Первоначально Баларм строился для людей, но потом перестраивался под иные пропорции. Как и другие замки на Клямщине, он долгое время принадлежал богатому великанскому роду из Менга. Род обнищал – не всем же родам становиться со временем только богаче.

Но вот первая неожиданность: похоже, самое начало процесса обнищания рода приходится уже на последнего представителя – великана Кагера. Раз так, очень велика вероятность, что нищета его – последнего в роду постигла путём воровства или мошенничества.

Ещё до «приглашения» в замок Фопон что-то слышал о великане Кагере, причём в основном – пересуды недоброжелателей. Последний хозяин Баларма жил не по средствам, любил азартные игры, вот и зачастил в замок Глюм к приятелю Плюсту, где почти полностью проигрался. Таково главное из услышанного прежде.

Порывшись во вверенном ему архиве, Фопон отыскал и документальные подтверждения жуткого проигрыша в Глюме. Все деревни под Балармом – а таких имелось около дюжины – в скором времени после счастливого выигрыша хитрый Плюст прибрал к рукам, крестьян поголовно вывез, а дома разорил. Странно, как не отошёл к нему и сам замок.

Впрочем, и самым страстным игрокам, не чета новичку Кагеру, случается иногда остановиться. Ну, хотя бы для приёма пищи.

А вот ещё одна неожиданность. Летописец славно пошутил: оставил две примерно равновероятные версии новейшей истории замка Баларм, обе записаны его рукой, одинаково переплетены, и если не вчитываться – трудноразличимы.

Первая версия такова.

Плюст обыграл Кагера, забрал деревни. – Кагер обратился за помощью к великану Югеру из Гарма. – Югер не стал связываться с Плюстом, но и в помощи как бы не отказал: прислал в замок своего управляющего (Босса). -Вскоре Кагер пропал. – Управляющий послал Удухта учиться пыточному мастерству. – Пока палача не было, в замке процветало воровство и новая напасть: одержимость демонами. – Удухт вернулся, провёл дознание, арестовал множество слуг и гостей замка – кого за воровство, кого за одержимость. – Случаи одержимости привлекли внимание Инквизиции. – От имени Инквизиции в Баларм приехал великан Югер. – По причине долгого отсутствия Кагера, Югер объявил замок собственностью Инквизиции. – В результате в замок Баларм пришла Инквизиция. – Всё.

Что ж, Фопон из Цанца готов допустить, что события в замке и вокруг него так и развивались…

Или так.

В замок Баларм пришла Инквизиция. – Кагер проигрался. Инквизиция отправила Удухта учиться пыточному мастерству. – Кагер обратился к Югеру. – Югер прислал в замок своего управляющего по имени Босс. – Кагер пропал, а с Югером Инквизиция договорилась. – Управляющий Босс пытался вести собственную игру. – Когда Удухт вернулся, то по указаниям Босса арестовал множество слуг и гостей замка – кого за воровство, кого за одержимость. – Инквизиция была очень благодарна управляющему Боссу и великану Югеру. – Всё.

В какой-то из версий, а может быть, в обеих, покойный летописец изменил последовательность событий. Либо, что тоже возможно, самовольно восстановил изменённую. За то его и покарал великан-инквизитор, отдавая в руки мастера Удухта. Или не за то.

Впрочем, все игры с последовательностями имеют основным фокусом установление момента времени, когда именно присоединением Баларма озаботилась Инквизиция. Либо прежде всех симптомов неблагополучия, либо – вследствие.

Основные же действующие лица – не меняются: великан Кагер Балармский, великан Югер из Гарма, управляющий Босс, палач Удухт, инквизиторы. Где-то в эпизоде в обеих версиях появлялся и великан Плюст из Глюма, чья кожа вовсе не случайно такая же дырчатая, как и у великанов-инквизиторов. Значит, он тоже из Шестой расы.

И куда-то делся великан Кагер: то был одним из действующих лиц – и вдруг сразу превратился в бездействующее лицо. Инквизиторы, что ли, устранили? И что характерно, его странное поведение прошло две ступени: сначала проигрался, потом пропал. То и другое – равно неожиданно.

Заботило ли Фопона, кто и в чём на самом деле виноват? И да, и нет. Ловкий советник из Цанца предвидел: включиться в игру ему придётся. Только вот включиться надо – на стороне Инквизиции, поскольку другие стороны проиграют. А чтобы это сделать, надо вовремя выяснить, в чём именно она состоит, сторона Инквизиции. При этом определять цели инквизиторов надо тонко, чтобы не насторожились.

