Подъезжая к месту назначенной встречи, я выбрал необычный подъезд – не со стороны трассы, от которой разбитая асфальтированная дорога вела к главной проходной (где меня ждали), а, свернув за километр до поворота и объехав заводское ограждение, с обратной стороны гигантской промышленной территории. Так что вынырнул я к встречающим – с тыла. Я вышел из машины, предусмотрительно остановив её рядом с невзрачной открытой дверью складского ангара, метров за пятьдесят до белого Мерседеса Башая и двух чёрных бумеров. Пришлось свистнуть, поскольку никто из ожидавших меня не приметил. Неужели так тихо подъехал?

Свистнуть «смотрящему», приблизившись сзади? Ещё один удар по самолюбию Башая и попрание мною всех неписаных правил воровского этикета. Из «мерса» лениво выставил на землю ногу, а потом и показал свою чудовищных размеров голову пахан, одетый в спортивный костюм фирмы «Адидас». Редкие, но крупные зубы обозначили злой оскал. Братки повыскакивали из бумеров с короткими автоматами наперевес, у одного в руке я увидел пистолет с глушителем. Группа в пять человек, ускоряя темп, шли ко мне. И всё же я сделал несколько шагов в их сторону, прежде чем встал в проёме той неприметной двери. Киношное геройство я оставил на совести незатейливых кинематографистов.

– Куда ж ты, Шуршелло?! – выкрикнул Башай своим сиплым ехидным голосом, стараясь придать ему максимально трогательное и ласковое звучание.

Надо сказать, я ненавидел своё зоновское погоняло. Никакого смысла оно в себе не несло, так, случайно обронил в тюрьме кто-то из преклонных лет уважаемый зек, опираясь на имя Шура, остальным понравилось. Так и пошло. Шура – западло, вроде как женское имя, а Шуршелло – прилично звучит. Тем не менее, оно мне не нравилось. Почему? Может потому, что всё равно от Шуры. Не знаю. Ни тогда не нравилось, ни, тем более, сейчас, когда прошлое хотелось забыть как неприятный сон. Ну да ладно.

Если бы его «негры» не пошли бы с такой откровенной напористостью в мою сторону, а сам бы он сдержал свои эмоции, да ещё и язык за зубами, коварный замысел мог бы и удаться, окажись на моём месте другой. Помучили бы парня, понаслаждались его моральным и физическим унижением и в заключение прикончили бы, бросив труп в один из ящиков какого-нибудь тарного цеха.

Но я словно слышал и видел мысли каждого из приехавших на этих трёх машинах. Я парил над ними, не испытывая ни страха, ни сожаления о случившемся, ни упрёка, и бежал…

…А спустя какое-то время, когда позади остались гончие псы (кто покалечился, кто заблудился в лабиринтах, а кто и просто выдохся), а запыхавшийся Башай настиг меня у сломанного лифта, я, уже почти отдышавшись, распрямил тело, поднял голову и, слегка улыбнувшись, сказал:

– И всё же ты умер, «башая башка».

Время замерло. Остановилось биение сердца. Возможно, и солнце за кирпичной стеной на синем безоблачном небе больше не двигалось. Я ждал и на что-то надеялся.

Кажется, секундная стрелка подаренных друзьями на тридцатилетие «ролексов» вновь пошла. Мне послышалось, а может, так оно и было, как в наступившей зловещей тишине часовой механизм ожил и ритмично зацокал.

Дуло вскинулось в мою сторону и полыхнуло красным…

***

Сердце выпрыгивало из груди, когда я проснулся.

Да-а-а… И «стрелка» у завода, и погоня, и выстрел в упор – всё лишь сон. Вот те на! Рядом спала Нина с мечтательной полуулыбкой на своём ангельском личике. После вчерашних приключений – наезда «комбрига» Крыни и его позорного отступления с некоторыми «боевыми» потерями, моей странной угрозы-навета, что якобы умерший Башай всех за собой позвал, интимных «посиделок» со мной – Нина спала беспечным сладким сном.

Я проснулся, но глаза не открывал. Я знал, что делать.

Надо сказать, что сны, подобные этому, никогда ещё не сулили ничего хорошего. Это был очередной вещий сон-предупреждение. Я не нуждался в сонниках Миллера и вполне обходился без наёмных или печатных толкователей.

У некоторых людей есть манера (или способность?) отдельные свои сны пересматривать заново, или досматривать, если вдруг проснулся на самом интересном месте. Я же это свойство, а оно у меня с детства, называю «доспать сон» или «пересмотреть».

