День четвёртый

– Куда ты тянешь? В воду поглубже зайди, тогда и нос развернётся! – Андрей орал, полулёжа спиной на здоровенном валуне, пытаясь ногой развернуть корму лодки, чтобы направить её в слив между камнями. Вадим, стоя ниже по течению, тянул за верёвку, привязанную к носу лодки.

Вот чего он орёт? Нормально говорить не может? Ты объясни, как? Что ты хочешь? Я же не против, я сделаю. Орать-то, раздражаться зачем? Достал! Лучше бы я с Виталием плыл.

Устали. Время – к обеду, а уже вымотались. Всё было не так лучезарно, как представлялось.

Узкий поток бежал по каньону среди громадных хаотично наваленных глыб, делясь на отдельные струи.

Брели по воде, направляя носы лодок в сливы воды между камнями, а сами – либо обходили, либо перелезали через них.

Двигались медленно.

Плыть на лодках получилось всего несколько раз – метров по сто.

Но больше всего выматывали отмели и мелководье. Стенки каньона порой расступались, и поток разливался широко и мелко. Боялись пропороть днища о камни. Вчетвером, по двое с каждого борта, стараясь держать на весу, перетаскивали лодки через отмель.

Светило солнце, вода весело журчала, перекатываясь по камешкам, а они тащили, тащили, тащили… Потно, тяжело и бесконечно.

И наградой – за поворотом – широкая каменистая отмель и ручей – даже не ручей – маленькая речка по левому борту. И каньон сразу стал шире, и вода полетела вниз мощными струями, огибая камни, переливаясь через них тонкой искрящейся на солнце плёнкой.

Свершилось! Дождались! В лодки. Вёсла в руки. Отталкиваясь от громадных валунов.

Поплыли мимо навороченные каменной грудой стены каньона.

И плёс за поворотом. Первый плёс!

Река набрала силу, почувствовала уверенность, перестала неистово рваться вперёд, остановилась передохнуть.

Вынесло, выплюнуло на плёс.

Лодки покачивались на свободной воде. Редкие клочья оседающей пены. Течение слабое. Глубоко под днищем – вода прозрачная, дно видно.

Не гребли. Замерли. С вёсел – капли о воду, медленно, словно во сне…

– Ого-го-го! – заорал Колька. Порвал оцепенение.

– Что орёшь как оглашенный? Поплыли.

– Может, лагерем здесь встанем? Обсушимся, пока солнышко. Промокли же все насквозь, хоть выжимай, – Виталик, чуть пошевеливая вёслами, медленно подгребал к берегу. – И посмотреть хочется, что там за этими стенками? Вдруг там земля обетованная?

– Ладно. Давайте к берегу. Перекурим, – Андрюха резким противоходом вёсел развернул лодку. – Только останавливаться на ночёвку рано. Давайте ещё часок проплывём? Да и дров здесь нет.

Подгребли к берегу. Вылезли на камни.

Колька курил, развалившись полулёжа, закрыв глаза, подставляя лицо солнцу. Вадим снял сапоги и отжимал мокрые носки. Виталик, перелезая с камня на камень, поднимался наверх.

– Ты только там не долго! – крикнул вслед Андрей.

Виталик, не оборачиваясь, махнул рукой – мол, слышал.

Наверху было пустынно, плоско и голо. Веяло беспробудной тоской от раскинувшегося простора. Бесконечная зелёно-бурая простыня в едва заметных складках. Под ногами – дырявый ковёр из переплетений ветвей низкорослого кустарника. Да какой там… и кустарником это не назовёшь. Поросль какая-то, вцепившаяся в каменистую почву.

Солнце. Белёсое небо над головой, ни облачка. Но низкое какое-то небо, давит.

Ощущение бесконечности горизонтали и ограниченности вертикали.

Не привычно. Не уютно.

Оглянулся. Обрыв. Осыпь камней. Лента реки.

Вот река была живой – текла, блестела на солнце, пробивала себе путь. Что-то ей было нужно, куда-то стремилась…

Чапыжник – вдруг всплыло в памяти. Чапыжник? Присмотрелся – среди хаотично переплетённых веток и стеблей – ягоды – бледно-оранжевые, крупные, чем-то напоминающие малину. Сорвал пяток и стал спускаться вниз, к ребятам.

– Смотри, что нашёл! – показывал ягоды, лежавшие на ладони. – Там таких много.

– Морошка, – Андрей положил ягоду в рот. – Не дозрела ещё. Но через пару недель будет самое оно.

– Ну-ка, дай! – Колька бесцеремонно выбрал две самые крупные. – Вкус какой-то странный. Плесенью отдаёт. Они точно съедобные?

