Детская комната милиции трудилась на всех парах, но количество мелких хулиганов на улицах не убывало. Возле дома Белаша постоянно отирались Фугас с Горилкой. Звали их так по фамилиям. У первого была Фугасов: коротко Фугас. У второго – Горелов. Горилкой его звали за безобразную рожу. Но так как фигурой на гориллу не тянул, то дали кличку Горилка, был он на подхвате у крепкого Фугаса.

Еще в детском саду схлестывался Белаш с этой парочкой из-за игрушек. А как в школу пошли, Фугас с Горилкой стали с местных пацанов по двадцать копеек себе на игру в трясучку собирать. Вот, чтобы не быть битым и не оставаться голодным в школе, отдавая деньги, выделенные на обед, Белаш пошел в боксерскую секцию. Отправив Фугаса пару раз в нокдаун, а Горилку просто напугав боем с тенью, Вадим завоевал себе авторитет и жил достаточно спокойно в своем неспокойном дворе.

В боксерской секции он, правда, себя не сильно проявил. Не рвался получить спортивный разряд, победить на соревнованиях, да и на тренировках больше внимания общей подготовке уделял, чем спаррингам. В них часто разбивали нос, а он, как оказалось, не мог видеть крови. Только у кого закапает из носа, так в голове Вадима начинает шуметь, перед глазами кружиться. К тому же, когда бил противников на ринге, то чувствовал их боль. Ему становилось жалко своих сверстников, и он частенько проигрывал, теряя концентрацию. Хотя и был крепок физически, но не сильно продвинулся в спорте. И во дворе избегал нарываться на драку. Однако если она оказывалась неизбежной, то всегда с успехом применял бескровную «двоечку»: один удар в челюсть, другой – в печень. После них у любого противника пропадало желание продолжать драку.

Нет, армии Белаш не боялся и потому спокойно ждал вердикта. Члены комиссии, пошушкавшись, предложили:

– Мы, конечно, не можем оставить вас в техникуме против вашего желания. К тому же статистику портить не стоит… Давайте отчислим вас с правом восстановления. После армии вы наверняка будете относиться к учебе серьезнее, а при таком раскладе поступать, снова сдавать экзамены уже не нужно будет, просто восстановитесь и окончите техникум… Вы же умный парень. Потом еще и в институт поступите, хорошим специалистом станете…

Вадиму было все равно: с правом восстановления или без права.

Когда дома объявил о своем решении, то мать сразу расплакалась. Отец своего недовольства не высказал:

– Что ж, и дед мой служил, и отец. И я был в армии.

Мать эти слова распалили еще больше, на ее широком лице даже выступили красные пятна:

– Тогда другое время было! Теперь знаешь, как в армии, говорят, бьют, калечат…

Отец, однако, был тверд. Он сжал свои небольшие, но очень крепкие кулаки:

– Ничего, постоит за себя. Жизнь вообще суровая штука. В восемнадцать лет надо уже начинать это понимать, готовиться, что б тебя потом во взрослой жизни ничто испугать, сломать не могло.

Мать продолжала, приложив руку к груди, к сердцу:

– В Афганистан пошлют – обратно в цинковом гробу вернется. У твоего же токаря Валехина сына совсем недавно похоронили.

Это было правдой: в тот год погиб Мишка Валехин из соседней школы. Он был единственным ребенком в семье, мать чуть не сошла с ума от горя. Толковый парень, спортсмен-дзюдоист. На далеком горном перевале пуля оборвала жизнь в восемнадцать лет.

– Да, может быть, и на войну… – не уступал отец, махнув сжатым кулаком, – но и мой батя был на войне. Там действительно калечили, убивали… Но он же вернулся. И я из армии вернулся. К тебе… Каждому выпадает свой век, свои трудности: кто-то воюет, кто-то в гнилые времена тащит службу. Да, там не все приятно. Но если никто не пойдет служить, если все «умные» разбегутся, кто тогда тебя, твою семью защищать будет?

Слезы текли по теперь уже полностью красным щекам матери:

– Ну, зачем, зачем бросил техникум? Что она дает, армия?

При этих словах в отце как будто какая-то пружина сработала, он распрямился так, словно никакой сутулости у него никогда и в помине не было:

– А почему она что-то давать должна? Армия берет в первую очередь. Это наш священный долг – Родину свою, тебя вот, дочку, родителей защищать. Ну, еще и всех других граждан: друзей, соседей…. Антошу твоего Васильевича. Он ведь живет, язву свою лечит, язви его душу, работает в институте, детей растит, потому что я в армии был… – отец задумался недолго, разжал кулак, почесал пальцами подбородок. – Но, однако, и дает она, наверное, что-то. Галя, дорогая моя, Галина Ивановна, ну, скажи, пожалуйста, почему ты за меня вышла замуж? За меня, а не за этого Антошу твоего Васильевича…

Мать перестала плакать, вздохнула и обняла отца, прижалась к нему всем телом:

– Ты у меня сильный, надежный. Если вдруг что случится, то справишься с любой бедой…

Отец в свою очередь обнял мать, улыбнулся, хотя и у него заблестели глаза:

