Глава третья. Возмездие

Аларикс объезжал окрестности, встречаясь со старейшинами. С каждым из них он подолгу спорил, топая ногами, срываясь, бывало, на крик, подмасливая, хитря, угрожая.

– Племени нужен вождь, – твердо чеканил Дар.

– И что будет делать вождь – заберет последних воинов, оставив в селениях женщин и стариков? А если уже узнавшие о нашем поражении галлы решат пограбить обескровленных соседей? Да, раньше одно наше имя заставляло трепетать самых сильных, и недалеко ушло бы племя, осмелившееся напасть на германские земли, но сейчас? – Старейшина боролся с отчаянием.

– Не нападут – здесь римляне, – убеждал Аларикс.

– Но ты поссоришься с ними! Заберешь молодых, сильных, которыми и так удобрена земля в этом году, которые и так на вес золота. И ты сам знаешь: римлян – море; в случае проигрыша, когда оставшихся ты угробишь в тяжелейшей битве – а по-другому не будет – римляне покарают последних. В случае выигрыша цена победы все равно будет непомерно высока. У нас нет сил драться с орлом. Племя не выживет без воинов.

Аларикс встал.

– Веришь, что я разобью римлян? Посмотри вокруг. Мы не хозяева нашей земли. Мой отец говорил: «Лучше умереть волком, чем жить собакой». Неужели тебе, германцу, не стыдно смотреть людям в глаза, зная, что ты предал павших?

Старейшина отводил глаза.

– Твоя правда, Аларикс. Но я думаю о своих людях – что будет с ними? В какую кашу ты нас кинешь? – сомневался он. Гордый нрав воина боролся с осторожностью старосты.

– Понял. И чтобы тебе и всем доказать, что не безрассудному мальчишке вы доверяетесь, я клянусь дорожить каждым воином. Я не хуже тебя знаю цену германскому мясу – сам стучался к Водану.

– Ну и как?

– Не пустили – сказали, рановато. – Они скупо посмеялись. – Верь. – Аларикс железными пальцами впился в плечо. – Я не безумец, чтобы снова вепрем кидаться на римские копья.

– Ты что-то знаешь, или кто-то подсказал, – грозил пальцем опытный, много видевший старейшина.

– Знает, знает, – подмигивал Дар. – Если я, старик, иногда прошу у него ума в долг.

Весть о победах Аларикса над закованными в железо римлянами расползалась по землям, из уст в уста, приумноженная, обросшая домыслами – «а Аларикс с сотней разбил десять», моментально пробуждала ото сна поникших германцев. По всем селениям затаившие на империю обиду варвары точили мечи, мастерили щиты; а когда он сам во главе своей немногочисленной дружины появился в начищенных до блеска римских доспехах, все, даже любопытные, вездесущие дети, высыпали на улицу. Аларикс ехал на вороном коне; большой меч сбоку, топор у пояса, римский надежный щит. Из ниоткуда появилась Верда, пошла рядом, любуясь Алариксом. Он свесился с коня.

– Красивая, может, еще раз, ну, чтоб наверняка?

Она, счастливая, залившись краской, загадочно-жарко зашептала:

– После совета племен буду ждать. – И нырнула в толпу. Германец улыбнулся, вспомнив шалости в шалаше. Дар подъехал справа.

– Все готово, пошли.

Самые знатные, мудрые и влиятельные члены племен съехались на совет. Обычно каждое племя само решало свои дела, но сейчас – особый случай. Надоело свободолюбивым германцам прятаться; и где – у себя, на своей земле! На поляне образовали живой круг – Аларикс пробежался взглядом по лицам. Многих он убедил, но еще больше выжидало. Ревность одного племени к другому, набирающему силы; старые размолвки; наконец, римляне – некоторые надеялись отсидеться за спинами соседей. Да, у половины горели глаза, а вот другая смотрела из-под насупленных бровей – и неверие, подозрительность сквозили во взглядах. Дар подтолкнул Аларикса в центр.

– Давай!

– Уважаемые, не буду ходить вокруг да около, скажу лишь – пора.

