От Атлантики до Евфрата

В 37 году, в год рождения Нерона, Римская империя занимала площадь около пяти миллионов квадратных километров^[181]. Когда солнце садилось в городке Олисиппо Фелицитас Юлия (ныне Лиссабон) в провинции Лузитания, на востоке река Евфрат уже несколько часов как была погружена в темноту. Самая северная точка римской территории находилась в устье Рейна в провинции Белгика. На юге Римская империя простиралась до первого порога Нила, недалеко от того места, где сейчас находится Асуан, в императорской провинции Египет.

При Августе наступили новые времена в отношениях центра с провинциями. Понимание империи на более высоком уровне проявилось значительно сильнее, чем в республиканские времена. В эпоху республики римское господство расширялось в результате не связанных между собою акций. Каждая провинция существовала сама по себе, изолированно и исключительно в интересах Рима. Драконовские налоговые системы прессом давили на провинции и наполняли карманы немногих бенефициаров в столице богатством и роскошью. Империя стала ареной для войн, мотивированных внутренней политикой. Характерно, что решающие сражения гражданской войны римские полководцы давали не в Италии, а в Греции и Северной Африке.

Установившийся в империи мир позволил Августу сосредоточиться на внутренней политике, на укреплении империи и стабилизации ее границ. С этой целью на всем протяжении своего долгого правления он предпринимал масштабные военные и дипломатические действия, которые в очередной раз значительно расширили сферу римского влияния и заложили основу для постепенного нивелирования Римской империи в последующие столетия^[182].

Прежде всего Август обеспечил Северную Италию пышным подолом. Это стало возможным благодаря завоеванию Альп и северных предальпийских территорий, о чем до сих пор свидетельствует расположенный высоко над Монако на предгорьях Приморских Альп внушительный Альпийский трофей, Tropaeum Alpium, памятник победы, воздвигнутый в 7/6 году до н. э. От вторжений через Истрию Италию отныне защищал завоеванный в ходе ряда крупных войн Балканский регион вплоть до Дуная, который в то же время закрыл разрыв между западной и восточной частями империи.

Германией с 12 года до н. э. управляли пасынки Августа, сначала Друз, а после его смерти Тиберий, который в 14 году стал следующим принцепсом. Крупномасштабные военные кампании преследовали среднесрочную цель – сделать Эльбу естественной границей на северо-востоке империи. Поводом послужили неоднократные вторжения германцев на территорию Римской Галлии по левому берегу Рейна. Римляне построили крупные базы и склады снабжения, некоторые из них, например лагерь в Хедемюндене-ан-дер-Верра, уже находились в глубине германской территории. Находки из лагеря Вальдгирмес в Среднем Гессене показывают, что наряду с военной инфраструктурой развивалась и гражданская. Создание гражданской администрации к востоку от Рейна в итоге потерпело неудачу, отчасти в результате поражения римского полководца Публия Квинтилия Вара в 9 году. Однако даже после этой катастрофы римляне в течение нескольких лет весьма агрессивно пытались добиться своих целей в Германии. Решение об отказе от прямого контроля над правобережной Рейнской областью было принято Тиберием только в 16 году^[183].

На самой восточной окраине Римской империи военных конфликтов при Августе не было. Уже в 20 году до н. э. дипломатическими средствами удалось обезопасить сферу римских интересов от парфянской угрозы. Река Евфрат была объявлена демаркационной линией между двумя державами.

При преемнике Августа Тиберии Римская империя поначалу замедлила территориальный рост. Единственным территориальным приращением при Тиберии была провинция Каппадокия на северо-востоке Малой Азии. После смерти вассального царя Каппадокии Тиберий преобразовал косвенное римское правление в прямое^[184]. В целом Тиберий, опытный военный, продолжил августовскую стратегию охраны границ, объединения и укрепления империи, например, как уже упоминалось, в отношении Германии.

