Разумеется, Клай, как и, наверное, все преподаватели-маги во все времена, начал с азов стихийной магии, как наиболее простой в освоении и при этом весьма эффективной. Именно с подчинения своей воле неживой материи начинался путь всех величайших волшебников.

Удивительно, но Олни своим умом дошёл, и прежде самого Клая сформулировал основную идею стихийной магии: материя есть возмущение. Осознав это, любой начинающий маг уже мог создать свой первый огнешар, сжать воздух до плотности достаточной, чтобы проломить дощатое ограждение, поднять небольшую водяную бурю или песчаную плеть.

Нужно отметить, что Клайдий предпочитал, чтобы в имении никто не знал о его магических способностях. Сложно сказать – опасался ли он дремучего невежества черни, которая, чего доброго, вздумает обвинить его в очередном неурожае или падеже скота, или, напротив, не желал паломничества страждущих просителей, как и Олни, свято верящих во всемогущество магии.

Именно поэтому, когда начались практические занятия, ученик и учитель стали уходить из имения в лес, где отыскалась опушка, словно специально предназначенная для занятий стихийной магией, поскольку по ней пробегал ещё и небольшой ручеёк. И именно на этой опушке Олни впервые осознанно использовал магию, пустив свой первый неловкий огнешар.

Но и здесь природные задатки юноши сыграли свою роль – прошло не более двух недель, а он уже свободно метал огнешары размером с голову ребёнка в ни в чём не повинные сосны, а также поднимал небольшие вихри бешено крутящихся сосновых иголок, веточек и земли.

Клай с удовольствием наблюдал за ростом своего ученика. Было понятно, что у того не просто отличные способности, а настоящий талант к волшебству. Олни очень тонко чувствовал возмущение, а кроме того, он с самого начала пытался пробиться дальше, в те области магии, в которые обычно неохотно заглядывали неофиты. И действительно, зачастую юные ученики, неплохо освоив работу со стихиями, считали, что больше им ничего не требуется, и поступали на службу в армию, или же ещё куда-то, где их магические способности могли принести пользу другим и деньги самому магу.

Олни был не из таких. Он задавал множество вопросов, ответить на которые Клай, к сожалению, не мог, поскольку для него самого это было неизведанной территорией. Обладая от природы огромной магической силой, куда большей, чем была у мессира, Олни, тем не менее, с самого начала стал задавать вопросы по поводу всевозможных артефактов, справедливо полагая, что, используя их энергию, вполне можно добиться куда более впечатляющих результатов. Понимая, что у него нет денег, чтобы покупать подобные артефакты, юноша горел желанием постичь их свойства, их сущность, чтобы создавать самому. Увы, как мы уже говорили, в таких случаях Клайдий мог лишь разводить руками.

Однако Олни не особенно отчаивался. С каждым днём ему казалось, что он всё глубже постигает это новое искусство, буквально сродняется с ним. Временами он искренне верил, что пройдёт ещё совсем немного времени, и в этом мире для него совсем не останется тайн. Много позже, уже будучи признанным всеми одним из величайших магов в истории, Каладиус будет посмеиваться, вспоминая свои наивные юношеские помыслы.

***

Мама слегла неожиданно и бесповоротно. Неожиданно потому, что Олни в последнее время так редко находил время навестить её, а навещая (обычно бывая дома час или два), был целиком поглощён своими мыслями, невпопад отвечая на робкие вопросы матери, которые теперь казались ему невероятно глупыми и смешными, а порою и раздражающими. Так и вышло, что, посетив маму четырьмя неделями раньше, он застал её ровно в том же состоянии здоровья, в котором она пребывала всё последнее время, а теперь, войдя в дом, сразу почувствовал запах болезни.

Мама слегла и уже не вставала. Она опорожнялась под себя, и отсюда был этот едкий запах надвигающейся смерти. Две деревенские старушки ухаживали за ней – кормили и поили, вливая жидкости прямо в горло через свиную кишку, обтирали, меняли бельё, выносили судно, если случалось чудо, и Дарфа могла сходить туда, а не в постель. Вероятно, таким образом они хотели выслужиться перед Олни, который теперь превратился для них в молодого барина, водящего шашни с сеньорами. Как бы то ни было, но ошарашенный внезапной бедой юноша действительно был им крайне благодарен, потому что без них мама давно уже умерла бы.