– Вот и Вадик, Вадим Петрович Белаш, должен быть таким – сильным, надежным. Чтобы жизнь знал, чтобы справиться смог, как ты говоришь, с любой бедой. И чтобы его полюбила настоящая женщина. Такая, как ты…

Вадим смотрел на прижавшихся друг к другу родителей и сам чуть не плакал…

Устроили проводы. Он уже знал, как все проходит – попрощался с уходящими в армию одноклассниками. Все ребята на проводах веселились, провожающие же их девчонки плакали и обещали ждать. А ему никто ничего обещал. На проводы пришли только одноклассницы. Его белокурая, кудрявая, невысокого росточка «Кнопка» была далеко. Ничего у них с ней не вышло. «Дружили» – держались за руки и целовались – два года: то ругались, то мирились, то сходились, то расходились. После школы пошла «Кнопка» в торговое училище, а потом уехала на Севера – в Норильск – вместе с матерью на заработки. Перед самым ее отъездом окончательно разругались. Пока же учился в техникуме, так постоянную подругу себе Белаш не успел завести: никто из окружающих девушек и близко не был похож на его добрую, умную, «с характером» маму. Наверное, спутницу жизни искать ему нужно было не в его дворе, не в техникуме и не соседнем швейном училище – где-то в другом месте.

Так и ушел Вадим на военную службу, не оставив на гражданке ту, что обещала ждать. Стал переписываться сразу с несколькими девушками – приходят на корабль письма «Самому лучшему матросу», а то и «Самому веселому солдату». Неизвестно где взяв адрес их военного почтового ящика, девушки пишут: ищут, кто – развлечений, кто – свою судьбу. Просят фото. И хотя никто из подруг по переписке особо не нравился Вадиму, он не сомневался, что где-нибудь рано или поздно найдет ту единственную, ту самую лучшую девушку в мире. Которая скажет: «Ты у меня сильный, надежный…»

На призывном пункте в военкомате спросили:

– Есть пожелания по роду войск?

Ему было все равно. Офицер покачал головой и что-то вписал в бумаги:

– В Афганистан пойдешь интернациональный долг выполнять… Сначала – в учебке в Казахстане, а потом – туда, на войну…

На войну – так на войну. После армии уже никакой ветеран не скажет ему: «Салага, отсиживался в техникуме». И отец произнесет с гордостью: «Дед служил, отец. И я служил в армии. И сын мой с честью свой долг выполнил. – И может быть добавит: – Благодаря ему сейчас у нас мирная жизнь в стране…»

Так что спокойно ждал Вадим среди пьяных призывников, когда приедет «покупатель» – представитель воинской части – и увезет их из Красноярска в казахские степи. Но все пошло не так, как должно было. Во дворе сборного пункта построили каких-то ребят, долго пересчитывали. Потом кто-то крикнул:

– Не хватает одного человека!

Ему ответили:

– Возьми любую карточку!

Через минуту крикнули еще раз:

– Вадим Белаш! С нами убываешь.

Он подошел к строю:

– Куда?

Появившийся из-за спины человек в черной форме подмигнул:

– В морфлот, братишка.

– На три года?! – изумился Вадим. О такой перспективе он как-то даже и не задумывался. Готов был два года провести в Афганистане под пулями, но еще один лишний год…

А «покупатель» его «успокоил»:

– Лучше три года пить компот, чем два года рыть траншеи…

Так что не на кого было жаловаться Вадиму. По собственной инициативе оказался он на военной службе, а, стало быть, и на корабле, и в каюте Морозова. Товарищи думают, что Белаша вызвали к особисту из-за Чекина. И это, конечно, могло быть причиной. Но Вадим не сомневался, что дело, прежде всего, в том, во втором разговоре с Морозовым. После первого, пообещав особисту служить делу партии, Белаш постарался сразу же забыть о данном обещании, но через неделю его вызвали снова.

Вадим задумался о том, всех ли Морозов вызывает второй раз? Так же, как вызывал его, Пасько, Матроскина? Вроде бы не всех. Или просто не все рассказывают о своей второй, третьей, четвертой встрече с особистом? Сообщают Морозову то, что требуется, а товарищам о своих визитах умалчивают?

Конечно, после команды «Ужинать!», проводив офицеров взглядом, Белаш не пошел к особисту. Тот ведь наверняка не у себя, тоже «чифанит» вместе с другими звезднопогонными в кают-компании. А вот после ужина идти придется. Куда денешься?! Большой сбор второй раз не сыграют…

На ужин была «сечка» с теми самыми куриными желудочками, о которых говорил Пасько. Шуша с удовольствием наяривал вязкую кашу из дробленого зерна, Вадим же лишь выковыривал из нее мясные кусочки. Впрочем, он жевал их, не замечая вкуса. Вспоминал тот второй вызов к особисту.

Морозов уже не пригласил его сесть. Спросил сразу, как только старшина переступил комингс каюты и закрыл за собой дверь:

– Ты помнишь, о чем мы говорили?

Белаш кивнул:

– Конечно, и я готов помогать Родине, партии, для чего и нахожусь здесь на боевом корабле. Согласно уставу стойко переношу все тяготы и лишения военной службы…

Морозов ухмыльнулся:

– Да-да… Я в курсе, что в последнее время ты очень увлекся изучением дисциплинарного и корабельного уставов.

