Я головой крутнул. В противоположную от моего дома сторону указал. Профессионал почти! Только ноги всё ещё не подчинялись мне, какое-то наваждение.

− Ты не из сорок восьмого разве?

Из роли тут едва не выпал я. Врать уметь надо, пожилые люди тонко ловят фальшь, и воробьи короткохвостые гинут полными шапками. Пока я следующий продумал шаг, примчала колесящая подсказка.

− «Да иди ты на хер, дедушка!»

Его орлы почти готовы были принять сторону мою, пока же мило прятали ухмылки: «Врежь-ка ему ещё разок!» − их мысли воробьями поскакали по асфальту.

Киоскерша едва не вывалилась через форточку-кормушку: «Как вам не совестно? Нашли, зло на ком срывать».

− Они все нынче такие, не суетись, Мироновна. И пойдут в ад, все до последнего.

«Плюнь − и уходи», − привезла тележка. Ничего не оставалось, как последовать инструкции.

Дело решил иначе мой последний выпад. Орлы по очереди, для шефа незаметно, один − плеча коснулся, другой кивнул. Они выглядели повеселевшими и пытались выплясывать за спиной у старика − неумело, зато чистосердечно. А мне их жаль. Не приглянулся им завод, − увы, деньжат не густо, но то на первый взгляд. По крайней мере, специальность приобрести могли, что не отнимется никем. Престижней показалось верным псом служить, к элите подползти на шаг, трудовых печалей не отведав. Так вот, РАБОЧИЙ ЭТОТ КЛАСС ИНЫХ МИНИСТРОВ НЕЗАВИСИМЕЙ ПОДЧАС. Мозгов достанет, распрощаются − их счастье. Нет − скрежетать зубами и подниматься из постели теплой будут в ночь, по первому звонку. СВОБОДЫ ПОДЛИННУЮ ЦЕНУ С ГОДАМИ РАЗВЕ ПОЗНАЮТ. Случается, и муха из паутины путь находит.

У телефона-автомата расслышал голос. «Не оглядывайся, зайди и сними трубку. Набирай номер. Они сейчас уйдут… старик махнул. Нет, задержался. Есть чутьё, отдадим должное ему. Начни-ка с трубкой разговор… Нет, ещё чего-то ждёт. О чём вы говорили?»

Я основные тезисы привёл.

Учитель за бутылкой водки приказал шагать. Как ни противно, а пришлось идти.

В штучном отделе, средь постояльцев мрачно-экзотичных, я попугаем выглядел заморским, которого ввели в показушный зал суда, где верховодят галки да вороны. Чья территория − того законы. Их жажда в моих вливаниях нуждалась. По неопытности, и только, я уступил нахальству. Не дай – они осмелятся преследовать меня.

Вернувшись на исходную, учителя вопросом озадачил: «Как собираемся через границу пронести?»

Про пошлину, под хохот обоюдный, вспомнил он: «Налог мерзавцам уплачу».

Незримая десница с корнем выдернула и, не подберу другого слова, в нашу рабочую реальность нас воткнула. Дух перевести, да где там!

− Мотай на ус, − Евгений начал, потирая кисть руки. − Старик опасен потому ещё, что умеет драться, аки демон. Пощёчину влепил, − здесь было слышно. Второе. Коль создал тачку, после использования убирай с дороги, а то и вовсе истреби. Иначе граждане будут спотыкаться о неё, терять нить смысла, причин происходящего не понимая.

− Что делать, если зрячих меньше чем слепых? Погоди, но тележки я не видел почему-то. Ты уничтожил!

− Третье. Когда меня возьмут в кольцо или даже на твоих глазах прикончат, не паникуй, иначе смерть моя окажется напрасной. До финала дотяни: чистая победа, по очкам ли, − там видно будет. И последнее. Именно теперь с приёмами перехода − экстренными и по желанию, познакомлю. Именно теперь. Уж слишком близко подобрались эти караси.