Дарфа лежала и остекленевшими глазами глядела в одну точку где-то на грубо оструганных досках потолка. Она, кажется, даже не заметила прихода сына. Даже когда он подошёл и поцеловал дряблый лоб, тут же оросившийся его слезами, она так и продолжала лежать, не шевельнув ни единой мышцей лица. Даже взгляд её не изменился.

Не помня себя от горя, Олни, оставив слегка озадаченных и расстроенных старушек, и не сказав им ни слова, опрометью бросился в усадьбу за мессиром. В этот момент он не думал больше ни о чём, да у него и не было с собой денег, чтобы одарить двух сиделок. Им оставалось надеяться на то, что позже, когда он придёт в себя, всё же вспомнит о них, а потому обе остались при кровати, ещё более рьяно утирая лицо и грудь больной мокрыми тряпицами.

Клай, узнав о беде, случившейся с его протеже, не смог отказать ему в просьбе, и оба они на наскоро заложенной коляске помчались в деревню, хотя Клайдий дорогой всячески готовил Олни к тому, что вряд ли чем-то сможет помочь его матери. Так и случилось – войдя в хижину, в которой он никогда прежде не был, и неосознанно скривившись не только от тяжёлого смрада, но и от общей обстановки запущенной нищеты, Клай лишь бегло взглянул на лежавшее в постели тело, и тут же вышел на воздух.

– У неё удар, – сжато и сухо сказал он прямо в горящие надеждой глаза Олни. – Судя по всему, повреждён мозг. Извини, парень, но тут никто ничем уже помочь не сможет.

– Но вы даже не посмотрели как следует! – слёзы катились градом, так что Олни почти ослеп. – Просто посмотрите!

Несмотря на то, что в этой просьбе была, казалось, собрана вся мольба, какая только есть в мире, Клай вновь лишь покачал головой.

– Прости, но мне не нужно ещё раз смотреть, чтобы распознать удар. Твоей маме уже не помочь. Мне жаль…

– Тогда я сам помогу! – ярость и страх перед неминуемым захлестнули Олни, и даже слёзы вдруг высохли. – Я – маг, и я могу её спасти!

– Делай как знаешь, парень, – сочувственно проговорил Клайдий и направился к коляске, стоящей на дороге.

Казалось, Олни близок к тому, чтобы бросить в спину уходящему мессиру огнешар, настолько его взбесило это нежелание помогать. Но он сдержался, лишь плюнув вслед магу. Поскольку рядом с домом Стайков собралось несколько селян, взволнованных вестью о странном барине, приехавшим к дому Дарфы, то этот жест был воспринят зрителями с почти благоговейным ужасом – они и помыслить не могли, чтобы кто-то, с кем они жили прежде на одной улице и кого тащили на порку в поместье, теперь может позволить себе такое. С тех пор авторитет Олни в деревне стал просто недосягаемым.

Правда, Клай не обратил на произошедшее ровным счётом никакого внимания. Он спокойно сел в коляску, и ему даже не потребовалось давать знак кучеру – тот сразу же тронул лошадь с места. А Олни, резко повернувшись, стремительно бросился в тёмное зловонное нутро своего прежнего жилища.

Он вернулся в именье под вечер, осунувшийся и зарёванный. Прошёл в свою комнату и ничком упал на кровать.

– Ну что, что ты сделал? – Клай, как всегда, бесцеремонно зашёл в комнату своего ученика, не подумав постучать.

– Ничего, – глухо буркнул в подушку Олни. – Я ничего не мог сделать…

Было видно, что парню нужно выговориться, поэтому Клайдий присел на кровать рядом.

– Даже величайший из магов-целителей этого мира был бы бессилен здесь, парень, – тихонько, почти ласково проговорил он. – Есть вещи, которые человеку не под силу изменить.

– Для чего же тогда быть магом, если ты ничего не можешь сделать? – горестно спросил Олни, отрывая лицо от мокрой подушки.