Вадим с готовностью подтвердил:

– Так точно. Ликвидирую пробелы. Повышаю свою боевую выучку. Как же можно служить и не знать устава. Я ведь еще не уволен…

Морозов продолжал смотреть на него с ухмылкой:

– Значит, хочешь дослужить как полагается… по уставу…

Белаш сделал удивленное лицо:

– Так точно. А разве вы не хотите?

Задать такой вопрос особисту было большой дерзостью. Но Вадим так выпучил глаза, что Морозов чуть не рассмеялся:

– Конечно, хочу. Как все советские офицеры и матросы… Я вижу, Белаш, ты на самом деле умнее, чем кажешься на первый взгляд… Кстати, о чем вы беседуете с офицерами, когда совместно несете вахту на юте?

Вадим как бы задумался, посмотрев сначала в подволок, потом переведя взгляд на портрет генерального секретаря:

– О море, о родных краях, о последних решениях пленума ЦК КПСС…

– Неужели, – удивился Морозов и подсказал, – и, конечно, об уставе?

– Конечно-конечно, – поспешил уверить его Белаш. – Я ведь – младший командир, и должен советоваться с более опытными, старшими по званию боевыми товарищами.

– Ну-ну, – покачал головой Морозов и стал перелистывать какие-то бумажки на столе. Может быть, это было личное дело Вадима, а может, «закладные» бумаги «особых товарищей», вроде Слепы.

Пока Морозов просматривал записи, Белаш перебирал в голове разговоры с вахтенными офицерами: когда, с кем и о чем разговаривали. Четыре часа стоять у трапа корабля скучно. Так что вахтенный со звездами на погонах обычно позволяет себе снизойти до разговора с приданным в помощь старшиной. Как правило, не столько интересуется матросской жизнью, сколько вспоминает свой родной дом, учебу в военно-морском училище, семью.

После длительного периода совместной с офицерами вахты Вадим хорошо себе представлял их жизнь: где и как они учились, квартировали. Сначала он поражался тому, сколько на крейсере офицеров из такого сухопутного города, как Киев. Однако потом осознал, что ничего странного в этом факте нет: в Киеве располагалось высшее военно-морское политическое училище. Поэтому все замполиты и вспоминают Днепр, Крещатик, каштаны…

А вот про семейную жизнь многих офицеров Белаш ничего не мог понять. После окончания военного училища бывшие курсанты убывали к месту службы на Тихоокеанский флот, при этом их молодые жены с детьми и без оставались в Киеве. Такое происходило и со многими офицерами, окончившими Ленинградское Нахимовское военно-морское училище или Ленинградское высшее инженерное морское училище. Их семьи также оставались в больших городах: в Ленинграде или Москве.

Хотя и непонятно это было Вадиму, но он не осуждал тех жен, что остались в далеких городах. Из рассказов офицеров знал, что обычно даже и при очень большом желании получить жилье рядом с местом прохождения службы весьма сложно. Не дают молодым офицерам не то что квартиру, но и даже комнату в бараке. Добыть жилье не просто не только в Техасе, как называют моряки между собой закрытый поселок Тихоокеанский, он же город Фокино с конспиративным почтовым адресом «Шкотово-17», расположенный в сорока километрах от Владивостока. Сложно получить крышу над головой даже и в поселках Бяудэ и Заветы Ильича, что находятся на другой от города Советская гавань стороне бухты. К тому же нет для офицерских жен не только жилья, но и работы. В Техасе на все мучающиеся бездельем семьи офицеров – один завод железобетонных изделий. И в поселках Совгаваньской бухты на должности учителей школы, преподавателей музыки очередь…

Странная получается семейная жизнь. Раз в год летают офицеры в отпуск: кто в Киев, кто Ленинград, кто в Москву. В остальные месяцы лишь шлют домашним денежные переводы из своих хороших офицерских зарплат. Но и те жены, которые все-таки перебрались на Дальний Восток, практически не видят мужей. Крейсер – то в Совгавани, то во Владивостоке. И даже если семья твоя в Техасе, то попробуй-доберись до нее с тридцать третьего причала Владивостока, когда у тебя нет схода с корабля: каждый день дежурства да вахты…

Конечно, Белаш не стал говорить Морозову о том, что знает, как живут-маятся офицеры. Не его это дело – в жизни старших «товарищей» копаться. А вот об уставе, почему бы с офицерами и не поговорить. Но об этом откровенничать перед особистом он не собирался. Потому что об уставе Вадим говорил только со старшим лейтенантом Голиковым – командиром четвертой башни. А откуда Морозов знает об этих «уставных» разговорах? Сам Голиков едва ли рассказывал что-либо особисту. Кто еще в курсе? Белаш не раз говорил в КДП об уставе и, кажется, при этом упоминал Голикова. Но в боевом посту рядом с Вадимом были только свои, проверенные Пасько, Старик, Шуша. «Стукач» Слепа при тех разговорах не присутствовал – его место в помещении электрической агрегатной…