Глава вторая. Славься, великий Рим!

Клавдий ликовал. За пару десятков лет скитаний по миру во славу Рима он не помнил такой трудной битвы. Даже себе, щадя самолюбие, не хотел признаться: был момент, что, казалось, все. Только он, да, пожалуй, опытнейший Ксандр, затаив пульс, поняли, на каком тонюсеньком волоске сегодня висела победа; и, слава богам, ветер качнул этот волосок в сторону Рима. Клавдию было за пятьдесят – прямой нос, решительная, тонко-сжатая линия рта, волевой, резко очерченный подбородок. Высокий, худощавый, похожий на старую, но еще крепкую мачту – в нем чувствовался стержень, присущий людям, рожденным править. Вошел Ксандр.

– Ну, проси чего хочешь – в разумных пределах, разумеется. – Клавдий сделал широкий жест. – Да, кстати, ты опять переведен в офицеры – приказ будет позже. В армии ты второе лицо, после главнокомандующего.

– Не стоило. Я лишь исполнил свой долг.

Высокий плечистый Ксандр сам мало походил на римлянина – скорее, на варвара – невольно поймал себя на мысли консул. Твердый взгляд, широкие плечи, вечно хмурое, обветренное лицо – старый рубака, который ничего, кроме как воевать, и не умеет.

– Ну, твоя скромность равняется твоей доблести. На таких, как ты, и держится армия.

– И на таких, как ты, консул.

– Да, Ксандр, да. Эти боровы в сенате, торгующие должностями, когда-нибудь погубят Рим. Дайте, боги, не дожить до этого дня. Слушай, старина, я мог бы похлопотать – безбедная старость и усадьба в Испании тебе обеспечены. А? Что скажешь, вояка?

– Нет, консул, – закачал головой Ксандр. – Я старый солдат и покою предпочитаю лязг мечей. Когда-нибудь, в прекрасный солнечный день, я сгину где-нибудь на краю земли, не зная за что. По приезде в Рим – да продлит Юпитер его дни! – позаботься о моих стариках; о себе я позабочусь сам. Но, конечно, немного деньжат никогда не помешает – любовь стоит дорого.

Консул усмехнулся.

– Военная касса к твоим услугам. Рад был воевать с тобой.

– И я, консул, – расчувствовался солдат.

– Выпей вина – говорят, самое лучшее.

Ксандр отхлебнул.

– А ты чем займешься?

– Искупаюсь в славе и уйду на покой.

– Я думал, ты более честолюбив, – сказал Ксандр.

– Лет пятнадцать назад – может быть. А так… Не хочу повторить судьбу Цезаря. Мне надоели эти бесконечные походы, осточертела и визгливая суета Рима. Я устал носить орла по миру, разбивая все новые и новые народы, которые, впрочем, вполне прекрасно живут и без Рима. Двадцать лет я был карающей рукой империи – хватит, пора на отдых. Буду разводить виноград…

– …И пробовать новых рабынь? Есть ли уголок на земле, куда не заглядывал твой алчный взор?

Клавдий кивнул.

– У каждого свои слабости; и, клянусь Меркурием, моя слабость ничуть не хуже других. Да, пока не забыл. – Голос консула стал суровее. – Сюда едет новый главнокомандующий. Вся надежда на тебя – претор болван. Когда-то он с целым легионом разогнал сотню пьяных пастухов Фракии – и возомнил себя Помпеем Великим. Ты, и только ты в ответе за жизни парней – и я тебе не завидую.

Верда вернулась в племя понурая – не так, лежа в шалаше с Алариксом, она представляла свое возвращение. Она нашла избушку старейшины; постояла, раздумывая, на крыльце и, решившись, прошла внутрь. За вместительным столом, угрюмо свесив головы на могучих шеях, в тяжелых, черных мыслях сидели остатки воинства; последняя его сила и спасение. Все молчали. Что говорить – иногда молчание гуще и красноречивее тысячи слов. Верда и сама сейчас услышала глухую боль в этих опущенных головах; ощутила и разделила наравне с мужчинами тревогу за будущее, которого могло и не быть. Она почувствовала себя неловко.

– Ну, что тебе? – без церемоний спросил старейшина.

– Я от Аларикса.

– Во как! Аларикс, сказывают, давно уже там. – Глаза старейшины показали наверх.

– Нет, вовсе нет. – Улыбка осветила красивое лицо девушки. – Он жив.

– Жив? – Старейшина посмотрел с сомнением. – Ты сама видела?

– Да, я выхаживала его десять дней.

– Клянусь водой, если бы меня выхаживала такая красотка, я не торопился бы к предкам, – бросил один воин. Остальные, усмехаясь, кивали. Румянец украсил щеки девушки, мужчины засмеялись.