– Я спущу тебе этот глупый вопрос, делая скидку на твоё состояние. Маг может то, чего не могут другие – вот и ответ на твой вопрос. Но мир устроен так, что есть многое из того, что не могут даже маги. Для того, чтобы лечить человека, нужно до мельчайших мелочей понимать, как он устроен. Даже целители могут чаще всего лишь самые простые вещи – останавливать кровь из открытой раны, вскрывать глубокие гнойники, охлаждать ожоги… В мире есть много болезней, и болеют ими все – от нищих до королей. Если бы в силах магов было излечить их – неужели ты думаешь, они позволили бы страдать и умирать по крайней мере коронованным особам? Множество магов умерло во время последней эпидемии синивицы в Латионе, и среди них были опытные и могучие волшебники. Пойми, парень, у всего есть границы, даже у самой Сферы¹⁶.

– Но я должен был что-то сделать… Я должен был быть рядом, когда это случилось… – разбередив старую рану, Олни вновь залился слезами.

– Ты будешь весьма глуп, если станешь всю жизнь винить себя за это. Ты дал своей матери так много, как редко какой сын может дать. Благодаря тебе последний год она прожила в достатке, не зная нужды ни в пище, ни в дровах, ни в одежде. Но главное – уверен, что она безмерно гордилась своим сыном, сумевшим выбиться в люди. Поверь, парень, моя мать имела немного поводов хвастаться своим отпрыском – куда чаще, думаю, ей было стыдно за меня. Так что перестань себя казнить. Ты – маг, и тебе пристал более философский взгляд на подобные вещи.

Клай и сам понимал, что его утешения получаются так себе, а потому, опасаясь ещё больше обидеть парнишку, встал и вышел, тихонько притворив дверь.

***

Дарфа умерла поздней осенью, когда ледяной ветер уже гонял серебристую позёмку по белёсой мёрзлой земле. Олни стоял с непокрытой головой и тупо смотрел, как трое селян пытались заступами отбивать комья замёрзшего дёрна. Щёки, шелушащиеся от ветра и слёз, горели огнём, но он этого не ощущал. Весь мир его сейчас съёжился до одной точки – грязно-коричневого пятна на поседевшей земле.

Всковырнув верхний слой, один из колонов протянул заступ Олни – здесь земля была ещё довольно мягкой, а по обычаям сын должен сам похоронить мать. Юноша отупело подошёл и взял заступ. Он начал методично бить по земле в такт с двумя другими мужиками, и эта монотонность внезапно несколько успокоила его. На какое-то время мир вновь наполнился смыслом – есть яма, которую нужно выкопать. Дальше этого мысли Олни не шли, словно отскакивая от невидимой стены.

Когда яма была готова, землекопы вернулись в хату. Здесь уже всё было готово к погребению – свежеструганный гроб, в котором, укрытое покрывалами, покоилось тело Дарфы, а также арионнитский служитель, приехавший из соседнего села, поскольку в деревне не было ни храма, ни даже небольшой часовенки. Нужно было спешить, покуда выброшенная на поверхность земля не возьмётся льдом и не превратится в один большущий ком, поэтому гроб тут же вскинули на плечи те самые землекопы вместе с Олни, и понесли к небольшому погосту позади деревушки, сопровождаемые заунывными бормотаниями жреца.

Дарфа Стайк прожила вполне долгую по местным меркам жизнь, и уж точно большинство сошлось бы на том, что она была вполне счастливой. Вся деревня вышла проводить её к Белому Пути, и не только потому, что селяне надеялись потом хорошенько набить животы на тризне, которая обещала быть богатой. Приехал даже Клайдий, чтобы поддержать своего ученика в столь тяжёлый час, и можно смело сказать, что никто из лежащих на этом погосте не удостаивался подобной чести.

Клай забрал Олни почти сразу после погребения – как только были соблюдены все положенные в таком случае обряды. Из кареты, в которой прибыл маг, слуги вытащили несколько баулов с провизией и два бочонка ячменного пива – целый пир для небогатых селян. Самого же Олни, совершенно потерянного и безучастного ко всему, он затолкал в карету, и они тут же умчались в усадьбу, даже не заботясь о том, что станется с незапертой хижиной Стайков.

Собственно, это было уже и неважно. Больше в родном селении ни Олни, ни Каладиус не побывают никогда.