– Подожди… Если я не ошибаюсь, это Пушкин перед смертью морошки просил? – Виталик вопросительно смотрел на Андрея.

– Да. Горничная бегала на рынок за мочёной морошкой. Или за клюквой?

– Во жили! – хохотнул Колька. – А я первый раз пробую.

– Давайте в лодки, – Андрей за верёвку подтянул резинку к берегу.

Не торопились. Всё делали медленно, нехотя. Вдруг навалились усталость и безразличие – сказывались три дня нервотрёпки и гонки в неизвестность. Хотелось лечь, подставить лицо солнцу и не двигаться. Хотелось, чтобы кто-то поставил палатки, вскипятил чай. Ещё лучше – оказаться в своей, родной комнате с окнами во двор, где на площадке носятся дети, и их крики доносятся в приоткрытую форточку – лежать на кровати, прикрыв локтем глаза, видеть за закрытыми веками вскипающие красные пятна и ни о чём не думать.

Андрей с Вадимом отплыли первыми. Они уже скрылись за поворотом, а Колька с Виталием, беззлобно переругиваясь, всё никак не могли отчалить – всё было не так – вещи уложены не так, сидеть неудобно, вода под жопой…

Река резвилась. Небольшие плёсы сменялись узкими теснинами, заваленными камнями, где вода неслась, вгрызаясь в камень. Порой приходилось вылезать на берег и проводить лодки на верёвках, а иногда удавалось проскочить в узкие сливы, шкрябая бортами о камни.

В какой-то момент пришло понимание, что резинкой можно и не управлять – она сама, ударяясь носом или бортом о камень, торчащий среди несущегося потока, медленно разворачивается и уходит в слив либо носом, либо кормой. Но сидеть и ждать было скучно, поэтому работали вёслами, помогая лодке правильно развернуться.

Вадим услышал шум первым. Впереди – гудело. Хотел сказать Андрею, но не успел.

Река, словно бабочка о стекло, бессмысленно и тупо ударялась в нависающую скалу.

Они, судорожно работая вёслами, всё же сумели развернуть лодку вдоль потока, заехав бортом в каменную стенку, – ударило, подхватило и стремительно понесло дальше.

Ещё поворот.

Река кончилась!

В тридцати метрах впереди река исчезала.

Русло перегораживал огромный, неправильной ромбовидной формы обломок скалы – углом вонзившийся в центр русла, изъеденными гранями распирая ущелье. Поток, весь в клочьях грязной пены, с клокотанием ударялся, бурлил, образуя кипящую ванну, и нырял под него, исчезая.

Лодку несло.

Ударит, перевернёт, затянет!

– В воду! – истошно закричал Андрей, переваливаясь за борт.

– В воду, Вадим!

Вода обожгла. Показалось, что дна нет. Промельк испуга – затянет.

Нащупал дно, встал – вода по грудь. Вцепился руками за борт.

Лодку не удержать – несёт течением – потащило следом.

Вадим так и сидел на носу, глядя пустыми глазами на кипящий котёл под скалой.

Под ногами валун, большой – и мельче сразу стало – по пояс – упёрся – держит лодку.

– Вадим, спокойно! Аккуратно слезай в воду. Держись за борт. Нащупаешь дно – вставай на ноги и удерживай лодку, чтобы её не несло течением. Понял меня?

Вадим заторможено кивнул и стал неуклюже перекидывать ноги через борт. Резинку повело вбок. Андрей, белея лицом, удержал.

Лодку ребят вынесло кормой вперёд. Загребали вёслами, стараясь развернуть носом по потоку.

Кричать было бессмысленно – вода шумит – не услышат. Ждал.

Заметили.

Не раздумывая, одновременно, как кегли, повалились в воду. Лодка вильнула, накренилась и черпанула бортом.

Вцепились, держат. Расстояние до них – метров десять.

Так и стояли, выдыхая.

И только сейчас почувствовал, как холодно!

– Вадим, ты как?

– Нормально, – зубы выбивали дробь.

– Я сейчас отпущу верёвку – чуть-чуть – давай посмотрим, сможешь ты её один удержать?

– Давай.

Разжал пальцы – отпустил верёвку, протянутую вдоль бортов.

Вадим держал, и, казалось, довольно легко.

– Вот что делаем, – Андрей старался говорить спокойно. – Я подхожу к носу, беру верёвку и выхожу на берег. Закрепляю её. По моей команде ты аккуратно разворачиваешь нос лодки против течения. Если сразу отпустить, боюсь, что дёрнет и перевернёт. Понял?

– Да.