– Хм, – одобрительно глянул старейшина. – Ну и что Аларикс?

– Он передал, чтоб уходили дальше в леса и были готовы…

– Что дальше в леса – ясно и младенцу. Готовы к чему?

Все, теряя терпение, уставились на Верду. Что несет эта девчонка и где, действительно, храбрый, сильный, как медведь, но такой непредсказуемый, да простят духи леса, Аларикс?

– К войне с Римом.

– Ха-ха-ха, – кисло рассмеялись воины. – Аларикс выбрал дурное время для шуток. То ли его слишком сильно ударили по голове, то ли ты свела его с ума. Ладно, иди отдыхай, ты принесла радостную весть. Да, кстати, а где он сам? Сейчас он нужен как никогда.

– Пошел к римлянам – наверно, следит за ними. Он сказал, что должен отомстить за отца.

Воины переглянулись, Верда выскользнула.

– Что скажете, достойнейшие? – Старейшина обвел всех взглядом.

– Надо уходить, угонять скот, запасаться дичью.

– Да, вглубь леса. Сделаем засеки – ни человек, ни конь не пройдет, – высказывались по одному.

– А Аларикс?

– Он знает, что делает. Ненависть и боги помогут ему, – изрек воин с глубокой бордовой канавой на лице.

– Прав ли он, гоняясь за римлянами, когда племя брошено? – спросил старейшина.

– Не нам судить – он поступает, как велит закон. И когда раздастся его клич, моя палица поможет ему, – уверенно произнес воин со шрамом.

– Я не о том. Жалко, если такой боец пропадет ни за что. – Старейшине невдомек, что все-таки задумал сын вождя.

– Ты знаешь, мы с ним недолюбливаем друг друга, но вот что я скажу. Если сейчас кто-то что-то и может, то только Аларикс.

– Почему? – Интерес блеснул в хитрых глазах старейшины.

– Он всегда был особенный, странный, что ли. Ему не хватало законов – пытался что-то найти, сделать не так. Мы – предсказуемы, а он – нет, – объяснил воин со шрамом.

– Наверно, ты прав. Но он молод, – спорит глава.

– А вот это как раз и неплохо. Опыт помогает ходить, но мешает летать, – упорствует Левбор.

– Ладно, сделаем так. Отправим женщин, стариков и детей с десятком воинов на север – в семи днях пути посреди болота есть обширная роща.

Верда шла по улице. Десять дней заботы о вожде сделали из беспечной девушки взрослую, серьезную женщину, полноценного члена племени. Она вспомнила его запах, тяжесть тела – сладкой, новой истомой задурманило голову. Как он смотрит своими серыми, холодными, как туман, глазами! Что с ним, где он сейчас? Забегали нехорошие мысли. Да нет, все нормально – не для того поднялся Аларикс в шалаше, чтобы тут же сгинуть. Надо ночью сходить в рощу, попросить за него. Верду грубо схватили под локоть. Дребомир, молодой парень с колючими глазами и бегающим взглядом, не дающий последние полгода девушке прохода, вырос как из-под земли.

– Отпусти, – сжалась Верда.

– Не гони меня – мужчин мало. – Он улыбнулся скользко, с намеком.

– Мужчины легли там. – Девушка махнула на лес. – А не мужчин, – она пробежала по нему глазами, – и даром не надо.

– Ты, девка, сирота, как смеешь так разговаривать со мной? – Дребомир напрягся.

– Ты с женщинами, я смотрю, отважный; только в битве тебя никто не заметил.

Дребомир пошел пятнами.

– Меня лихорадка била, а ты поберегись. За тебя некому заступаться, и ты станешь моей. Будешь извиваться подо мной. – Он схватил ее за плечи и дернул к себе. Неожиданно Дребомир побледнел, опуская взгляд вниз. В его живот уперся нож.

– Слушай сюда, сын свиньи, – зашипела Верда. – Знал бы ты, навозная куча, кто может за меня заступиться! А если когда-нибудь ты еще раз подойдешь ко мне, то я сумею наслать на тебя лихорадку, и в этот раз самую что ни на есть настоящую.

– Значит, правда, что про тебя болтают?

– Правда, правда; и не советую проверять.

Дребомир, опасливо озираясь, с видом побитой собаки отошел – Верда ругнулась. Как люди недоверчиво-пугливы к тем, кто общается с лесом! И тебя же первую зовут на помощь, случись недуг. Да, люди суеверны, как сказал тогда Аларикс. Только ему одному все равно, будет знамение свыше или нет, как будто он сам бог. Для него бог – полоска стали в руке. Верда снова в мыслях улетела в шалаш.

Назавтра скрытно, без лишнего шума племя родами покидало облюбованные предками места, проклиная неуемных римлян. Люди последний раз оглядывали взглядом родные поляны, стараясь запомнить их, и с вечным страхом к переменам трогались в путь. Что там ждет, на новых местах? Хотя германцам не привыкать. Еще кимвры, тевтоны, амбры, теснимые водой (или жаждой неизведанного), снялись и кинулись в путь, продолжая цунами племен по Европе, – и вряд ли отыщется нация, где не присутствует малая капля германской крови. И правы историки, утверждавшие, что прародителями свирепых викингов тоже были германцы, осевшие на скалистых просторах северных полуночных земель. И тогда становятся понятны беспримерная смелость сынов Севера, неутомимая страсть к далеким походам, сражениям – и не будет равных им бойцов, способных выстоять с не знающим жалости викингом один на один, кроме, пожалуй, такого же безбашенно-лихого в драке русича. Но это потом, лет так через семьсот – девятьсот.

Когда стемнело, Верда вышла на тропу и, не оглядываясь, уверенно зашагала в черноту деревьев. Лишь раз, обернувшись и заметив крадущуюся за ней фигуру, улыбнулась краешком губ. Вспомнила о цели – губы сложились в упрямую струну. В племени давно привыкли к странностям девушки, тем более что ее доброта и отзывчивость вызывали всеобщее уважение. Ну бегает девка в лес, ну и пусть, никому ведь от этого не худо. А что странная… Да кто в лихое время не странный? Что она не такая, как все, Верда узнала рано, в детстве. Как-то вечером на пути встал, оскалившись, матерый волк – шерсть дыбом поднялась на загривке. Зверь зарычал, готовый броситься на маленькую, беззащитную жертву – слюна с клыков протянулась к снегу. Верда застыла, смотря хищнику прямо в глаза; в голове застучало: «Уйди-и-и…» И серый, вдруг заскулив, маханул в кусты, как от проклятой. Потом, взрослея, Верда обнаружила, что мысли людей для нее прозрачны; и как-то раз, смотря на пастуха, шепнула про себя: «Домой». Пастух, исправный и надежный до сей поры, бросил стадо и во сне засеменил в селение через бурелом. Девушка так же легко повернула его назад. Бабка подтвердила ее опасения:

– Ты не такая, у тебя – сила. Но запомни: никто не должен знать, никто. Иначе заклюют.

Верда шла, думая о своем, – фигура кралась следом. Вот и поляна. Она скинула льняную накидку, подошла к дереву, зашептала. Дребомира бросило в жар от обнаженного силуэта. Луна облизывала спелое, созревшее тело Верды – в полумраке ее формы казались волшебными, тянули, тащили к себе. Он прерывисто задышал. Вспомнил обидные слова, презрительную улыбку – ярость с похотью, борясь меж собой, толкнули к ней. Дребомир на ватных ногах подкрался, поднял ткань, вдыхая сводящий с ума запах. Под ногой хрустнула ветка. Верда обернулась.

– Стой, – сонно сказала она. – Посмотри мне в глаза, – почти ласково, настойчиво попросила. Дребомир против воли подчинился – взгляд ее пробрался внутрь, щекоча голову. Он попытался отвести глаза – не удалось. Дребомир будто прилип, растворился в змеиных угольках глаз Верды. – Я не просто так позвала тебя за собой. Твоя сестра рассказала все.

– Ты – позвала?

– Да. Теперь говори, зачем ты собрался к римлянам?

Дребомир, как бык, отгоняющий слепней, замотал головой, стряхивая оцепенение, – глаза змеи жгли, клещами вытягивая правду.

– Я так и думала. Ты не мог силой и отвагой завоевать достойное место в племени и решил всех сдать в обмен на золото и меня. Глупый, трусливый – ни то, ни другое не принесло бы тебе счастья. Ты стал бы изгоем, твое имя прокляли бы все – но я спасу тебя от позора.

– Спасешь? – еле выдавливая слова, заплакал Дребомир.

– Да. Дай сюда нож: он больше тебе не нужен.

Пальцы сами разжались.

– Теперь, – скомандовал голос, – иди прямо, никуда не сворачивая, прямо-о-о…

Слова гнали вперед. Он рванул напролом, продираясь сквозь ветки. Ноги стали вязнуть. С трудом выдергивая их из жижи, проваливаясь все глубже, Дребомир шел на голос: «Иди-и-и…» Дурман спал, звук смолк – Дребомир очнулся по пояс в густой каше болота. Он рванулся – мутная жижа не отпускала, заглатывая глубже. Веером разошлась рябь, когда парень начал метаться, расшатывая вонючее тесто. Грязь подступила к горлу. Дребомир дергался – нет, зловонная липучая каша намертво склеила туловище, засасывая в яму. Над болотом разнесся отчаянный крик.