День третий

Виталий проснулся первым.

От вчерашних туч не осталось следа.

Белый шар солнца, вывалившийся у горизонта, белёсое небо над головой – ни облачка.

Вылез из палатки, умылся.

Стоял у ручья. Прохладно. Чувствовал, как холодит мокрое лицо ветерок. Рассматривал русло.

Всё-таки со вчерашнего дня что-то изменилось.

Солнце… и ручей изменился.

Если вчера, выходя из лагеря, брели вдоль тонких струек, терявшихся в камнях, то теперь – сплошные ванны или большие лужи, разделённые плоскими каменными перемычками.

Явно больше воды стало!

И тревога, которая давила вчера целый день, – что с нами будет? – отступила. Солнце! Небо над головой! Вот оно – приключение! Как говорит Колька – «эдвенча»!

Чёрная проплешина кострища. Дров нет.

Решил, пока мужики спят, пройтись вниз по руслу, поискать каких-нибудь веточек, хоть чай вскипятить.

И только отошёл метров на пятьдесят, как на камнях, возле самой воды увидел наваленную кучу. Свежую. Только что пар не идёт.

Совсем офигели мужики! Кто это отличился? Отойти в сторону сложно? Ведь и ежу ясно, что пойдём вдоль берега, – обязательно вляпаемся.

Что-то было не так…

Брезгливо присмотрелся. В буром жидком месиве – непереваренные веточки, остатки листьев.

Медведь! Не человек.

Вспотел.

Ушёл или где-то поблизости?

Затравленно огляделся по сторонам. Во все стороны – каменистая плоскотина с куцыми пучками травы, словно остатки шерсти на облезлой шкуре. Пусто. Тихо. Ветерок.

Быстрым шагом, поминутно оглядываясь, вернулся в лагерь.

Тюк с лодкой, перевязанный крест-накрест верёвкой. Внутри – разобранное ружьё.

Брать или не брать ружьё? – решали долго.

Ружьё осталось от отца. Документов на него нет. Охотбилета ни у кого из них нет. Везти с собой – найдут – дело почти подсудное.

Наконец всё-таки решились. Поезд – не самолёт – в багаже копаться не будут. И вертолёт – не самолёт – багаж не проверяют. Решили рискнуть. Запаковали внутрь резиновой лодки.

Отец был охотником. Компания, друзья. Брал его с собой, маленького.

Словно откуда-то издалека, из какой-то сладкой мути, выплыли тугие весомые тельца убитых уток – тёплое, живое оперение и мёртво свисающая голова на размякшей шее.

Не мёртвых уток было тогда жалко. Завораживал, пугал этот непонятный переход от ещё живых тёплых перьев к безжизненно болтавшейся шее. Словно жизнь и смерть одновременно в руках держишь.

Мелькнула чёрно-белая фотография – ему лет пять – тянет руки вверх, поднимает за уши убитого зайца, стараясь оторвать от земли, и не может. Заяц здоровущий, вытягивается, словно стекает вниз, – он его за уши вверх, а задние лапы всё равно касаются земли.

Отец не успел сделать из него настоящего мужчину – охотника и хозяина жизни. Заболел.

Из плотно сбитого крепыша-военного, с седым ёжиком волос, уверенного, громогласно смеющегося, за год превратился в хнычущего старичка. Похудел, усох, и в гробу лежал уже почти карлик, похожий на старую куклу, – незнакомый и поэтому не страшный.

Приклад, стволы. Защёлкнул цевьё – он помнил, хорошо помнил, сколько раз под присмотром отца это проделывал.

Вскинул, прицелился – чёрные стволы в небо, мушка – та самая точка в конце слова «жизнь».

Подошел к палатке.

– Андрей? Эй? – постучал ладонью по брезенту.

Первым отреагировал Колька.

– Что тебе, Виталь, неймётся? Всё у тебя не как у людей – вечером ты спишь как сурок, а утром никому покоя нет.

– Сейчас, – отозвался Андрей.

Завозились в палатке, заворочались.

– Ты чего с ружьём?

– Патроны куда убирал?

– В бауле с крупами. Целлофановый пакет, изолентой обмотанный. Ружьё-то зачем?

– Медведь где-то рядом бродит.

– Точно? Откуда знаешь?

– Ниже по ручью – куча дерьма свежего.