– Да, Аларикс, – привстал самый старый вождь, – сегодня не время для слов – говори дело. В нашу берлогу залезли и не хотят уступать.

– Скажу дело. Я, и только я знаю, как отбросить римлян; поэтому, не мешкая, решайте. – Аларикс скрестил руки на груди.

– Я так понимаю, ты спрашиваешь, быть ли тебе главным в походе на римлян?

– Да.

– А что взамен? – допытывался вождь.

– Что тебе надо взамен, старый кувшин? – выступил Дар. – Только за ним пойдут воины. Ты просил без слов, но я скажу. Взамен – честное имя германцев, взамен – слава и честь, взамен – римский меч тебе в живот. Не гневи Водана – не тебе, старику, торговаться сейчас.

Все загалдели:

– Молод, горяч… Нет, только он… Подальше в леса…

– Тихо! – нарушая многолетние традиции, взревел Аларикс. – Если прямо сейчас вы не примете решения, то я приму его за вас. Я пройду по селениям, силой заберу бойцов, перебью без жалости тех, кто возит припасы в римский лагерь, и сожгу все на своем пути.

– Ты угрожаешь? Мы тоже можем драться. – Недобрый огонек засветился в глазах.

– И тогда мы перебьем друг друга, и эта кровь будет на вас, – тихим, страшным голосом пояснил Аларикс. – Готов ли к этому ты, а быть может, ты. – Он развернулся. – Я же клянусь, – он сунул руку в костер, – что завтра так и сделаю.

– Погоди, Аларикс, не все еще готовы. – Самый старый вождь снова встал. Он вытащил из пламени его руку.

– Тебе она сгодится, и очень скоро. Пусть часть подумает; но никто, – замычал он, обводя всех бычьим взглядом, – никто не посмеет тебе мешать. Что же насчет меня… – Он хитро сощурил глаза, оценивая Аларикса, и взорвался:

– Да, провалиться мне тут, да!

– Да!

– Да!

– Да! – понеслось по кругу.

– А взамен – полное подчинение, – добавил Аларикс. Резать, так до конца. – Только так мы выиграем.

– Мои воины слушаются только меня, – приподнялся длинноволосый гигант, поигрывая бугристыми плечами.

– У тебя больше нет воинов. – Аларикс выхватил нож и прыгнул. Гигант выбросил руки навстречу, Аларикс пригнулся.

Руки великана поймали воздух, Аларикс снизу вверх пырнул, потом еще, всаживая нож по рукоять в грудь. Хрипя, тот выкашлял струю темно-бордовой крови, гулко втыкаясь в землю.

– Я сказал – полное подчинение. Сегодня же, как вернетесь, пришлите всех, всех до единого воинов сюда, снабдив едой.

Вечером, уже вождем, Аларикс ввалился к Верде в избушку.

– Ну, какую награду ты хочешь сейчас?

– Ту же. – Она с разбегу прыгнула на него, обняла, повисла. – Я так боялась, что ты не вернешься! Пошли, я тебя обмою: пахнешь, как лошадь.

После она жарко дышала под грузным вождем, проверяя того на выносливость.

С утра они все никак не могли проснуться. Заспанная Верда была особенно красива.

– Я знала, что выберут тебя.

Аларикс усмехнулся.

– Духи сказали?

– Да. Ты надолго? – Она придвинулась к нему.

– Завтра уходим.

– Завтра, – погрустнела Верда. Потом улыбнулась – озорные искры мелькнули в голубых глазах: – У нас целая ночь впереди – и попробуй меня одолеть.