− А без «схватят»… н-никак? − Я опешил. Я испугался не на шутку. Просто не укладывалось в голове, что сказочным сценарием предусмотрены такие повороты. Нет, когда Змею Горынычу сносят головы, то вполне укладывается в общепринятые нормативы, ГОСТы.

− Это неизбежно, к сожалению. Причины, почему смирился, я как-нибудь при случае открою.

− Хоть намекни. Я должен знать!

− Только кратко. Учитель твой убивал, и не однажды. Своими несколькими жизнями поплатился, уродцами пожил, и смерть насильственная − штрих завершающий. Теоретически готов я в путешествие великое пуститься, и главная опасность − нитей всех обрыв; тут из себя не выскочить важнее, сознание целиком сберечь. Верное отношение к факту смерти выковано, только бы дистанцироваться от ментального и астрального тел сразу. Как говорится, основной верну долг − и на родину. Родственники подсобили побывать. Я столько всего вспомнил!.. Знаешь, сколько на Земле коренных землян? Около четырёх процентов. Остальные девяносто шесть для отработки долгов прибывают. И родина моя… Ладно, к делу это не относится пока. Просто в одно прекрасное время к твоим услугам будет мудрость планеты целой! Но куда важнее, чтобы ты не сплоховал, не бросил посреди дороги, как умеешь. Вот скажи мне честно: ты до конца довёл одно хоть дело?

Припомнить я не мог такого. Да и не до воспоминаний стало. Истошный вопль маршрутное такси издало, преодолевая лужу за ближайшим поворотом.

− Пора, Андрей. Застряли мы в лесу дремучем, утратили динамику, присущую местам, где действий ждут от нас, не разговоров. − И тронулись мы в путь. Учитель прав: когда догнала нас маршрутка в буреломе, средь корней дремучих, то аномально в корне! И сам Евгений обещанием озадачил крепко: к моим услугам мудрость жителей его родной планеты будет, коль всё получится у нас… Это, скорей всего, Юпитер.

Хотелось бы наощупь оценить, на глазок прикнуть.

Ревнуя к статусу магистрали, тропинка раздалася вширь. К обочинам пни жались, в панике забывая корни подбирать. Евгений оттащил меня в сторонку, напоминая, что маршрутки перед финишем наиболее опасны. Голодная, она и пронеслася мимо, фарами противотуманно рыская по сторонам.

− Водителя я не заметил вроде.

Глянул Евгений-свет микроавтобусу вослед.

− Стало быть, выманили и пожрали твари, когда не сам, под расправы страхом, руль уступил.

Металла скрежет характерный коснулся слуха. С опушки замечаем, как от покорёженной машины расползаться стали сгустки массы в лохмотьях, заменявших им, по видимости всей, мозги и члены. Бежали поскорей укрыться от лучей палящих, губительных для тел, привычных к тени. За точность поручиться не берусь, но показалось, будто потащили дружно полную канистру.

Дозорные, посланцы чащи, приумолкли… В десяти осинах заплутало существо, что до сей поры преследовало нас, сердясь, пыхтело и всячески хотело обратить вниманье наше на себя. Ещё там, в лесу его чуть не поддел ногой, да Евгений запретил: «Не трожь. Судьбой распорядился неумело. Был человеком, но упустил возможность со своим потоком взмыть. Пусть доживает век средь жаб и паутины».

Мы выбрались на свет, вздохнулось легче. Над Евгения последними словами размышлял я. Всё, что говорит учитель, достойно осмысления, как ни фантастичны заявления порой. И в эту самую минуту пролился Света Столб… как в цирке клоун, откуда ни возьмись, является в круге света… Неблизкий женский голос с неподдельной лаской произнёс: «СНаконец-то ты меня услышал! Наконец!»