Из палатки вылез Колька. Щурится на солнце.

Огляделся.

– У нас, как в анекдоте, – ну всё есть, вот теперь и медведь для полного счастья. Может, ошибся? Может, кто из нас?

– Ты бумагой пользуешься? – усмехнулся Виталий.

– Ну… Пока ещё да.

– А вот он – нет. И листья с какими-то корешками никто из нас не жрёт.

– Ладно вам препираться. Что делать будем? Пойду Вадима разбужу. – Андрей направился к палатке.

– Не сплю я. Всё слышал. Сейчас вылезу.

– Так… что мы там о медведях знаем? – Колька глотнул из котелка холодного чая и достал сигареты.

Весело светило солнце. Просторно и открыто.

Не страшно – проглядывается со всех сторон. Пусто. Нет никакого медведя.

Решили просто и незамысловато – уходить отсюда.

Быстрый завтрак – холодный чай с хлебом. Дров нет – костра нет.

Свёртывать лагерь и ходку – на километр-полтора.

Ниже по течению, вдоль русла, какие-то кустики чахлые должны начаться – Андрей вчера видел – там и привал, костерок, завтрак, чай.

Пока собирались, Колька не закрывал рта.

– Мне тут такую занимательную байку рассказывали. Дело было в Якутии. Приехали мужики из Москвы подкалымить – что-то рубили там в лесу. А медведей в этой Якутии развелось – невидимо! Всё просто – раньше их местные отстреливали время от времени. А потом – штраф за убитого медведя такой заломили, что себе дороже мишку завалить. Одним словом, развелось их… совсем обнаглели, жрать-то нечего, до того дошло – стали к домам выходить, в помойках рыться. Я всё это к чему рассказываю? К тому, что медведей до фига, и они у себя дома, а приехавшие москвичи к такому сожительству совершенно не готовы.

Ну… бригадир у них ушлый оказался. Всем свистки в магазине накупил. Из соображения – идут по лесу и свистят – медведь слышит, боится, уходит. Так и ходила бригада по тайге до места работ, посвистывая, медведей отпугивая, пока на какого-то местного мужика не наткнулись. Вот тот удивился!

Вы чего, говорит, охренели? В свистки свои дуете. Медведь – он же страшно любопытный, как чего непонятное услышит – интересно ему, идёт смотреть.

Уж за что купил, за то и продаю. Правда это или нет – не знаю. Но в свистки они сразу дудеть перестали.

Кстати, я же говорил, что солнце будет!

Сегодня ходки шли как-то легко – то ли солнце, то ли втянулись.

О медведе забыли уже через час. Нет его и следов нет – ну и ладно. Правда, Виталий ружьё с шеи не снимал – так и болталось, мешая при ходьбе с грузом.

И всё бы хорошо, если бы не комар. Даже ветерок, дующий им в лицо, не помогал. Чем выше поднималось солнце, тем комар становился лютее. Гул и чёрные точки перед глазами. Мазались. Потели. Снова мазались. Нахлобучиваешь капюшон энцефалитки – жарко, потно. Скидываешь – комар. Но всё равно было легче, чем вчера.

Ручей менялся на глазах.

Они ещё боялись поверить, но ручей медленно превращался в речку. Появился ярко выраженный врез – нет, пока ещё видна плоскотина по обе стороны, но и она стала другой. Уже не голый камень, а поросль, напоминающая карликовый кустарник, не более пятнадцати сантиметров высотой, присосалась, расстелилась по камням.

По берегам появились разбросанные тут и там камни, мелкие осыпи. Да и ширина ручья уже порой достигала трёх метров. Участки с чистой водой становились всё протяжённее. Колька, шедший первым, забрёл в такую «ванну», что чуть не залил болотники, – пришлось обходить по берегу.

Нормальный завтрак у них так и не получился. Лёгкий перекус с горячим чаем, который долго кипятили. Под котелок, стоящий на двух камнях, – узкая щель, расположена по ветру – подкладывали аккуратно в огонь веточку к веточке, под самое днище. Закипел всё-таки!

И снова – вещи на плечи и растянувшейся цепочкой – вниз по руслу, загребая сапогами воду, боясь поскользнуться на мокром камне.

Плавный поворот ручья.

Колька, шагавший первым, вдруг встал, скинул вещи на землю.