Она щебетала, готовя завтрак, – вождь вернулся домой. Он слушал светловолосую жрицу – и ком теплоты подкатывал к горлу. Давно так спокойно не было на душе. Под ночь Верда опять лукаво стреляла взглядом – он схватил ее, потащил на кровать. Она немного, чуть-чуть, распаляя его, посопротивлялась, когда сильные руки стащили одежду. Резко толкнула, взобралась, оседлав, сверху. Девчонка заскользила по нему, обжигая кожу губами. Прерывисто дыша, прижалась острыми грудями – Аларикс смял ее сочно-выпуклые ягодицы, плюща в ладонях. Пылающее личико Верды, туманно-пьяный взгляд – вождь перевернул, как пушинку, навалился. Осторожно развел в стороны ноги и, толчком ворвавшись внутрь, стал раскачивать кровать. Верда обхватила ногами спину – с ее губ сорвался стон. Аларикс с размаху, нависнув над ней, вогнал себя, как меч, – мокрая, разбухшая пещера раздалась и вобрала без остатка орудие воина, юркнувшее в скользкий грот. Аларикс обмяк – Верду била дрожь. Как клещами сжимая шею, она долго не выпускала его из себя, жадно отнимая и впитывая силы и соки.

– Ты совсем отбилась от рук, – жаловался вождь. Верда, довольная, прятала лицо.

Римский гарнизон мирно спал. Опершись о древки копий, зевали часовые. Из темного леса появились тени. Несколько фигур, пряча в горшках тлеющие угли, с разных сторон лагеря незаметно подкрались к бревенчатому частоколу. Следом выросли из-под земли тени с вязанками хвороста, позади них ползли воины. Огонь лизнул бревна разом со всех сторон гарнизона. Часовые заметили, глянули вниз – оттуда, невидимые в дыму, ударили топорами и дротиками. Половина дозорных со стуком и стонами попадала вниз; остальные, задетые, корчились внутри стен. Новые вязанки хвороста приползали под бревна, ветер размазывал огонь по стене, гоня выше. Крики часовых услышали в крепости. Топот сапог по лестницам, лица в шлемах готовы к бою.

– Воды, быстрее!

Тени отползли от лагеря и пропали. Претора разбудили:

– Атака! Варвары под стенами!

Он спросонья долго соображал, мутным взором смотря на офицера. Ксандр нагнулся и по слогам загудел в ухо:

– Нас атакуют!

Претор, проклиная все, натягивал доспехи. И так уже три дня снились какие-то немыслимые, панические кошмары. И так со вчерашнего обеда жутко, нестерпимо болела голова. И вдобавок ко всему, как ни старалась вспотевшая куртизанка Лаверия ночью, так и не смогла расшевелить безжизненную, поникшую от чревоугодия и возлияний плоть претора – а, как поговаривали в Риме, Лаверия могла разбудить и мертвеца. Претор вспомнил, как она попрощалась, почтительно склонив голову, направилась к выходу – и в зеркале мелькнула ее насмешливо-брезгливая улыбка. Взобравшись на стены, страдая от одышки, претор вгляделся в ночь – ни звука, только дым ел глаза.

– Отступили, – загудел Ксандр. – Сегодня больше не сунутся.

– Клянусь Меркурием, консул не зря торопился в Рим. Завтра, слышишь, прочеши все окрестности. Да потушите вы, наконец, стену!

– Чего они хотели? – гадал Ксандр. – Ладно, разберемся утром.

Аларикс из леса наблюдал.

– А если не выйдут?

– А ты бы не вышел? Медведь в ярости, когда его кусает собачонка…

– Ну-ну.

Дар с недоверием смотрел на ворота крепости. Глянул на гордый, хищный облик вождя. Вообще, если он сказал, что выйдут, то очень может быть.

– Выйдут, – читая мысли, Аларикс улыбнулся Дару. И было что-то в этой улыбке-оскале такое, от чего седой германец поежился. – Выйдут. Пусть наши заканчивают ров.

Утра ждать не пришлось. Спустя пару часов, когда встревоженный гарнизон успокоился и провалился в вязкую негу сна, вновь под стены полезли варвары. Вновь в часовых полетели дротики, не причиняя урона. Вновь с трудом просыпался разомлевший от бессонной ночи лагерь, и вновь титаническими усилиями поднимали вконец очумевшего претора.

– Ну что там еще? – ревел наместник. – Разрази меня гром, если это опять варвары, они дорого заплатят.