Вот не нравится мне, допустим, окончание сна. Лежу, проснувшись, думаю, как бы его, то есть сон этот, переиначить. В этом случае я могу снова в дрёму погрузиться и «пересмотреть» сон, но уже с иным исходом – по выбору, как захочется. Правда, не всегда так уж легко удаётся срежиссировать новую версию уже приснившегося сна. Порой помучаться приходится изрядно. Ну, вот не идёт что-то и всё тут! Много раз выныриваешь из сна с дурной развязкой, норовишь проснуться, но усилием воли поддерживаешь это полудремотное состояние, когда явь смешивается с виртуальностью и становится возможным на любой лад менять ту псевдодействительность, в которой находишься.

Я лежал, прокручивая в голове образы и сцены, и погружался в сон.

Я опять был в холле с угловой дверью и лестницей за ней. Я не побежал по ступенькам, а схватил с пола метровый обломок разбитой оконной рамы, затаился у самого косяка, прижавшись к стене у дверного проёма, и ждал. Глазами прочертил границу от своих ног к стоящей у противоположного косяка картонной коробке.

Первым пересёк невидимую линию вырвавшийся вперёд, видимо, самый резвый преследователь. Присев, я вложил в удар всю свою силу, вспомнив игру в лапту из далёкого детства. Хватило с запасом. Короткий вскрик преследователя, не успевшего что-либо понять и даже схватиться за переломленные голени, удар головой о первую ступеньку, вращение лязгнувшего о бетон автомата Калашникова.

Навыков владения таким оружием у меня не было, кроме уже забытых уроков по военно-патриотической подготовке в школе. Но в руки «ствол» лёг словно сам, а спусковой крючок палец нащупал, как положено. Непроизвольный короткий одиночный выстрел вверх придал уверенности и силы. Я не стал ждать, когда в поле видимости появятся остальные и ринулся им навстречу…

Выстрел прозвучал сзади. Покалеченный оказался не полностью обезоруженным, что-то ещё оставалось в его арсенале. Ну конечно, пистолет. Я обернулся. Полусидя на ступеньках с окровавленным лицом, в меня целился скрипящий зубами уркаган. А по спине прошлась очередь из нескольких автоматов… Но уже с противоположной стороны.

Я резко «вынырнул» в реальность, и погрузился в дрёму снова. Мне пришлось проделать это не раз, прежде чем удалось оставить в нереализованной действительности множество собственных проколов, пролитой крови, своей и чужой.

Мы оказались один на один с Башаем в небольшой комнате, заставленной высокими как пеналы железными яшиками-шкафами. Клубился пороховой дым. Единственная лампочка оказалась точно над головой-башней ухмыляющегося урода. В волосатых изтатуированных руках покачивался обрез ремингтона. Я был вновь безоружен. Автомат с пустым рожком я секунду назад бросил на пол.

– Попался, Сашок? Сейчас я кишки твои выпущу, – кружась невдалеке от меня просипел Лёха.

– По тебе мама скучает, чуня, валил бы ты к ней, – неожиданно для себя самого пренебрежительно изрёк я. Какая-то интуитивная уверенность, что выстрел не прозвучит, позволила меня куражиться. – Брось палку, всё равно она не стреляет. А ты такая же скотина, сделанная из мяса и крови, как все твои ублюдки, – кивнул я головой в сторону двери, за которой, только что успел «завалить» четверых. Башай дёрнулся, но прежде чем он успел нажать на спуск, ему пришлось послушать меня. Ведь я продолжал говорить:

– Сейчас ты отправишься к маме, сынок. Она считает, что потеряла тебя, плачет который год, и годков ей уже немало, и ухаживать некому. Стара она и больна очень. Причитает: «Алёшенька милый, на кого ты меня оставил!». А рядом алкаши, да сноха с сожителем, всё ждут, когда квартирку к рукам прибрать можно будет. Ты ведь для матери своей, бабы Тамары, как её в посёлке зовут, маленький совсем ещё… Ма-а-ленький…

Я увидел, как только что угрожающий мне кровавой расправой гигант начал уменьшаться в размерах, словно сдувающаяся резиновая кукла. Лицо его стало детским и глупым. А я продолжал магию слова, используя неведомые силы фантазии, воображения и чего-то ещё.

– Маленький, совсем маленький… Дай я тебя придержу, а то упадёшь, головку поранишь, что я маме твоей скажу…

Башай стремительно убывал и в росте, и в комплекции. Грохнулась об пол обрезанная помповуха. Я застыл, с наслаждением наблюдая беспомощное лицо крохотного младенца с уродливо большой головой, теперь походящей своей формой на луковицу. Нечто, представшее передо мной, скорее напоминало гуманоида из фантастических фильмов и телепередач о летающих тарелках. Когда его рост достиг от силы тридцати сантиметров, несчастное существо с большими раскосыми глазами не удержалось на тонких ножках, плюхнулось на груду одежды, оставшейся от удалого разбойника. Кожаная куртка кулем стояла тут же, словно палатка для странного чуть волосатого инопланетянина с длинными ручками, о четырех пальцах каждая…

Я не мог с уверенностью сказать – произошедшее и увиденное было плодом моего воображения, следствием созданного экспромтом собственного сценария или проявлением высших сил, пришедших мне на помощь, дабы избавить меня от мучительных поисков выхода из безотрадного снотворного сюжета.