Подошли остальные, встали рядом.

– Похоже, точно… это река. – устало произнёс Вадим.

Ландшафт резко менялся.

Русло словно нырнуло вниз, прорезая горные породы. Вода разливалась мелко и широко, образуя широкую каменистую отмель. Берега с обвальным камнем расступились и словно ринулись вверх. По правому борту вливался ручей. На месте слияния куцей группкой стояли чахлые деревца – ивняк, береза – стволы перекручены, согнуты, но деревца! После бесконечной каменистой пустыни – радовали глаз.

Вниз по течению, сразу за отмелью, берега сходились, схлопывались, нависали почти отвесными пятиметровыми стенами, оставляя узкий проход для воды.

– Каньон! – изумлённо произнёс Виталий. – Круто!

– Давайте дойдём. Там привал. Осмотримся, – предложил Андрей.

Но взваливать вещи на плечи не спешили.

Колька разлёгся, подставив под спину рюкзак, и закурил.

– Виталя! А ты чего такой радостный, словно тебя рублём одарили? Ну каньон, ну и что? Хрен его знает, что там дальше…

– Эх! Ничего вы, ребята, не понимаете. Ведь наконец-то свершилось! Судьба распорядилась за нас. Нет выбора. Я – свободен!

– Не понял. Что ты там городишь?

– А ты и не поймёшь. Живёшь, словно работу выполняешь. Посмотри вокруг, вдумайся. Там, – Виталик неопределённо махнул рукой, – ты всё время кому-то должен. Соответствовать должен. Не себе – другим. Жена, дети – обязан кормить, воспитывать. Даже любить – и то обязан. Работа – деньги зарабатывать, перед партнёрами быть ответственным. Машину купил, дачу построил – изволь и их содержать. Обвешан обязательствами, как ёлка новогодняя игрушками.

– Ну? К чему клонишь?

– Так нет здесь ничего этого. Посмотри. Свобода! Живи, радуйся! Как-нибудь всё сложится. Выберемся. Просто надо перестать думать о том, что с нами будет. И о том, что осталось в Москве, думать не надо – бессмысленно.

– Ага. Радоваться… Вот придёт медведь и схавает тебя.

– Ничего ты, Колька, не понял. Вот когда придёт, тогда и думать будешь. А сейчас-то что?

– Пошли уже, философы, – Андрей вскинул рюкзак на плечи. – Вадим, помоги лодку забросить сверху.

Они сделали ещё две ходки по каньону и встали лагерем.

Идти с вещами стало намного сложнее. Если раньше шли по мелководью, то сейчас воды стало значительно больше.

Это уже был не ручей, это была речка!

Приходилось идти по берегу, огибая и перелезая через огромные валуны. Каньон то расширялся – и тогда вода разливалась по каменистому руслу, образуя мелкие пороги, то сужался – камень сдавливал реку, и трёхметровая лента воды неслась вниз мощно и ровно, оставляя клочья белой пены, цеплявшиеся за валуны.

Лагерь разбили на отмели возле распадка, уходящего вверх по склону, заросшего хилыми деревцами. Палатки пришлось поставить далеко друг от друга – всё усыпано камнями, не найдёшь ровного места.

Вадим вызвался сходить вниз, на разведку, посмотреть, как оно там дальше. Никто не возражал.

Всех охватило возбуждение. Лодки! Пора надувать! Хватит этих изматывающих ходок с вещами за спиной. Плыть!

Раскладывали, развёртывали лодки на камнях – словно и не было изматывающего дневного перехода.

Андрей опомнился первым.

– Давайте возитесь с лодками, а я займусь костром и ужином.

Вернулся Вадим – рассказал, что прошёл с километр – всё то же самое. Кое-где можно плыть, а где-то придётся проводить лодку с помощью верёвки.

Расслабленно сидели у костра. Пили чай со спиртом. Костерок был хилым. Виталик всё рвался пойти что-нибудь срубить – его отговаривали.

Хоть и наломались за день, возбуждение не отпускало. Разговор всё время возвращался к лодкам – как проводить, как не пропороть?

Вдруг Адрюха выругался:

– Твою мать! Верёвка-то у нас только одна! На вторую лодку нет. Блин!

– Фигня! – Колька сообразил сразу. – От палаток растяжки свяжем вместе. Какая проблема?