Пятясь, поглядывая на Вадима, медленно шёл к берегу, разматывая верёвку. Дно – сплошные валуны, приходилось всё время осторожничать – выбирать, куда и как ставить ногу, чтобы не поскользнуться.

Вылез, выполз на берег, на этот каменный развал, обмотал верёвкой здоровый булыжник. Для страховки ещё и прихватил рукой.

– Разворачивай! Только медленно!

Так, хорошо. Теперь отпускай!

Лодка чуть рыскнула по течению и встала носом против потока. Волна расходится, бурлит, ещё чуть-чуть, и зальёт.

– Вадим, иди на берег. Только аккуратно, камень сплошной на дне.

Вдвоём медленно подтаскивали лодку. Подхватили, выволокли на камни.

Мужики поступили проще. Вдвоём, вцепившись в борта лодки, медленно выводили её к берегу. Подвели. Вытащили.

Андрей, перепрыгивая с камня на камень, подошёл к ребятам.

Колька размахивал руками и возбуждённо орал:

– Круто! Блин! А если бы глубоко было? Затянуло бы к чёрту! Я сначала не понял, почему вы в воде. Только потом увидел. Как сидел на борту, так и опрокинулся.

– Рюкзак с крупами утопили, – сказал Виталик.

– Что? Совсем? Доставать надо.

– Да поймал я его! – Колька всё не мог успокоиться. – Мы когда в воду попрыгали, лодка накренилась, а он сверху лежал – вот в воду вслед за нами и съехал. Я его рукой уже в воде подхватил, потом ногой ко дну прижал, чтобы не унесло. А когда стало понятно, что лодку удерживаем, – я его достаю, в воде-то он ничего – лёгкий, а из воды в лодку перевалить не могу. Воды набрал, сука! Неподъёмным стал. Так по воде вместе с лодкой и волокли к берегу. Вон лежит…

Рюкзак лежал у самой кромки – мокрый, грязно-серый, сам похожий на камень.

– Ещё потери есть?

– Да нет вроде… Лодка воды черпанула – надо посмотреть, что промокло.

Дальше-то что и как?

– В любом случае – обноситься придётся. Лодки надо разгружать. Переоденьтесь в сухое. Я пойду гляну, что там за завалом.

– Сам бы тоже переоделся.

– После! Вроде пока не очень замёрз.

Вадим сидел на камне, обхватив колени руками. Смотрел на клокочущую волной и пеной ванну у основания скалы.

Андрей вытащил из лодки рюкзак и положил возле его ног.

– Переоденься в сухое.

Вадим не отреагировал.

– Ладно тебе… Всё плохое уже позади. Сейчас обнесёмся и поплывём дальше. Переодевайся.

– Колька! – заорал, повернувшись в сторону копошащихся возле лодки мужиков. – Колька!

Спирт бавьте! Согреться надо.

Вадим медленно стягивал сапоги – мокрые, словно к ногам прилипли.

Ошарашенность от пережитого не проходила.

Казалось… вдруг неожиданно и резко перенёсся в другой мир.

Так раньше учили плавать – заботливый папаша выбрасывал ребёнка за борт лодки и следил, как будет выплывать, – мелькнуло на краю сознания. Нет, здесь не так. Папаша сам оказался за бортом и тоже мог не выплыть. Кто тогда наблюдал? Кто выбрасывал?

Что-то поменялось.

Не мог сформулировать. Проносилось мимо отрывочными сполохами: знакомая комната, стол, компьютер, стрелялка красочная, отец – не важно, рядом или где-то там… мама… Вот он, этот шар, эта обволакивающая плёнка, кокон, в котором существуешь. Что может произойти? Да ничего страшного. Заболел? Набегут, помогут, вылечат. Ты – в коконе! Завёрнут в привычную уютную жизнь, в заботу и любовь близких.

Враз поменялось – порвалась защитная плёнка, рассыпался кокон, словно его и не было.

Река расставила всё по своим местам.

Есть только ты. И ты – один. Ты – сам за себя. Неоткуда ждать помощи. Отец – такой же одиночка. И друзья его взрослые… Все они – выживающие.

Место! Это место такое. Им здесь не надо находиться. Это место не для них.

Холодно, а капли пота на лбу. Отёр ладонью.

Исчез морок.

Судорожными движениями стягивал мокрую одежду.

У ног – в мелкой заводи между камней – вода дышала, мерно подымалась и опадала.

Мимо с глухим шумом нёсся поток – через секунду ударит о скалу, закружится в чёртовой карусели, вскипит от ярости, наткнувшись на преграду, и с утробным воем нырнёт вниз – сжатый, пролетит, проползёт, сдавленный камнем, вырвется наружу и раскинется широко и вольготно, празднуя победу преодоления.