Но Фопон справится! И начнёт, разумеется, с того круга обязанностей, который ему официально выделили. С работ по систематизации архива и «скрупулёзного» летописания.

Дополнять незаконченные тома Балармской летописи Фопон из осторожности не стал – ведь пришлось бы выбирать между двумя версиями. А если начать новую книгу, вопрос выбора сам собой отпадает. Кто крайне скрупулезен в делах, тому и решения принимать некогда.

Изо дня в день с неустанной дотошностью Фопон из Цанца заносил в замковую летопись примитивные подробности здешней жизни. Чем питались обитатели Баларма на завтрак, обед и ужин, с кем работал великий мастер Удухт и его подмастерье Даб – ещё не великий, но очень старательный. Какие гости замок посещали, какие – покидали. Какая притом стояла погода.

Последний вопрос даёт особенно много простора сарказму летописца. Что-что, а погода в Запорожье, куда Баларм угодил вскоре после нового назначения Фопона – весьма однообразна. Здесь даже время года не меняется. Говорят о «вечной осени», но это даже не осень. Так, межвременье.

От Фопона ожидали тщательности? Он будет настолько тщателен, что читатели от тоски повыпрыгивают из Библиотечной башни и убьются о каменные плиты парадного двора! Сам великий мастер Удухт поперхнётся словом «скрупулёзность», когда вздумает почитать ноаую замковую летопись. Да она своим объёмом уже десятикратно превосходит весь летописный свод Баларма со дня основания и до прихода последнего писца.

Жаль, мастер Удухт летописью не очень-то интересовался. Вот и не находилось удобного случая его как следует удивить. Оставалось надеяться на будущее. Рано или поздно Фопона заметят, удивятся его способностям и, забыв былые прегрешения – истинные и мнимые – поставят выполнять задачи посложнее. С того момента и начнётся новое восхождение.

В тех обильных текстах, которые Фопон из Цанца создавал сейчас, его самого мало что могло заинтересовать, и всё же некоторые события удивляли, заставляли задуматься. Собственно, только эти события и были достойны летописного упоминания. Когда бы не повеление мастера пыточных дел, Фопон бы не вздумал записывать всю остальную ерунду. Но послушание превыше разумения. У опальных советников преданных ими воевод – так уж точно.

На те события, которые его особенно впечатлили, Фопон составил специальный указатель. Просто для себя, чтобы в нужный момент отыскать их в массиве сплошняком написанного текста.

Во-первых, новому летописцу Баларма представлялся важным пережитый замком опыт продвижения Порога Смерти. Словно вертикальная тень чёрной стены пробежала замковым двором с запада на восток, и – глядь – Баларм уже в Запорожье. Непостижимо, жутко? Да, но и величественно!

Усилием инквизиторов, которые заблаговременно прогнали из замка живых людей, переход в сугубо мёртвую зону Среднего мира состоялся легко, без лишних жертв и разрушений. Ну, только мастер Удухт некоторым жертвам в пыточном подвале произвёл дополнительные телесные разрушения – так это ведь не считается, ибо виною выступила не стихия, а разумная воля!

Во-вторых, Фопона, как истинного поклонника Смерти, не могло не восхитить то дерзновение, с которым перешедший в Запорожье инквизиторский замок превращал окружающую среду из агонизирующей в гарантированно мёртвую. Живых людей прогнали ещё накануне движения Порога, живые животные разбежались сами, но вот живые растения (трава, кусты, деревья) нуждались в терпеливой умерщвляющей помощи. Ведь если растение правильным образом не убить, то в Запорожье оно погибнет неправильно: разложится, вместо того, чтобы окаменеть.

Так вот, для спасительного окаменения некогда живого ландшафта, каждое деревце в увядающих осиновых рощах вокруг замка пришлось побрызгать специальными бальзамами для деревьев. Даже не просто побрызгать, а основательно полить и пару раз повторить для верности.

Когда осины окаменели, Фопон испытал некое странное чувство – тревожное и торжественное. Откуда такое взялось? Ну конечно: всплыли по ассоциации эпизоды переворота в Цанце.

Деревьев, цементируемых вяжущими веществами, в столице воеводства тогда, конечно, не было. Зато – Умбриэля Цилиндрона тоже побрызгали чем-то наподобие. Даже не просто побрызгали, а влили в жилы воеводы сей бальзам, ведущий к окаменению. Вследствие чего – вот умора – бедняга превратился в нерукотворное изваяние самого себя.

Пережитое волнение, особую причину которого он и сам едва уловил, Фопон поневоле выплёскивал в летописном тексте, когда описывал работы замковой челяди по спасению рощ. Волнение меняло не только почерк летописателя, но и – характер изложения.

Продвижение Порога Смерти на восток и посмертное спасение каких-то там окрестных деревьев – словно не тот же самый Фопон описывал, а другой человек, художественно одарённый. Если кто-то спустя годы возьмётся изучать многотомный манускрипт Фопона-летописца, будет, наверное, поражён. Ну и пусть удивляется: до причин ему не докопаться, даже если не проглядит любопытный симптом в пылу сражения с унылой массой прочих сообщений.

Остальные более-менее яркие события, свидетелем которых стал писец Фопон, по эмоциональному отклику сильно не дотягивают до двух самых первых. Однако, чтобы подстраховаться, балармский архивариус включил в указатель по своему труду не два пункта, а добавил к ним третий, четвёртый, пятый и ещё около четырёх десятков, примечательных пусть чем-нибудь.

В-третьих, более-менее важным событием Запорожской истории замка стало показательное изгнание повара – со всеми подмастерьями в придачу. Бедой повара стало примитивное понимание собственного ремесла. Старик, даром что почти столетний уже мертвец, умел готовить пищу живых, и только её. Пока замок находился по другую сторону Порога Смерти, с этой концентрацией несовершенств можно было мириться. Но Запорожье задаёт иные правила. Пища живых туда попросту не поступает, а тем более – она там изначально не растёт.

В-четвёртых… Но чтобы вспомнить, что именно в-четвёртых, летописцу приходится сверяться с указателем. С пятым и последующими пунктами – та же ситуация. Увы, переход между интересными и вовсе неинтересными событиями – достаточно-таки плавный. Большинство же из них – воистину «малоинтересны».

Впрочем, и малоинтересные пункты живо заиграют новыми красками, а то и намертво врежутся в память, как только Фопону повезёт провести связи между ними и несколько запутанными сведениями по предыдущей истории замка, доставшимися в наследство от замученного мастером Удухтом летописца-предшественника.

Живые организмы очень хрупки, а мёртвые палачи не всегда способны рассчитать силу воздействия. Даже со знаменитыми мастерами случаются такие неприятности. Но что-то Фопону подсказывало: мастер Удухт рассчитал верно. Только расчёт был вовсе не к тому, чтобы оставить летописцу жизнь.

– А-а-а-а-а-а-а-а! – раздалось с заднего двора.

Оказывается, наступило раннее утро. К сожалению, Фопон-летописец опять увлёкся и снова не уложился в ночное время: слишком пространно (и «скрупулёзно») стал описывать позавчерашний визит менестреля.

Хотя, казалось бы, о чём тут повествовать? Ну, явился паренёк поглазеть на замок, в котором – о чудо – служит палачом «тот самый» единственный в своём роде мастер Удухт. Ну, вздумал по наивности заинтересовать знаменитого палача своим неподражаемым пением. А того не знал, что мастер Удухт всё равно лишён музыкального слуха, что в песнях обращает внимание только на текст, каковой расценивает с единственной стороны: «в рифму – не в рифму».

И если текст оказывается рифмованным (а в песнях такое случается сплошь и рядом) – вот тут-то и начинается самое интересное. Потому что на исполнителя ложится тень сурового подозрения. Не служит ли он рупором вселившегося в его тело демона? Ужасного «Демона-говорящего-в-рифму», для которого нет ничего-ничего святого – таким даже «Мёртвый престол» в радость зарифмовать со столом обеденным.

Закончился день для того менестреля вполне ожидаемо – криками на дыбе в пыточной мастера Удухта. Криками громкими, от всей души, причём далеко не в рифму.

По мнению Фопона, оставленному им при себе, в этих криках не слышалось ничего демонического. Палач Удухт рассудил несколько иначе. Что ж, мастеру виднее – он инквизиторами оставлен в замке за старшего. А менестрель – тот, конечно, сам виноват. Так ему и надо, мерзкому демону.