– Да. Хорошая идея.

– Я вот что ещё думаю, – подал голос Вадим, – по камням будем тащить – пропоремся. Надо мягкие вещи – палатки, спальники, рюкзаки личные – на дно, а ящики – сверху?

– И надуть послабее, – подхватил Колька. – Ладно. Завтра всё с утра опробуем. Виталик, ты там не уснул? Что молчишь? Разливай давай!

Виталий сидел с закрытыми глазами. Костёр исчез. Голоса отдалились.

Открыл глаза. Андрюха тряс за колено.

Стукнулись кружками. Выпили. Запили чаем.

– Виталик, а давай пальнём! Салют устроим! Имеем право – праздник у нас, речка нашлась. Правда, не та, по которой плыть собирались. Но ведь всё равно речка!

– Угомонись, Коль. У нас патронов с гулькин нос. Может, действительно кого-нибудь подстрелить удастся. Тушёнка-то кончится скоро, что жрать будем? Ещё неизвестно, сколько нам выбираться.

– Скучные вы люди. Нет в вас полёта, порыва. Считаете, что я всё просчитываю, везде выгоду свою ищу, а сами? На себя посмотрите.

– Всё. Колька надрался, – хохотнул Виталий.

– Может, и надрался. Только мне вот что интересно… Сейчас все такими прагматичными стали? Вот у Вадима хочу спросить – у молодёжи тоже так?

– Да о чём ты? – не выдержал Андрей.

– Сейчас расскажу… – Колька звонко убил комара на шее и отхлебнул из кружки.

– Познакомился я тут с дамой. Под тридцатничек. Симпатичная, свободная, весёлая. Поговорить с ней можно, а не только трахаться. И вроде как устроена по жизни.

Встречаемся. Всё хорошо. Я уже привыкать начал. Потянуло даже к ней.

А недавно… Позвонила. Говорит, встретиться надо, обсудить кое-что…

Приехала ко мне. Ну… как водится… А потом она спокойно мне говорит, что всё. Это – последний раз. Не хочет она больше со мной встречаться.

Ну, у меня, конечно, гордость взыграла – нет так нет! Уговаривать не буду. Уматывай! А в глубине – злость и обида. Как? Почему? Мужика нового завела? Провоцирует? Развести, женить на себе хочет?

А она сидит, чай пьёт, свеженькая такая, полотенцем после душа обмотанная, и рассуждает.

Я, говорит, почувствовала, что начала влюбляться в тебя. А мне это совсем не нужно. Не хочу я этих заморочек – слёзы, желания, мечты, бессонные ночи. Замуж стану хотеть. Себе жизнь испорчу, тебе тоже.

Никакого мужика на стороне нет, ты не думай. Просто… всё должно быть просто. Деловые, партнёрские отношения и постель в качестве приложения и удовольствия. Надо просто жить вместе по обоюдному удобству.

И никакой любви! Даже думать о ней не хочу!

Ну сами понимаете, меня несколько отпустило – чудит баба, истерит, вожжа под хвост попала – дело поправимое. Одумается. Сейчас мы её немного приласкаем, слов разных наговорим, и забудет она об этой фигне, размякнет.

Не тут-то было. Нет, и всё!

Поцеловала на прощание и говорит: «Ты не звони мне, не унижайся. Не вернёшь, озлишься только ещё больше».

Давай разлей, Виталик.

– Неправильно это как-то всё… – неуверенно произнёс Вадим.

– А я вот о чём подумал, – Виталик разливал разбавленный спирт по кружкам. – Ведь есть же тест на беременность? Так надо ещё придумать тест на любовь. А что? Пописал на бумажку – три красные чёрточки появились – значит, влюбился. Вот теперь и решай: то ли с любовью этой дальше жить, то ли избавляться – аборт делать.

– Ага! – подхватил идею Колька. – И контрацептивы должны быть всякие – предохраняться от любви, как от СПИДа. Заглотил таблеточку и трахайся на здоровье – никакая любовь тебе не грозит.

– Вы, мужики, совсем охренели. – Андрей поднялся и отошёл от костра.

Солнце так до конца и не зашло, слабо высвечивало горизонт. Ранние сумерки – отголоски «белых» ночей.

На берегу, возле воды, лежали перевёрнутые лодки.