошла, сменилась ступором от бессмысленности происходящего.

В чёрном проёме распахнутой двери неожиданно возник силуэт, словно фотографию проявили. Полуяров Яков Петрович, собственной персоной. Вечный участковый, карающий меч правосудия для местных алкашей и появляющихся время от времени бичей, для всех тех, кого носит по жизни без руля и ветрил. С одной стороны – смешно тратить жизнь на такую мелочёвку, возраст-то не маленький, полтинник перескочил, с другой – можно и позавидовать: начальство далеко, сам себе хозяин, городок маленький, тихий, все наперечёт, обо всех всё знает, живёт спокойно. Потому и на пенсию не уходит по выслуге.

Шагнул на свет, понуро рассматривая припаркованную машину. Высокий и тощий, в форменных брюках и серой рубашке с закатанными по локоть рукавами. Седая шевелюра украшает гордо запрокинутую голову. Узкое загорелое лицо в мелкой сетке морщин. Уныло обвисший нос. Глаза снуло полуприкрыты веками. Само олицетворение неспешности и спокойствия. И передвигался соответственно – крайне неторопливо, по журавлиному переставляя голенастые ноги, за что и был прозван Стремительным.

– Привет, Петрович! – Распахнул дверцу, выбираясь наружу.

– И тебе не хворать, – буркнул нейтрально, не выражая особой радости от встречи. – Долгонько что-то ехал. Утром позвонили, – пояснил.

Пожали руки.

– Ну, как она, жизнь-то в твоей вотчине? Злодеи не перевелись?

– Течёт себе помаленьку. А чего это тебя в такую даль да за такой ерундой послали? Провинился опять? Помятый весь. Ох, Игорь, приведёт тебя беленькая в цугундер.

– Кончай, Петрович! И без тебя тошно.

– Ну-ну…

– Веди к себе, что ли, – кивнул в сторону открытой двери, – бумаги посмотрим, да и дело с концом.

– Охота тебе в эту духоту? Успеешь бумажки забрать. Ты же завтра поедешь? Пойдём, вон на лавочке, на ветерке посидим, побалакаем, а там, глядишь, и день рабочий закончится, всего ничего осталось, можно и здоровье твоё поправить. Не каждый день к нам такие гости.

Приземлились на скамейку во внутреннем дворике соседнего двухэтажного дома. На пронизанном солнцем кусте сирени трепетали под ветерком листья. Стоящая рядом бетонная урна до верху заполнена пивными банками и водочными бутылками вперемешку с яркими пакетами из-под чипсов. Окурки россыпью.

– Непорядок в твоих владениях, – кивнул в сторону переполненной урны.

– Я их не гоняю. Пусть выпивают на виду. Лучше, чем на квартире. Как квартира, так поножовщина. Я вот думаю, это замкнутое пространство на них так действует. А на свежем воздухе…

– И что, часто?

– Да не… Случается, время от времени балуют.

– А вообще атмосфера?

– Да всё спокойно. Вот только…

– Ну? Что замолчал? – поторопил, доставая мятую пачку сигарет, и вдруг понял, что уже не подташнивает. Воздух здесь такой оздоровительный, что ли?

– Слишком часто людишки пропадать стали, – произнёс задумчиво Петрович.

– Не понял. Ты про каких людишек? По сводкам вроде всё тихо.

– Сводки-то они по всему району, размазывается картинка. А у меня тут то грибник из леса не выйдет, то тонут почём зря, да так, что тела найти не можем.

– А что, раньше меньше было?

– Чёрт его знает. Может, просто кажется. – Расслабленно привалился к спинке лавочки, вытянул ноги, заложил за голову худые жилистые руки. – Ещё и зеки сорвались. И тоже как растворились. Вохра на ушах стоит, из тайги не вылезает. Да ты, наверное, знаешь. У вас-то что делается? Я слышал, стреляли?

– Ерунда. Пацанва отношения выясняла. Насмотрелись, блин, «Бригады». Сейчас не девяностые.