Обнаруживаю себя в пламенном цветке семи лепестков, подо мной подрагивает цветоложе, а рядом наблюдается существо прекрасное, пола неопределённого. Стоило подумать о нём, как о девице прекрасной, на лице проявились чисто мужские признаки. Ах, мужчина? − и повторилась метаморфоза с точностью до наоборот.

«С ТОБОЙ В ПЛЕНУ МЫ У ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО ТЕЛА, А ЭТО ТОРМОЗИТ НАМ ДЕЛО, ПОКА ТЫ СЛЕДУЕШЬ ЗЕМНЫМ ПОНЯТЬЯМ. ОТНЫНЕ БУДУ ПОМОГАТЬ Я, ТЕБЯ ОТ ГРЯЗИ СУЕТНОЙ ОСВОБОЖУ. ДА ТЫ И САМ НЕ ЛЕЗЕШЬ НА РОЖОН, Я ПОГЛЯЖУ. НО ВРЕМЯ ЖИЗНИ БЕРЕГИ ОТ КРАЖИ. ДО СКОРЫХ ВСТРЕЧ, МОЙ СВЕТЛЫЙ КНЯЖЕ».

Перед глазами текст возник-явился, наверно чтобы враг не поживился: «БЕЗ ЛОЖНОГО СТЕСНЕНИЯ ПОЛУЧАЙ ПОДАРКИ, И ПУСТЬ ТВОЙ ПУТЬ ОТ САМОЙ АРКИ И ДО ФИНИШНОЙ, ПОБЕДНОЙ ЛЕНТЫ, КАК ИЗ ЭВОЛЮТЫ В ЭВОЛЬВЕНТУ ПЛОСКОСТИ ПЕРЕТЕКАЮТ, ПРЕОДОЛЕЮТ НОГИ, РУКИ, ГОЛОВА И СПИНКА. ПУСТЬ МИМО БЬЁТ ПОСЛУШНАЯ ДУБИНКА; КОПЬЁ, МЕЧ И СТРЕЛА ТЕБЯ НЕ ТРОНУТ, В БЕССИЛЬНОЙ ЗЛОБЕ ПУСТЬ ТВОИ ВРАГИ УТОНУТ. КОГО Б НИ ПОВСТРЕЧАЛ, ГОВОРИ НА РАВНЫХ. ЧИСТЫ СТРАНИЦЫ – МЫ НАПИШЕМ СЛАВНЫХ.

Подумал про себя: вот повстречается мне гном иль великан, на равных говорить − не само(ли)обман?

Букет необычайных ощущений бывает слаще угощений. Я падал камнем − и трава поднялась лесом, взлетал − как будто расставался с весом, в малахитовой траве стоял босым мальчишкой, Луну шутя зажав подмышкой…

Евгения в приподнятом настроении я нашёл.

− Что ж, беру слова обратно, − говорит, − и поздравляю. Везёт же так не многим, нос не задери. У нас по плану марш-бросок, километра эдак тридцать три… Ты в брюках… шорты были. Погоди, рюкзак откуда?

Ответил, затая смешок: «Конвейерного хлебца прихватил, в неведомых краях для поддержки сил». − «Что ж, пригодится», − я ждал, похвалит он. Не дождался. Зато впервые наблюдал, как из чела рядового человека мысль выпорхнула − пернатая субстанция в виде облачка или каравая, вдобавок хлебушком запахло очень.

Пока следил, как облачко рассосалось в окружающей среде, ушёл учитель далеко вперёд. Семимильными шагами разошёлся он, угодил в поток незримый, и уж понесло его в широкую долину, как целлофановый пакет, бродяга-ветер буйный стелит травы перед ним. Я тотчас бросился в погоню, пока нашёл ту самую струю, отстал прилично! Вдруг замечаю − полезли ноги из штанин, укоротились брюки. Кто говорит «крылами обзавёлся», ввиду имеют, видимо, такое состояние.