Он спросонья тыкался во все углы, устало взбираясь наверх. Ксандр громыхал следом. Вдалеке, у самой кромки леса, в предрассветных сумерках стояло войско. Виднелся неправильный квадрат римских щитов.

– Римляне? – Не веря глазам, претор обернулся к Ксандру.

– Нет, конечно, скорее всего, кельты в захваченных трофеях. Сотен пять – семь.

– А-а-а, кельты, – злорадно прищурился претор. – Сомни этот сброд конницей и пригони сюда хотя бы сотню живыми: я должен в цепях провести их по Риму.

– Претор, – твердо ответил Ксандр, – тут дело нечисто. Кельты, конечно, сумасшедшие, но не идиоты, чтобы так подставляться. Я бы вывел тихонько две когорты через северные ворота, впереди – разведчиков, и через час мы возьмем их в клещи.

Претор, брызгая слюной, заорал:

– Это приказ! Какие-то разукрашенные грязные обезьяны режут наших солдат, плюют Риму в лицо и, обнаглевшие, являются прямиком ко мне в руки? И я, наместник империи, буду играть с ними в войну? – Налитые кровью глаза буравили Ксандра. – И запомни: сотня нужна живой, – сквозь зубы бросил претор.

Конники бряцали оружием. Их командир, щуплый бесстрашный Плиний, презрительно смерил взглядом блестевшие вдалеке щиты. Всадники вспоминали невинно пропавших товарищей и с каменными лицами прыгали на коней. Еще немного – и те, кто стоит там, хвастаясь трофеями, будут смяты, раздавлены, развеяны пылью, и этого мало за дерзость. А оставшаяся в живых сотня – приказ претора – позавидует мертвым, позже они сами будут молить о милосердной смерти, но нет. Сначала с ними позабавятся солдаты, а после… До Рима их будут беречь, заботиться, чтобы в дальней дороге, не дай бог, кто не захворал или не умер в клетках. А там… Рим умеет ласково, понемногу карать наглецов на потеху толпе. Будет тебе сотня, претор, подожди чуть-чуть.

Ворота лагеря распахнулись, и оттуда тягуче полилась закованная в железо конница. Она построилась, с копьями наперевес, и, шипастая, двинулась, набирая разгон. Аларикс ждал. С самого вечера, как стемнело, приказал он копать глубокий ров у края поля. Перед этим рвом одновременно ползали воины, на две сотни шагов втыкая заостренные колья. И ров накрыт сверху тонким слоем кустарника. Как знать, не заболи голова у претора – может, и не было бы нелепой атаки конницы на потайную канаву. Но и у северных ворот ждал подарок римлянам – сегодня он не пригодился. Сотня шагов осталась – слышен грохот копыт, земля гулко ходит под громоздкой кавалерией. Пятьдесят – щиты подались назад, вытягиваясь в шеренгу. «Что-то не так…» – пронеслось в голове командира; его конь споткнулся. Римлянин с ходу врезался в землю, ломая позвонки. Рядом, слева и справа, сыпались кони; доспехи, сминаясь, пороли плоть. Оставшаяся невредимой половина всадников с разбега, который не остановил бы и сам сенат, влетела в скрытый ров, корежа ноги, спины, головы. Конский крик боли прорезал воздух. Щиты ринулись в канаву, добивая раненых.

Претор со стены наблюдал за поступью кавалерии, самодовольно улыбаясь, и так и остался стоять с отвисшей челюстью.

– Ксандр, провалиться мне в Эреб, что происходит? – Ошалелые глаза с мольбой смотрели на офицера.

Боль за нелепую гибель солдат плясала во взгляде Ксандра.

– Нету у нас больше конницы; не-е-ету, – надрывно застонал вояка. Претор еще долго стоял наверху, посылая проклятия безмолвному лесу. Часовые, видевшие близко его лицо, отшатывались. Он в эту ночь постарел лет на двадцать. Черты обострились, седина пеплом посыпала волосы. Походкой старика, шаркая, спустился он со стен. Полночи пил неразбавленное вино, под утро его сморило. В кошмаре увидел претор падающую, ныряющую в преисподнюю конницу и грозное лицо консула: «Что ты доложишь в сенат? Полководец, называется! Ухлопать несколько сотен отборной кавалерии! Да за это на галеры, гребцом!» Под вечер ему стало плохо – командование принял самый опытный из офицеров, Ксандр.