В ходе военных кампаний, начавшихся в 14 году, взошла звезда Германика, которого Август еще при жизни назначил преемником Тиберия на императорском престоле. Хотя Германик умер слишком рано, его семья оказывала влияние на судьбы империи в течение следующих нескольких десятилетий: Германик был отцом Калигулы, который с 37-го, года рождения Нерона, правил империей как преемник Тиберия, и юной Агриппины, матери Нерона.

Внутренние дела империи

На латыни imperium обычно обозначает должностную власть высшего римского магистрата. Так, например, imperium consulare было синонимом неограниченного высшего военного и гражданского командования, которое консул осуществлял в течение всего срока своего пребывания в должности. Термин «Римская империя» в государственно-правовом смысле соответствует этому значению. В узком смысле, в соответствии с римской концепцией, он означал неограниченную военную и гражданскую верховную власть. Римское господство простиралось на те племена и народы, gentes, которые римские легионы покорили силой оружия. Таким образом, в административно-территориальном отношении империя соответствовала владениям города-государства Рима. Это было пространство, в котором действовало римское верховное командование, пространство, где господствовал римский народ^[185].

В Римской империи не было ни единой государственной территории, ни этносов, наделенных более или менее одинаковыми правами, как в современном национальном государстве. Римляне, скорее, управляли федерацией различных народов и племен, организованных в рамках отдельных провинций. Диапазон уровней цивилизации в этой грандиозной структуре был весьма разнообразен и не в последнюю очередь зависел от момента присоединения конкретной области к Риму. Первая римская провинция, Сицилия, была организована примерно за 300 лет до рождения Нерона. Практически все здесь отличалось от условий провинции Реции, местности на территории современной Южной Германии, которая в первой половине I века входила в состав северных владений Рима и была населена малограмотными варварами. Совершенно иначе дело обстояло в крупных городских общинах Востока с ярко выраженным греческим влиянием, богатой историей, уходящей в глубь веков, и культурными достижениями, которые никуда не исчезли даже после римского завоевания во II веке до н. э.^[186] Между тем в Галлии, напротив, адаптация к римским обычаям и образу жизни, по крайней мере среди высших слоев общества, происходила с совершенно ошеломляющей скоростью. Многие представители галльской элиты, чьи прадеды сражались против Цезаря, уже в первые десятилетия I века стремились превзойти друг друга в своей Romanitas^[187].

Из-за разнообразия завоеванных ландшафтов в Риме отсутствовало универсальное представление о том, как должна выглядеть провинциальная администрация в деталях^[188]. Участие местных элит, порядок сбора налогов или, в императорских провинциях, степень военного присутствия – для всего этого не существовало конституции или чего-то подобного, что применялось бы повсеместно. Конечно, Август ввел принципиальное различие в отношении императорских и сенатских провинций. Однако это в первую очередь было актуально для политической сцены в Риме. Будь то императорский легат или проконсул в сенатской провинции, провинциалы едва ли замечали разницу между ними.

По сути, на протяжении столетий римляне при организации и обеспечении безопасности своих завоеваний придерживались нескольких принципов. Прежде всего обнаруженные и потенциально опасные политические образования на завоеванных территориях уничтожались с особой тщательностью в целях предотвращения восстаний. Кроме того, поскольку от римских представителей исходили не только властные распоряжения, но и предложения о сотрудничестве, например в области управления провинциями, возникали новые политические и социальные градации: тот, кто был предан Риму, мог воспользоваться римским гражданским правом. Таким образом, позиционирование многих местных аристократических кругов все больше зависело от близости к представителям Рима. Наконец, господству и дифференциации на политическом уровне соответствовали принцип широкой религиозной и культурной терпимости, а также, в сочетании с этим, по возможности сохранение внутренней жизни провинций без особых изменений.