Замолчали. Хорошо было вот так сидеть на солнышке и лениво вести ни к чему не обязывающую беседу. Из-за угла дома, неспешно выбрел пёс, черно-белого окраса, с полуобвисшими ушами, такой же неухоженный, как и окружающий пейзаж. Подошел, остановился поодаль, размышляя, что делать дальше, и растянулся на земле, положив голову на лапы. Показалось, что даже вздохнул тяжело, принимая столь непростое решение.

– Москвичи-то здесь каким макаром оказались? – Вопрос был пустой, и оба это понимали. Информация прошла в сводках по району, но, раз приехал, нужно выразить заинтересованность.

– Да идиоты, – лениво отозвался Яков Петрович. – Полезли пещеру исследовать. Приборы у них какие-то.

– Это понятно. Подробности?

– Так в бабе под сто кило будет! Мы её еле из этой ямы вытащили. – Петрович оживился, поджал ноги, заёрзал на лавочке.

– И что?

– Рухнула она на него сверху, когда вылезали. А там камни. Как комара прихлопнула. У обоих черепно-мозговые, несовместимые.

– Тела отправили?

– Нет, в морге ещё.

– Глянуть завтра, что ли.

– Хочешь, погляди. Баба знатная.

Зазвонил мобильник. Пёс поднял голову, настороженно посматривая на поднявшегося Петровича, выуживающего телефон из кармана. Сообразив, что опасность отсутствует, повернулся на бок, вытянул лапы, и потянулся всем телом, широко разевая пасть в зевоте.

– Пошли в контору. Вызывают.

По коридору, мимо обитой железом двери с решётчатым окном, за которой, отвернувшись к стене, оглушительно храпел на нарах задержанный мужик бомжеватого вида, прошли в кабинет. Как и было обещано, в комнате душно и затхло, несмотря на распахнутое окно. Стрекотал факс, выплёвывая бумагу. Парнишка в майке увлечённо что-то разглядывал на мониторе компьютера.

– Дениска, опять игрушки? – дежурно укорил Яков Петрович.

Паренёк, не поднимая головы, быстро поводил руками над клавиатурой и только потом удивлённо вскинул честные голубые глаза.

– Да никогда! Сводку составляю. Факс для вас вон, на столе.

Петрович водрузил на нос очки.

– Ничего интересного. Письмо от геологов. Начальник подстраховывается. А зачем? Либо пиши заяву, либо сиди и не высовывайся, надейся, что пронесёт.

– В чём дело-то?

– В маршрут они должны по двое ходить, строго прописано, а улетел один. На следующий день повезли напарника. Прилетели, обшарили всё вокруг – нет никого, и следов стоянки нет. Вот теперь и строчат письма. А смысл? Контрольный срок выхода из маршрута, – заглянул в листок, – через одиннадцать дней. До этого заяву никто не примет, дураков нет. Ну и сиди тихо, раз не уследил. А уж там как бог даст: либо сам выйдет, либо его уже давно в живых нет. Дениска, ответь им: «Принял к сведению». И подпись, ну, ты умеешь. – Подхватил со спинки стула китель, фуражку с крючка. – Пойдём отсюда! Денис, ты до десяти дежуришь. Этого, – кивнул на дверь, – через два часа выпусти. Должен уже проспаться. Скажешь, чтобы завтра утром ко мне явился.

На улице посвежело. Солнце садилось, деревья отбрасывали длинные тени. Из дверей администрации сочилась жидкая вереница женщин. Рабочий день закончился, по магазинам – и домой: мужей кормить, детей обихаживать. И Петрович сейчас пойдёт домой. А я – в гостиницу. Он – к жене, а я – водку в одиночестве.

– Чёрт! Бумаги-то по москвичам я не забрал.

– Завтра заберёшь, какие проблемы? Или ты с утра пораньше, по холодку хочешь уехать?

– Не решил ещё.

– Решай. Если надо, вернёмся. Но я тебе так скажу: лучше мы сейчас дойдём до магазина, закупимся и ко мне. Куда спешить? Посидим, о жизни поговорим. Наталья покормит домашним. Переночуешь.

К Петровичу идти не хотелось. Улыбаться его жене, нахваливать угощение, потом пустой разговор о работе, о политике. Спать на чужой постели, прислушиваясь к шорохам. Чужой душ, чужой туалет. Навязчивая забота хозяев. Нет, не хочу! Хочу сидеть в трусах посреди пыльного гостиничного номера, пить тёплую водку из гранёного стакана, закусывать консервой из банки, ломать хлеб руками – вот это хочу, и чтобы никого рядом, чтобы тишина.

– Нет, Петрович, извини. Не сегодня. До койки бы добраться.

– Ну, как знаешь.

– Ты только не обижайся. – По-дружески приобнял за плечи. Хоть и младше, а званием повыше, это уравнивало. – Я что-то правда не в себе. До гостиницы бы добраться и в койку, одно желание. Места, я надеюсь, есть?

– У нас здесь всё есть. С этим – порядок.

5

Если сильно желать и желание не слишком сложное, то сбывается. Принижать желания нужно, простыми они должны быть. Всё сбылось до мельчайших подробностей: гостиничный номер, сквозь пыльное окно просачивается свет умирающего дня, выдвинутая тумбочка с остатками еды, узкая кровать со сдёрнутым покрывалом, и он, лежащий голым поверх одеяла, плывёт во сне над тайгой, прорезанной бесконечной лентой дороги, убегающей за горизонт.

Не сразу сообразил, что в дверь стучат, что уже утро. Чертыхаясь, натянул трусы, придерживаясь за стену, подошёл к двери.

– Кто? – Голос прозвучал хрипло и незнакомо, звуки отказывались покидать тело. Кашлянул, прочищая горло.

– Полуяров.

Что ему надо? Интересно, который час? Чёрт, часы на тумбочке. Щёлкнул замком, открывая дверь.

На пороге Петрович, в форме, да ещё и с планшеткой в руках. Лицо каменное, застывшее.

– Собирайся, Игорь Константинович, ЧП у нас. В машине жду.

Вот тебе на! И никакого «с добрым утром». Повернулся и ушёл. Силён мужик!

Так, первым делом под душ. Время? Ого, начало десятого. Это я хорошо придавил. Что стряслось-то? Поножовщина, огнестрел или кассу подломили?

Холодный душ вернул к жизни. Захотелось кофе.

Бодро сбежал по лестнице со второго этажа, мимо ресепшена, даже не посмотрев, кто за стойкой. Распахнул дверь. Солнце! Зажмурился. Хороший день. Это редкость в наших краях, обычно в это время уже дожди поливают. И только теперь заметил лужи, разлитые по асфальту, и листву, посбитую с деревьев. А ночью-то дождь прошёл и, похоже, сильный. Ничего не слышал.

У заляпанного засохшей грязью газика маячила длинная фигура Петровича. Ну, раз казённую подали, на своей не поеду.

Подошёл, напуская на лицо озабоченность, – будем играть по правилам.

– Что стряслось?

– Расскажу. Садись.

Петрович, сложившись почти вдвое, кое-как уместился на водительском месте. Ожесточенно орудовал заедавшим переключателем скорости. Тронулись, разбрызгивая по сторонам воду из луж.

– Значит так, Игорь Константинович. Сегодня ночью из морга больницы пропали два тела.

– Да ты что, шутишь? Кому… – Но, взглянув на серьёзное лицо Петровича, осёкся.

– Подожди, ещё не всё. Москвичи это. Те, что пещеру обследовали.

– Ё-п-р-с-т!

«Попал! – затолкалось в голове. – Теперь отсюда не выбраться. Вот тебе и прокатился туда-назад. Бред какой-то. Кому это нужно? Ошибка? Разбираться всё равно придётся. Не дай бог что-то серьёзное, отписываться замучаешься».

– Что ещё известно?

– Похоже, сторож при больнице тоже исчез. Но это ещё проверить надо.

– Что за человек? Сиделец?

– Не, из своих, но крепко пьющий. Санитаром в больничке работал, а потом его…

– Ясно. Куда едем?

– В морг, конечно. Посмотрим на месте, что к чему.

– Наверх сообщил?

– Решил, сначала сами осмотримся.

– Это правильно. Спешить не надо.

Минуя поднятый шлагбаум, вкатили на территорию больницы. Газон, неряшливо заросший травой, нависающие ветви берёз с начавшей желтеть листвой. Лужи на асфальте. Сбоку, у глухой стены, под сварным козырьком, крытым ржавым железом, ступеньки в подвал. На низком бетонном бордюре, опоясывающем приземистое одноэтажное здание, сидели двое. Денис и ещё один, молодой и мордатый, оба в форме.

– Что происходит? – строго спросил Петрович, распахивая дверцу.

– Ничего, – лениво выцедил мордатый. – Вы приказали явиться, мы явились. Вас ждём. А что?

– Работнички! В морге никого?

– Замок висит.

– Здесь ждите.

Главврач была на месте. Вызвонили патологоанатома. И завертелась рутина опроса, который ясности в произошедшее не внёс. Ночью сторож был один. Утром – ни сторожа, ни тел. Морг заперли, ничего не трогали.

Вернулись к моргу.

– Смотри, что получается, – подытожил Петрович. – Через главный вход, который на виду, не полезли – замок не тронут. А чёрный ход был, по-видимому, открыт, или сторож сам пустил.

– Как же они умудрились тела вытащить? На этой лесенке не развернёшься.

– Во! Это ты правильно отметил. Они! Один бы ни в жизнь не справился. Значит, несколько их было.

– Может, сторож помогал?

– Всё может быть…

Приступили к осмотру. Тёмный коридор, двери. Комнатушка сторожа. Пахнуло затхлым. Кровать с панцирной сеткой, матрац, наполовину сползший на пол. Засаленная подушка. Опрокинутый стул у стены. Стол. Возле ножки стола пустая поллитровка. На столе: бутылка водки, опустошённая на три четверти; два гранёных стакана; буханка чёрного, с отщеплёнными краями; три огурца (один надкушен); вскрытая банка консервов «Бычки жаренные в томатном соусе», практически пустая; вилка; столовый нож с деревянной ручкой. Полка над кроватью. На полке стопка газет и книга Юлиана Семёнова «ТАСС уполномочен заявить». Пол грязный, выявить отдельные следы не представляется возможным.

Перешли в прозекторскую. Холодно. Лекарственно-сладковатый запах. Врубили свет на полную. Большой гулкий зал со слепыми белыми окнами под потолком. Два застеклённых шкафа у стены, длинный массивный стол. Три каталки в центре зала хаотично сдвинуты по отношению друг к другу. Две пустые, на одной – тело, прикрытое простынёй. Жёлтые ступни, бирка.

– Как тут? Всё на месте?

Патологоанатом придирчиво осмотрел столик с инструментами, тревожно отсвечивающими сталью.

– Ничего, на первый взгляд, не тронуто. Каталки только сдвинуты, а стояли ровно в ряд вдоль стены. На этих, – указал на пустые, – они и лежали.

– Ну, это понятно… – непонятно к чему обронил Петрович. – Игорь Константинович, у тебя вопросы есть?

– Почему эти, – кивнул в сторону каталок, – здесь, а не в… – замялся, подыскивая правильное слово, – холодильнике?

– А чего их туда-сюда? Температура одинаковая. Холодильник давно на ладан дышит. Я с утра пораньше как раз с этим, – кивнул, – поработать собирался. Родственники тормошат. Хоронить надо. Сами знаете, три дня… – Патологоанатом приподнял край простыни, показалось сейчас сдёрнет, покажет, с чем ему предстоит работать.