Часть первая

Дорога из Коломны до Путиловского завода пешком занимала чуть больше часа. Вдоль семиэтажных домов на набережной Екатерининского канала, мимо верфей, через Калинкин мост, вдоль заводских заборов, мимо Нарвских ворот, за которыми начинались деревянные дома, огороды и пустоши. Трамвайная линия, проложенная при царе до Ораниенбаума, теперь действовала только до Автово. Чтобы добраться до завода, пришлось бы ждать, потом толкаться в переполненном салоне, потом выходить на кольце у Нарвских ворот и пересаживаться на другую линию, снова толкаться в трамвае. Татьяна хотела сосредоточиться, подумать о предстоящем выступлении, и поэтому пошла пешком. Но как ни старалась она повторять заготовленную речь, мысли уносили ее ежеминутно то в прошлое, то в будущее. Пейзаж Нарвской заставы напоминал о дурном устройстве жизни в царской России. Убогие рабочие окраины в соседстве с кричащей роскошью домов, построенных для внезапно разбогатевших вчерашних крепостных или выходцев из окраин империи, недоброй славы Калинкин мост, казалось, притягивавший публичных женщин всей столицы, облепленный кабаками парк Екатерингоф, куда папа водил их с сестрой лишь однажды, и куда идти второй раз не хотелось. Здесь жили люди, которые были Тане братьями и по роду, и по вере – простой русский народ. И они же были чужды ей по всякому человеческому свойству: языку, одежде, образованию, манерам. И оттого раньше так болело ее сердце, чувствуя непреодолимость барьеров между нею и ими, и оттого так радовалась она сегодня, чувствуя, что эти барьеры скоро будут разрушены. Уже сейчас, когда трудящимся дали почувствовать, что они-то и есть соль земли, самые важные люди, стало заметно, как тянутся батраки и чернорабочие за знаниями, как сопереживают театральным постановкам, как пытаются понять новую изобразительную манеру, и как старая культура нужна и интересна им. Прав Луначарский, когда говорит, что мы создадим человека, гармоничность которого не представить нам, однобоко образованным и воспитанным.

Таня забывалась в своих мечтах, радостно оглядывалась: а кругом тянулась рабочая окраина недавней столицы со следами нескольких лет разрухи. В двух кварталах налево по Обводному – Балтийский и Варшавский вокзалы – для стольких путь страданий и скорби! С августа 1914 года вокзалы как жерла мясорубок засасывали в себя сотни тысяч мужчин, тела которых одевали в шинели, чтобы затем где-то на западе сложить в гробы или обмотать остатки этих тел бинтами. А те, кто оставался целым внешне, сгорели изнутри. Где добрая крестьянская сила? Где желание строить и растить детей? Бежавшие с фронта в 1917 году солдаты ненавидели не стрелявшего в них немца или венгра, они ненавидели тех, кто жил в тылу, тех, кого они защищали в окопах. Они готовы были уничтожить каждого, одетого в пальто с бобровым воротником, каждого длинноволосого патриота. Они ненавидели каждую женщину, принадлежащую не им. Таня со страхом и омерзением вспоминала, какими глазами смотрели на нее солдаты весной 1917 года. И вот пролилась чаша палящего гнева и вековой обиды – революция!

Татьяна обратила внимание на это свое выражение и запомнила его (может пригодиться в речи). Теперь она шла уже за Нарвскими воротами, по неухоженным городским предместьям. Мороз, ветер. В стороне от дороги выглядывали из-под снега обломки досок, чуть дальше покосившийся деревянный дом – скорее всего, следы сентябрьского наводнения не успели убрать до снега. В чем можно обвинять большевиков? В этом наводнении? Чуть ли не все сторонники старого режима многозначительно покачивали головами, мол, Божья десница продолжает карать нас.

Это правда, что такого не было целый век1. Но как быстро горожане убрали почти все следы наводнения! И не из-под палки, не за деньги. Люди поднялись на борьбу с последствиями бедствия будто на борьбу со злом. Таня тоже внесла свой труд в общее дело – приводила в порядок берега Пряжки. Никогда раньше ей не приходилось таскать тяжелые бревна, доски и ветви сломанных деревьев. Но более захватывало ее воображение то, что никогда раньше ей не приходилось трудиться в коллективе незнакомых людей, объединенных общей целью. Десятки людей как она носили тяжести, разбирали завалы из мусора, засыпали землей промоины. Татьяна, работала, забыв время и самое себя. Размечтавшись, она поглядывала на окна, из которых когда-то смотрел на мир незабвенный поэт, девичий демон и пророк революции – Александр Блок. Еще гимназисткой она узнала, где эти окна и, бывало, специально прогуливалась по пыльной набережной Пряжки. Было так странно, что его уже три года нет в живых, и он не видит, как меняется Россия, стряхнувшая морок царизма, прогнавшая интервентов! И без отдыха принявшаяся за труд!