Стены и предметы, только что окружающие меня, куда-то исчезли. Я видел, как продолжающий уменьшаться человечек полетел в бездонное пространство. Пространство, свернутое в чёрный туннель и засосавшее в себя гуманоида Башая. Мысль моего пробуждающегося сознания устремилась за ним. Туннель внезапно оборвался мрачным ночным пейзажем. Я видел, как крохотное тельце легло на траву возле шершавой каменной плиты, торчащей из земли. Местность вокруг напоминала парк или реденький лесок. Последнее, что я успел увидеть и услышать, было следующее: сгорбленная старушка в тряпье приближается к существу, наклоняется и тянет к нему руки: «Алешенька, нашёлся, сынок…».

Я проснулся. Ещё несколько минут я «переваривал» пережитое, удовлетворяясь достигнутым эффектом. Сон теперь был полностью исправлен, пусть и таким, не совсем реалистичным способом. Тем не менее, я чувствовал, что ничего плохого он больше не предвещал.

На удивление спокойно прошел весь следующий день. И другой, и третий. Крыня не появлялся, да и от Башая никаких вестей. Так прошло недели две, а может и больше. И поползли слухи, что в мире блатных и беспредельщиков что-то произошло. Передел ли власти, междоусобная ли война, а то и конфликт с силовыми структурами – никто толком ничего не знал. Я принципиально не наводил никаких справок. Шло время. Дела наши семейные стали налаживаться, бизнес потихоньку поправлялся. Меня это радовало, и судьба моих недавних вымогателей совершенно не интересовала. А в один из солнечных и радующих душу дней до моего окружения долетает весть, что Башай бесследно исчез. В каких-то перестрелках полегли сразу несколько серьёзных авторитетов, якобы по заказу аж из Москвы. На элитных черногранитных полянах местных кладбищ как грибы после хорошего дождичка безудержно множились и увеличивались в размерах надгробные стелы. Люди в городе облегчённо вздохнули за много лет, власть понемногу возвращалась в законные руки милиции и администрации…

События те (наезд на меня Башая посредством Крыни, моё странное поведение, а затем и не менее странный сон) случились летом 1996 года. И вот что удивительно. Я даже не рискну во всеуслышание утверждать, что те события как-то связаны с другими, о которых я сейчас расскажу. Однако нечто кое-где всё же случилось, это неоспоримый и документальный факт. А моя внутренняя убежденность в существовании этой связи не отпускает меня и по сей день.

Итак. Спустя год-полтора после моих криминальных перипетий я узнаю о существовании некоего кыштымского карлика, прожившего около месяца у полоумной жительницы города Кыштыма. По одной версии – уродец, по другой – неизвестное науке существо, а по самой распространенной – инопланетянин. Приютившая «карлика» престарелая женщина звала его Алёшенькой и считала своим сыночком. Дело было летом 1996 года!

История тёмная, мало освещённая и в прессе, и в Интернете, и на телевидении. Её и спустя многие годы постоянно перевирают, добавляя всяческую отсебятину. Незыблемыми остаются только уникальные видеокадры, на которых зрители видят высохшую мумию с раздавленным черепом, словно состоящим из нескольких лепестков, и неуклюже сложенными четырехпалыми ручками. Примечательно, что Кыштым – городок в Челябинской области. Где-то там была родина Лёхи Башая, Алёшеньки. Я уверен, что его нет в живых, но официально, скорее всего, числится без вести пропавшим.

А старушку, нашедшую якобы на кладбище ещё живого уродца, звали действительно бабой Тамарой, Тамарой Васильевной Просвириной. Несчастная женщина, психически больная, была сбита при странных обстоятельствах двумя машинами сразу, когда выскочила в одной сорочке за территорию психбольницы на проезжую часть дороги. Просвирина погибла именно в тот день, когда с ней должны были встретиться заинтересованные «кыштымским феноменом» японские исследователи. Они очень рассчитывали побеседовать с главным очевидцем, поскольку им больше ничего не оставалось, ведь мумифицированное тельце к тому времени таинственным образом «пропало»…

* * *

– Да-а, вот сон так сон… – задумчиво протянул Савва и, тяжело опираясь двумя руками на свой исторический бадик, встал из-за нашего импровизированного стола. – Разомнусь немного, засиделся… Слушай-ка, Сань, а ноги-то не болят! Странно.