В римском лагере запахло унынием. Оно пропитало воздух, тараканом забираясь во все углы. Солдаты стояли хмурые, дисциплина зашаталась. Да еще претор, ходивший по краю рассудка, ночными протяжными воплями не добавлял твердости духа. Ксандр не спал уже третьи сутки, бегая по гарнизону. Вошел Граний.

– Командир, у меня дурные вести.

– А что, – кисло улыбнулся Ксандр, – последнее время бывают хорошие? Выкладывай.

– Германцы перестали подвозить провиант.

Ксандр застыл.

– А вот это похлеще поражения будет. Видимо, до них дошли слухи о наших неудачах. Сдается мне, это были не кельты – тех мы давно приручили. Да и драться-то по-настоящему они не способны. Ну поплюют, покривляются издалека. При одном нашем появлении всегда удирают. Граний, – в глазах Ксандра был лед, – необходимо с особой жестокостью провести карательную экспедицию, чтобы и после нашего ухода варвары нами пугали детей. Наведайся в лагеря германцев, сожги несколько селений и попробуй захватить в плен охотников – те хорошо знают местность. И аккуратнее в этом лесу.

Граний ушел, Ксандр поднялся на стены. Последнее время ему казалось, что враждебный лес наблюдает за ним, ожидая его, Ксандра, ошибки, и тогда, торжествуя, наступит, задушит в еловых объятиях. Ксандр напряг красные от недосыпа глаза, всматриваясь в зелень, – и поймал ненавидящий далекий взгляд. Или почудилось?

– Ну-ну, – бросил офицер. Он тряхнул головой, сбрасывая хандру, и пошел искать Лаверию. Где эта кудрявая темноволосая фурия с вздернутым маленьким носиком, пухло-вишневыми губами, самой природой созданными для сладострастия? А шальной бедовый взгляд бездонных, словно колодцы, глаз? Наверно, не один и не два, а гораздо больше молодых, неискушенных юношей потерялись, раз заглянув в эти колодца. А ее фигурка! Часто солдат, застряв взглядом на ее гордо выпученных вперед шлемах-грудях, забывал, куда шел. Еще хуже было, когда хрупкая спина Лаверии, проплывая мимо, размахивала танцующими шарами – половинками зада на точеных ногах. Сам консул – все знают – не устоял против чар куртизанки, быстро, впрочем, насытившись. Неудивительно, учитывая ее характер. Насколько природа щедро наделила ее тело, ровно настолько же обделила умом и кротостью. Раз связавшись с Лаверией, человек до конца жизни мог вздрагивать при упоминании одного ее имени. И вообще, она дурно действует на солдат. У себя в комнате Ксандр кинул ее на кровать, небрежно сорвал одежду. Пламя свечи танцевало на бело-розовой коже куртизанки, прыгая со стройных бедер на плоско-упругий живот. Лаверия, вызывающе распластавшись перед Ксандром, кидалась бедрами ему навстречу. Потом, отдохнув, окинула своими пропащими черными глазами, изощренно лаская, опять растормошила усталого офицера. Интересно, откуда Лаверия знает все эти штучки? Ксандр приподнялся, нагнул спину – она упала на локти, оттопырив бесстыдно распахнутые половинки зада. Офицер яростно толкал животом ее ягодицы, вымещая на хрупком теле куртизанки всю накопленную злость. Лаверия качалась туда-сюда, как дятел, долбила головой спинку кровати в такт сопящему сзади офицеру. (Ну и здоров же бык, разбудоражила его себе на… Все проклятый, чумной темперамент – когда-нибудь он и погубит.) Она, закатив глаза, заорала – Ксандр будто рвал изнутри. И многоопытная, бывалая продавщица короткого счастья даже на несколько мгновений потеряла сознание. Пламя свечи догорало, Ксандр почти заснул.