С равнин повеяло ароматом трав, путь просто радовал! Дорога псом бросалась в ноги, проскальзывала колоссальными ломтями, и ломти походили на газет центральных жёлтые подшивки, растрёпанные дыханием времён. Невольно глаз ласкал просторы. Леса теснились меж долин, нетронутые реки полноводно и достойно делили сушу, и там, вдали угадывались горы. И уже казалось, силы нет, способной помешать походу через этот мудрый заповедник.

− Не разгоняйся! Под ноги время самое смотреть, на то и камни. − Мудрейший тут и сам споткнулся. Следом я, и покатились кубарем, лишь горизонта линия описала трижды полный круг. − Не ушибся?

Его забота была уместней, когда б избежали встречи с беснующейся толпой, с платными агентами, с кликушами и с провокаторами во главе. Однако ситуация иная нас нашла.

− Приехали, Евгений, − я отвечал.

Мудрейший оглянулся.

− Эти не забудут. Небось, все дни и ночи напролёт наметили нас караулить.

Кроме великанов, кто другой на пути у нас воздвигнуть мог «Маннергейма линию» − отутюженную стену из полированного гранита? Бросали вызов, не удалив следы дороги, хотя могли. Её стремнина уходила под массив, как бы говоря: я здесь была всегда и буду, а эти тяжкие каменья к вечеру в других местах окажутся нужнее. Так лопатой на огороде мы преграждаем путь жуку. Здешняя Лопата (или Заступ) протянулась на десяток километров влево, вправо − вряд ли меньше.

Ещё успел отметить я: после кувырков, сей мир прилично изменился. То − шли на север, тени впереди, и тень стены должна бежать на север… Как будто солнце взяли да перенесли… Так бутерброд кусают по ошибке, задумавшись, с противоположной стороны.

Я знал, Евгений, в довершение к известному, исполняет депутатские долги, погоны те пред избирателем обязывали иногда являться. Вот исчезновение очередное он и предварил: «Отлучусь ненадолго». Я не возражал. Но как посмел, да как отважился старик затеять на избранника народного охоту? Неприкосновенность гарантируют закон, мандат и Президент, а тут − гляди: сморчок с зубами жёлтыми, остатки лёгких выплёвывающий между слов.

Вернулся мой Евгений на удивленье скоро, едва ль минута истекла.

− Вот так всегда: здесь дело тронулось с нуля, так там увяз. Вновь выборы грядут, и шансов у меня на срок второй не густо. Знакомец наш, поди, уж руки потирает в предвкушеньи. − Вздохнул Евгений. − Теоретически, ему задачу я могу облегчить, да ты-то как?.. Андрей, как ты? я спрашиваю. Пробьёшься в одиночку?

− Не уверен.

− И у меня не убыло сомнений. Начнём с простейшего.

Он оглянулся на препятствие и растворился в воздухе.

С четырёх сторон безмолвие упруго подступило, на редкость чуткое и хрупкое одновременно. Помалу скрадывая остатки леса, вздымалось марево над обозримою равниной. Далековато на востоке колбасил крыльями птах одарённый, о двух бандитски ненасытных головах. Я лишь пожелал − как бы подкрутил настройку резкости, и чудесным образом желание исполнилось. То был орёл с добычей в клюве, не в лапах почему-то; мелочь неразумную поймал-таки, так скажем, с добрую кукушку…

Однако, как легко я принял дар и в ведомости ничьей не расписался! Подобной остротою глаз похвастать может редкий старичок, хотя у половины дальнозоркость. А ведь она даётся, чтобы не беспокоил ум по мелочам, не шарил под ногами, выражаясь мягко. ИНОМУ ДАЙ ВОЗМОЖНОСТЬ, ОН И НЕБА НЕ УВИДИТ.

Я стал помалу озираться. Открытием доволен: здесь я продолжаю оставаться!! Коль так, пора порядки наводить. С горою, что стоит стеною, надо что-то делать; задрал я голову, кричу: «Эй, вы там, наверху! С дороги Заступ уберите!»