Таня не замечала, как по мере приближения к Путиловскому заводу, возрастал ее восторг. Это так свойственно молодости: ждать от будущего чуда. Но во время обновления страны ждать добрых перемен будет не только молодость. «Масштаб перемен далеко выходит за пределы России, кажется, что большевикам под силу вертеть земной шар по своему решению. Разве не так? Разве сегодня глаза рабочих всех стран не устремлены с надеждой на российского рабочего, дерзнувшего построить мечту – общество справедливости!»

Татьяна остановилась, чтобы немного успокоиться, она знала, что чрезмерное преждевременное волнение повредит выступлению. Она знала это еще с неудачных выпускных экзаменов, которые она, гимназистка-отличница провалила в 1916 году.

Полгода назад она вышла замуж за инженера Ивана Кирпичникова. Он работал на Путиловском с 1922 года. Свадьбу долго откладывали потому, что, хотя завод работал, заказы поступали нерегулярно, и платы за труд не хватало для содержания семьи. Но вот уже год как простоев на работе у Ивана не было, и молодые люди наконец решились. В это же время, когда среди разрухи и бедствий пробился росток новой семьи, старый Путиловский завод тоже ожил, задышал. «В ряды его рабочих, испытанных забастовками, 1905 годом, революцией, сражениями с Юденичем, вливаются молодые. Какая смена! Простые ребята, но как они заряжены жаждой переустроить мир! Умея только писать и считать, они понимают, что их знаний недостаточно для больших задач современности. Поэтому они сами попросили руководство завода помочь им организовать школу рабочей молодежи, найти им учителей. И вот теперь Татьяна тоже работает на Путиловском заводе. Она учитель русского языка и литературы».

«Все, надо успокоиться!»

Пройдя через проходную, через внутренние проезды к третьему цеху, Татьяна вошла внутрь. Среди остановленных станков стояли работники. Как много! Несколько сотен человек собрались на митинг. Приглушенный гул голосов, у всех серьезные сосредоточенные лица. Совсем нет следа развязности, свойственной простым людям, когда они собрались вместе в таком количестве. Татьяна почувствовала, как комок собрался у нее в горле. И одновременно она почувствовала благодарность этим людям: за их верность, за единомыслие, за твердость в убеждениях, за память и за любовь. За любовь к Ленину. Ровно год назад он умер, но не ушел, о чем так явно свидетельствует внимание, которым люди встречают каждое слово ораторов.

Татьяна уже перестала сдерживать свои чувства. Она волновалась, но не боялась выступления. Когда подошел ее черед говорить, ей помогли забраться на трибуну, собранную из ящиков. Она говорила о том, что Ленин – это титан, который подхватил мир, падающий в пропасть, о том, что его сил хватило, чтобы не только удержать мир от падения, но и вывести на путь, которым ему надлежит двигаться к счастью. Она говорила о том, как благодарна Ленину за возможность участвовать в деле создания справедливого общества, за счастье быть нужной в этом деле для других. Она говорила о потрясающем чувстве единства, которое дает каждому вера в торжество справедливости не где-то в раю, а в нашей стране, в нашем городе. Она говорила о том, что даже смертью своей этот человек вдохновляет нас на труд и на подвиг во имя будущих поколений. Татьяна говорила так, как будто молилась. Слушающие молчали, и в полной тишине Татьяна будто молилась от лица всех:

– В этот скорбный день, когда трудящиеся всего мира вспоминают трагически оборвавшуюся жизнь горячо любимого вождя Владимира Ильича Ленина, мы должны помнить об обещаниях, данных нами в день его смерти: гордо нести знамя мировой революции, строить новое общество и полагать на эти задачи все свое время и силы. Ленин жив, если мы действительно следуем его заветам, и его пример вдохновляет нас на свершения и выполнение его гениальных планов. Я горда тем, что наш город – город великой революции теперь носит имя ее вождя, и это имя как маяк указывает нам путь к нашему будущему, где не будет уже слез и угнетения.

Ее выступление завершили горячими аплодисментами, а некоторые старики и женщины даже вытирали глаза.

– Ну что же, товарищи, лучше и не скажешь! – услышала Таня голос следующего оратора. Она чувствовала, что приходит в себя, возвращается к действительности. Сзади стоял Иван и держал ее за талию. Она оглянулась и посмотрела ему в глаза с одним ясным вопросом: «Ну как?» Иван тихонько улыбнулся и слегка кивнул головой: «Хорошо». Таня нетерпеливо отвернулась к трибуне, показывая, что хоть она и понимает, что время для подробной оценки ее речи неподходящее, Иван мог бы как-нибудь подробнее выразиться. Иван понял ее движение и тихонько поднял к губам и поцеловал ей руку. Всегда он такой, старорежимный! Все ее женское естество откликнулось на этот знак любви, но она не считала такие жесты уместными в современном обществе. А что подумают ее ученики? Она своим примером показывает им, как следует жить и трудиться свободной женщине. Таня немного обиделась, но рук Ивана со своей талии не сняла.

Выступили еще два человека: старый рабочий, который рассказывал, как он беседовал с Лениным и секретарь партийной ячейки завода, завершивший митинг. Люди стали расходиться. Вокруг Тани собрались ее ученики. Они смотрели на нее с восхищением и молчали. Только Самсон Кириллов, ученик слесаря, проговорил по-псковски: