Михаил Барятинский. Малой кровью, могучим ударом

История, как известно, это «публичная девка мирового империализма». А стало быть, нет ничего удивительного в том, что исторические факты сплошь и рядом подвергались, подвергаются и будут подвергаться сомнению. В этом, собственно, нет ничего предосудительного – в конце концов, человеку свойственно сомневаться. Ни в чем не сомневающиеся люди, как правило, глупы от природы. Однако у любого сомнения есть предел, после которого начинается банальное искажение исторических фактов, а попросту – переписывание истории. Последнее занятие всегда было очень популярным, но своего расцвета достигло в последние два десятилетия и за рубежом, и у нас в стране. Новый импульс этому процессу дали развал социалистического лагеря и Советского Союза. Процесс национальной самоидентификации, захвативший вновь образованные на территории последнего государства, довел отдельных политических деятелей до состояния душевнобольных. С их точки зрения, чем абсурднее трактовка того или иного события, тем лучше. В полной мере это относится и к истории Второй мировой войны.

Последняя новация в этом плане – обвинения в развязывании мирового конфликта, выдвинутые «братьями»-поляками в адрес СССР. Вот так, ни больше ни меньше. Скоро договорятся до того, что и Мюнхенский пакт подписывался под контролем Советского Союза. Ну как же, ведь и Чемберлен, и Даладье, да и сам Гитлер были штатными сотрудниками НКВД! Причем, как водится, громче всех кричат «держи вора» те, у кого рыльце в пуху. Роль той же Польши в разделе Чехословакии общеизвестна. Что же тогда возмущаться, что спустя год поделили уже саму Польшу! Впрочем, речь не об этом.

В рамках процесса переписывания истории довольно популярной является версия о якобы превентивном немецком ударе по Советскому Союзу. Суть идеи заключается в том, что Сталин вот-вот собирался напасть, а Гитлер его просто упредил. Раскрутка этого «проекта» началась давно – в первый же день Великой Отечественной войны. Так, в заявлении, переданном советскому правительству германским послом Ф. Шуленбургом через полтора часа после начала немецкого вторжения, утверждалось, что немецкая сторона была вынуждена встать на путь превентивной войны против СССР, поскольку он якобы не выполнял своих обязательств по советско-германскому договору и готовился к нападению на Германию. В том же духе был составлен и меморандум, врученный Риббентропом 22 июня советскому послу в Берлине. В нем утверждалось, что советское правительство стремится взорвать Германию изнутри и готово в любое время осуществить агрессию против нее. Столь «опасное положение» будто бы и вынудило нацистское правительство начать войну. В тот же день Риббентроп устроил пресс-конференцию для представителей иностранной и немецкой печати, на которой заявил, что Германия была вынуждена предпринять наступление на Советский Союз, чтобы опередить советское наступление.

Версия о превентивной войне со стороны Германии была полностью разоблачена на Нюрнбергском процессе над главными немецкими военными преступниками. Доказательства по разделу «Агрессия против СССР», показания обвиняемых и свидетелей неопровержимо подтвердили, что нападение на СССР было задумано и спланировано преднамеренно, без какого-либо повода к тому с его стороны. В частности, бывший руководитель германской прессы и радиовещания Г. Фриче в своих показаниях заявил, что он «организовал широкую кампанию антисоветской пропаганды, пытаясь убедить общественность в том, что в этой войне повинна не Германия, а Советский Союз… Никаких оснований к тому, чтобы обвинять СССР в подготовке военного нападения на Германию, у нас не было».

В приговоре Нюрнбергского трибунала по этому поводу говорится: «22 июня 1941 года без объявления войны Германия вторглась на советскую территорию в соответствии с заранее подготовленными планами. Доказательства, представленные Трибуналу, подтверждают, что Германия имела тщательно разработанные планы сокрушить СССР как политическую и военную силу для того, чтобы расчистить путь для экспансии Германии на Восток в соответствии с ее стремлениями». И далее: «Планы экономической эксплуатации СССР, массового угона населения, убийства комиссаров и политических руководителей являются частью тщательно разработанного плана, выполнение которого началось 22 июня без какого-либо предупреждения и без тени законного оправдания. Это была явная агрессия».

Тут, как говорится, ни прибавить, ни убавить. Все остальное – досужие домыслы. Однако с точки зрения альтернативной истории тема эта представляет несомненный интерес. Попробуем и мы ответить на вопрос, что было бы, если бы не…?

Итак, предположим, что Германия – белая и пушистая, а кровожадная большевистская Россия готовит нападение. Прежде чем начать выстраивать более или менее достоверную версию событий, необходимо договориться о базовых условиях для рассуждений.

Первое базовое условие – время. Действительно, если Германия напала в июне 1941 года, а по первоначальным срокам операция «Барбаросса» должна была начаться 15 мая (срок перенесен из-за отвлечения части сил Вермахта на Балканскую кампанию), то когда, собственно, немцы ожидали наступления русских? Сторонники теории первого советского удара считают, что приграничная группировка Красной Армии создавалась именно для наступления. Причем продолжала наращиваться. В подтверждение такой точки зрения приводится факт выдвижения из тыловых военных округов на запад семи общевойсковых армий и одного стрелкового корпуса.

Действительно, из Уральского военного округа в район Идрица, Себеж, Витебск выдвигалась 22-я армия, из Забайкальского округа в район Бердичев, Проскуров – 16-я армия, из Северо-Кавказского округа в район Черкассы, Белая Церковь – 19-я армия, из Приволжского округа в район Чернигов, Конотоп – 21-я армия. Харьковский округ выдвигал на запад 25-й стрелковый корпус. Одновременно готовились к передислокации войска 20, 24 и 28-й армий. Эти семь армий (16, 19, 20, 21, 22, 24 и 28-я) составляли второй стратегический эшелон. При этом три последние армии планировалось сосредоточить в районе Москвы. К началу войны только несколько соединений 19-й армии успели сосредоточиться в намеченных районах, большинство же находилось в пути или пунктах прежней дислокации.

Если допустить, что Красная Армия готовилась к наступлению и армии второго стратегического эшелона предназначались для развития успеха, то выбор районов их сосредоточения не может не вызвать удивления. От госграницы и от войск первого стратегического эшелона их отделяло от 450 до 600 км! Но нам можно все, предположим, что эти армии сосредотачивались для наступления, и именно этот процесс лимитировал для немцев время принятия решения. Исходя из имеющихся данных, с уверенностью можно утверждать, что сосредоточение этих объединений в новых районах дислокации затянулось бы до глубокой осени. С учетом печального опыта финской войны, вряд ли советское командование пошло бы на еще одну зимнюю кампанию. А значит, первого удара русских немцы могли ждать не раньше весны – лета 1942 года. Никакого спланированного советского наступления в 1941 году просто быть не могло. Применительно к этому периоду времени можно говорить лишь о достаточно спонтанном превентивном ударе: советское командование узнало о сосредоточении немецких войск вдоль границы СССР и нанесло упреждающий удар, дабы разгромить войска противника, еще не завершившие оперативно-стратегического развертывания. Надо сказать, что идея такого удара была вполне реальной. Именно о нем шла речь в проекте «Соображений по плану стратегического развертывания Вооруженных Сил Советского Союза на Западе и Востоке», подписанном 15 мая 1941 года заместителем начальника оперативного управления Генерального штаба А. Василевским. В этом документе отмечалось, что Германия держит свою армию отмобилизованной, с развернутыми тылами и имеет возможность нанести внезапный удар. Для предотвращения этого предлагалось атаковать германскую армию в тот момент, когда она будет находиться в стадии развертывания и не сумеет еще организовать фронт и взаимодействие родов войск. Для защиты от внезапного удара противника и прикрытия сосредоточения и развертывания наших войск предполагалось организовать прочную оборону и прикрытие госграницы, используя для этого все войска приграничных округов и почти всю авиацию, предназначенную для действий на западе. В резерве Главного командования планировалось иметь пять армий.

Однако, несмотря на частые заявления в печати о том, что проект оперативного плана от 15 мая был подписан И. Сталиным, С. Тимошенко и Г. Жуковым или принят к исполнению на основании их устного распоряжения, документальных подтверждений этому нет. На документе, подписанном А. Василевским, нет никаких резолюций или пометок, сделанных Сталиным, Тимошенко или Жуковым. Нет даже подтверждений того, что эта разработка представлялась на рассмотрение правительству или лично Сталину. В том виде, в каком этот документ дошел до нас – рукописный текст с многочисленными исправлениями и вставками, – он вряд ли мог быть представлен руководителям страны. Не стоит забывать и о том, что до 1948 года он хранился в личном сейфе А. Василевского, а не вместе с другими документами Генштаба, в бумагах Сталина или Тимошенко и оттуда был передан в архив. Так что эта записка, скорее всего, была не чем иным, как черновым рабочим документом, а не реально принятым оперативным планом.

Тем не менее мы возьмем эту идею за основу и будем говорить о наступательной операции Красной Армии в мае – июне 1941 года. Резонен вопрос – а почему только в мае, а не в апреле? Ведь в этом месяце немецкая группировка была еще более недоразвернутой. Вспомним: по плану «Барбаросса» Советский Союз планировалось разгромить за 5 месяцев, начав операцию не позднее июня. То есть завершить ее предполагалось до наступления зимы. Но почему в мае, а не в апреле? Дело в том, что, в отличие от Западной Европы, в Европе Восточной сеть дорог с твердым покрытием была невелика, а в СССР ее местами вообще не было. Волей-неволей немцам приходилось ждать, когда просохнут дороги. Банально, но факт. Пришлось бы ждать этого и советскому командованию. Словом, со временем начала советского наступления мы определились: если предположить, что проект А. Василевского утвержден и месяц положен на подготовку, то речь идет о воскресенье 15 июня 1941 года.

Второе базовое условие – это силы и средства. Надо же знать, чем оперировать при моделировании ситуации. В случае с 1941 годом решение этого вопроса напрашивается само собой – реальные силы и средства сторон. Стоп, скажет здесь читатель, как же так, ведь совершенно очевидно, что группировка советских войск совершенно не годилась для наступления. Да, действительно, в этом отношении силы были, мягко говоря, неравны. Немецкое командование развернуло в первом эшелоне 103 дивизии, в том числе 12 танковых, в то время как в первом эшелоне советских армий прикрытия границы имелись только 54 стрелковые и две кавалерийские дивизии, то есть в два раза меньше. При этом дивизии противника были полностью укомплектованы личным составом, вооружением и боевой техникой, транспортными средствами. Они не только имели общее количественное превосходство в силах и боевых средствах, но и обладали более высокой подвижностью и маневренностью.

Однако если рассуждать о советском упреждающем ударе, то совершенно очевидно, что к нему привлекались бы не только и не столько дивизии первого эшелона, но и соединения второго. В последнем, в свою очередь, находилось 11 стрелковых, 24 танковых, 12 моторизованных и 4 кавалерийские дивизии. Кроме того, в резерве командования округов находилось еще 45 дивизий. В случае подготовки и нанесения первого удара все они, безусловно, приняли бы в нем участие. Скорее всего, за месяц с момента гипотетического утверждения плана А. Василевского до начала наступления все эти соединения были бы пополнены личным составом. Причем даже без объявления мобилизации. В реальности в апреле – мае 1941 года, учитывая нарастающую напряженность на западной границе СССР, Наркомат обороны и Генеральный штаб с согласия правительства начали проводить скрытый призыв военнообязанных запаса под прикрытием «больших учебных сборов». Всего таким образом было призвано, по разным данным, от 750 до 850 тыс. человек. Полностью решить проблему укомплектования частей и соединений личным составом это не могло, но тем не менее позволило довести 21 дивизию западных приграничных округов до полного штата военного времени (14 тыс. человек), 72 дивизии – до численности в 12 тыс. и 6 дивизий – до 11 тыс. человек. Хуже обстояло бы дело с техникой.

Что касается боевых машин, например в механизированных корпусах, то каким-либо кардинальным образом увеличить их численность и довести ее до штата по понятным причинам было нельзя. Другое дело – автомобили. Как известно, на 15 июня 1941 года в Красной Армии имелось 272 600 автомобилей всех типов, что составляло 36 % от численности штата военного времени.

Основу автопарка Красной Армии накануне Великой Отечественной войны составляли грузовые автомобили ГАЗ-АА и ГАЗ-ААА грузоподъемностью в 1,5–2 т, ЗИС-5 и ЗИС-6 грузоподъемностью в 3–4 т. В небольших количествах имелись пятитонные автомобили Яг-4 и Яг-6 и восьмитонные Яг-10. Все эти машины являлись грузовиками коммерческого типа и использовались в армии в таком же виде, как и в народном хозяйстве без каких-либо конструктивных изменений. Поэтому по своим характеристикам они мало подходили для эксплуатации в войсках, особенно в условиях военного времени. В отличие от германского Вермахта, к началу войны Красная Армия практически не имела автомобилей повышенной проходимости. Последние были представлены полугусеничными вездеходами ГАЗ-60 (В) и ЗИС-22 (ВЗ), созданными на базе все тех же ГАЗ и ЗИС. Однако количество их было невелико, а технические характеристики оставляли желать лучшего.

Такая же ситуация сложилась и с легковыми автомобилями. В Красной Армии имелись машины трех типов: ГАЗ-А, ГАЗ М-1 и ЗИС-101. Наиболее массовыми были знаменитые «эмки» – ГАЗ М-1, семиместные ЗИСы использовались для перевозки высшего комсостава (корпус, армия, округ). Все эти автомобили не были приспособлены для эксплуатации в армии и обладали низкой проходимостью. Исключение составляли автомобили ГАЗ-61. Это был полноприводный (4x4) вариант «эмки», созданный специально для армии. Однако количество изготовленных машин было очень небольшим.

Еще больше проблем было со специальными машинами – бензо– и водомаслозаправщиками, автоцистернами, ремонтными летучками (походными мастерскими на шасси автомобилей). Производство таких машин на заводах промышленности было очень небольшим – например, в 1940 году при плане в 2 тыс. бензозаправщиков на шасси ЗИС-5 и 150 водомаслозаправщиков на шасси ЗИС-6 было изготовлено всего 155 и одна (!) машина соответственно. Поэтому обеспеченность, например, механизированных корпусов заправщиками колебалась в пределах 7-40 %. По Западному Особому военному округу средняя укомплектованность танковых частей водомасло– и бензозаправщиками составляла 15 %.

Считалось, что весь этот огромный некомплект в случае начала военных действий будет восполнен за счет поступления автомашин из народного хозяйства, то есть по мобилизации. Правда, не совсем понятно, как это собирались сделать. Дело в том, что потребность Красной Армии составляла 755 тыс. автомобилей. Для достижения такой комплектности было необходимо практически обнулить весь автомобильный парк страны, изъяв из народного хозяйства почти все. Как в таких условиях продолжало бы функционировать это самое народное хозяйство, остается загадкой. В действительности же в 1941–1942 годах из народного хозяйства по мобилизации армия получила около 270 тыс. автомобилей различных типов. Вряд ли в течение рассматриваемого нами месяца следовало бы ожидать заметного увеличения автопарка Красной Армии, как и изменения ее технической оснащенности в целом. И в реальности, и в моделируемой нами ситуации советские войска были одними и теми же. С таким же личным составом, пушками и танками, такой же системой материально-технического снабжения, связью и т. д.

Несомненно, что ведущую роль в превентивном ударе сыграли бы механизированные корпуса второго эшелона войск прикрытия. По замыслу оргштатная структура мехкорпуса должна была обеспечить ему возможность ведения самостоятельных боевых действий в отрыве от общевойсковых армий. Совершенно очевидно, что в нашем случае все, или почти все, эти соединения получили бы самостоятельные задачи. Вот и попробуем разобраться, что из этого бы вышло.