Чу − послышалось: то ли хохота подобие, то ли эхо.

Есть средство, коль со мною шутки затевают, − устроился на границе света и тени, развязал рюкзак пошире, стал ширпотребовским ножом ломтями хлебушко нарезать да куркумою щедро посыпать. Без устали нахваливать стал бутерброды, и долго не пришлося ждать, − тень в шлеме на земле тотчас заметил, на ровной линии бугор. Уж и вторая голова над гребнем показалася стены, а тени − на земле, у ног моих; но грянул гром − пропала. ТУТ ТЕБЕ И УДАЛЬ МОЛОДЕЦКАЯ, И ГОЛОД – ПРАХОМ, РАЗ В ПОДЧИНЕНИИ СИДИШЬ.

Едва буханки половину одолел, поднялся на ноги, гляжу окрест да пуще прежнего превозношу:

− От жалость! Бутерброд невиданный изобретал, да радость не с кем разделить. Первого встречного в соавторы могу определить.

И оправдался мой расчёт.

− Как это не с кем? − многократно повторилось горным эхом. − Волнуюсь исключительно, срок годности твой бунтеброт не износил, однако, как сапоги я?

Кто ж ещё? Сам Старшина, Рыжая Борода.

− Кричи, сам знаешь, не кричи − два часа, как из печи.

− Врёшь! Вот бы… − он закашлялся. − Отстань!.. Извини, то не тебе. Дружина оголодала, так сказать, не за себя прошу, за рать − голодную ораву.

Задираю голову.

− Ты нам дорогу заступил, а мы − корми? Чудно придумано, не правда ль?

Гремело − думал, дождь пойдёт. Тень подсказала: главу терзает неприятель − приятель с рыжей бородой.

А не по вашей милости, скажи? Чтоб дело миром порешили сразу да по рукам ударили, − так ведь понудили по следу вашему тащиться да веред чинить.

− Миром, говоришь? Кто сейчас мешает?

− Попирать дружину мою славную как бросите… Эй, да где ж второй?

− Подкопы чинит.

− Считаешь, выйдет у него?

− Он у меня упрям, и отступления не знает.

− Тут и конец ему пришёл! − возликовал удачей Старшина, своим навешал поручений. Свистали ветры − руки потирал; присматриваюсь я − хребет так и просел, фундамент выветрился точно. Слышу сверху: − Ну, а как теперя? Бунтеброт даёшь?

Вытаскиваю две буханки, хлеб взвешиваю на ладонях.

− Ты мне товарища загубить решил, а я − корми рать твою?

Гикнул Старшина, шлем с чела сорвал да вниз метнул. Сила неведомая подняла и перенесла меня к подножию стены, самую малость мы со снарядом разминулись. Заглянул я шлему внутрь: носить − не подойдёт, а от дождя укрыться да коня укрыть − так в самый раз.

Из себя выходит Старшина, орёт чего-то, не пойму никак.

− Помедленней, если можно.

− Да как осмелился, зелен побег, ты матушку мою честить? − циклоп двуглазый проорал.

− Я сказал − рать твою! Твою рать!

− Смотри, если покажется ещё разок.

− Сам виноват. Поставил гору.

− При чём гора-то?

− Эхо горное. Искажает речи.

Старшина помешкал.

− Вон оно что? Не доглядел, прости. На очередном объекте монтировать не будем, хотя положено по смете.

− Разве вы монтируете эхо? − не утерпел я.

− А то!

Вышел я из-под стены:

− Спускайся сам, неровён час, недослышишь снова.

Они недолго посовещались там, как быть.

− К нам поднимайся, − слышу, − неохота богатырские царапати сапожки. Уж им-то через вас досталось.

− Куда ж я с хлебом? Нет, не поднимусь.

И Старшина со свистом сверзился с горы, шелом на место водрузил. Теперь границу тени обезобразили две головы.

На деле Старшина оказался уж не столь велик, − раза в два, чем сам я. Вдохнул он запах хлеба с трёх шагов − аж прослезился, вдохнул второй раз − слюнки потекли.

− По горбушке выделишь на брата − ударим по рукам.

− Горбушка великану что? Смешить изволишь.

− Хлебушко-то из Нулевого мира, верно? Коль боевых не производим действий, краюхи на год и троим достанет. У вас там хлебушку цены не знают.

− Твоя выходит правда, − соглашаюсь, − иная туша механизма зерна дороже, что колхоз собрал.

Кажется, заинтересовал.

− Козхол, колпоз, колхож… Заезжий лектор разных слов наговорил, ликбез по Нулевому проводил. Колом ходят или как? − Глаз Старшина не спускал с меня, дивяся, видно, что и другим ремесло известно великанов, ведь я нечаянно подрос. Подрос на шапку или две, недостало духу размахнуться дале.

− Дружиной всею, коллективом ведут совместное хозяйство, − поясняю, а у самого вопрос застрял. Однако, почему горбушку просит на троих, когда их четверо должно быть? Пал кто-то смертью храбрых, проворовался, был отчислен?

− С ума у вас там посходили что ли? Может та механизма чудная умеет осчастливить сразу всех?

− Грошики глотать без остановки, вот что умеет.

− Ну?! Дурную на кой шут смастерили?

Задумался я.

− Чтоб завидовали.

Схватил Старшина себя за бороду, стал думу думати. Товарищи его от нетерпения уж дважды по шелому камешком намекнули. Не слышит. Вдруг ударил по колену:

− Что Люцифер придумал деньги, про то известно: чтобы возревновали люди да воевали из-за них. Но чтоб с его подачи механизму-монетоеду?..

Опробовал шелом на прочность очередной булыжник. Старшина едва ль заметил, был потрясён настолько.

− Куда вы катитесь и с кем в обнимку? − воскликнул он. − Вот и ты: вступиться за коллегу не вступился, на бой честной меня не вызвал. Будь спокоен, весовую категорию я во внимание бы принял, не расходился б в силу полную.

И ведь точно! Как же прав он! Я закусил губу, где выход?

− Я как раз решаю, до каких пределов совершить помол, как тебя с командою в порошок стереть да не запылить одежды. Совет товарища мне пригодился б, − говорю. − Чтоб не обиделся, без его надзора начинать не стану. Сам-то не торопишься куда?

Бородищей Старшина тряхнул:

− Тут моя забота нынче. С царства-государства со всего по крохе собирал. Лучше обрати внимание на шедевр: ни выступа, ни трещинки; гарантийные поклоны, печати, сроки − честь по чести.

− Заметил, без изъяна. − Сам думаю: отсутствие Евгения пока нам на руку. Но запропал куда ты, друг сердешный? Не сцапал ли старик? − Меня от мысли этой в жар бросало. Не посмеет! Отчаявшись, я разослал почтовые тележки во все концы, на всякий случай. Руки коротки у них, сказал себе я, без должного, впрочем, убежденья. Оттуда нам грозят да эти тут права качают, − я пристально вгляделся Старшине в лицо. − Мы ноги унесли едва. Потерпел товарищ мой от тамошних врагов, а ты его за прах! За ни за что!

− За «что».

− В лепёшку, готов за грошик медный живота лишить?

Он опустил глаза, ресницами стригнул.

− Правила не я придумал. Заведено не нами, и не нам их править.

С депозита личного наличное презрение снимаю и ретрограду в физиономию швыряю: «Так ты из трусов, братец, первый трус?»

Вторично, едва ль не с головой, срывает Старшина шелом и с размаху оземь, − вулканом кашлянул хребет, лабиринтом трещин враз покрылся и в зарослях лещины, в верстах семи по курсу, орехопад случился.