Важная функция во всем этом принадлежала городам империи. На востоке и в греческих или пунических прибрежных районах Западного Средиземноморья эта форма политической организации уже имела свою давнюю традицию. Римляне способствовали развитию городских общин и в тех регионах, которые ранее были менее урбанизированными, например в Галлии^[189]. По довольно скромным оценкам, в середине II века в империи насчитывалось около 2000 городов, но в трех четвертях из них проживало менее 5000 человек, и только в шести проживало более 100 000^[190].

Внутри империи города были организованы в основном единообразно. В самых верхах богатый класс руководил делами самоуправления и сотрудничал с вышестоящей римской провинциальной администрацией, которая, в свою очередь, отвечала за общественную безопасность и осуществляла юрисдикцию. Мнение тех, кто представлял власть, не оспаривалось: надпись из Сагалассоса в малоазийской провинции Галатия на территории современной Турции однозначно указывает на то, что жители Сагалассоса всегда держали наготове 10 повозок и 10 мулов для римских должностных лиц, прибывавших проездом; таким образом, сенатору предоставлялось все необходимое, в то время как центуриону полагалась только одна повозка^[191].

Провинциальные муниципалитеты должны были оказывать подобные услуги, в том числе, например, осуществлять ремонт знаменитых римских дорог, в основном безвозмездно. Когда в 66 году Нерон принимал в Риме парфянского царевича Трдата, который по пути туда с огромной свитой проехал через всю восточную часть империи, волей-неволей отдельным провинциальным городам пришлось позаботиться о пропитании и ночлеге царевича, пока он был в пути^[192]. Римляне ожидали таких услуг от своих подданных и рассматривали их как цену и награду за мир, pax, установившийся в империи со времен Августа. Однако во всех провинциях взимались и более регулярные налоги, хотя и неодинаковые с точки зрения характера, размера и порядка налогообложения. Как правило, с землевладельцев взималось от 10 до 20 %, однако подушный налог не взыскивался повсеместно. Значительно пополняла государственную казну арендная плата, например за использование императорских карьеров или шахт, а также таможенные пошлины, взимаемые в портах, на реках, границах провинций и городов^[193].

Налоговая система императорской эпохи в процессе сборов учитывала интересы провинциальной элиты и городских общин, была более предсказуемой и, таким образом, вышла из той беспросветной ситуации, в которой она находилась в республиканскую эпоху. Во времена республики сбор налогов отдавался на откуп компаниям-арендаторам, возглавляемым всадниками и фактически никем не контролируемым, и они выжимали из провинций и их жителей буквально все соки. Август значительно смягчил эксплуататорскую практику республиканских времен, в корне реорганизовав финансовое управление. Теперь в императорских провинциях за сбором налогов следили высокопоставленные чиновники из сословия всадников, иногда вольноотпущенники^[194]. В сенатских провинциях сбором налогов занимался назначенный по жребию квестор, молодой сенатор в начале своей карьеры, в то время как последнее слово оставалось за наместником.

Новая имперская налоговая система была основана на создании земельного кадастра, переписях и оценке имущества. Известный пример этих действий вошел в библейскую рождественскую историю. Согласно Евангелию от Луки, Август повелел переписать весь мир^[195]. Это не совсем верно, поскольку перепись, которую имеет в виду Лука, касалась не всей империи, а только провинций Сирия и Иудея; в 6 году Иудея была присоединена к Сирии в целях упрощения управления^[196], что отражает обычную имперскую практику: после присоединения очередной территории, как в случае с Иудеей, затем регулярно каждые 12–14 лет новая провинция подвергалась тщательной проверке.

В целом ярко выраженная тенденция к гомогенизации^[197] наметилась еще при Августе, чему, как уже упоминалось, способствовало все более частое предоставление римских гражданских прав отдельным лицам или группам лиц в провинциях. Пропаганда городского образа жизни по всей империи сделала свое дело. Такие города, как родина матери Нерона, Колония Агриппина (совр. Кёльн), а также Лугдун (совр. Лион), Кордуба (совр. Кордова) или Лептис-Магна в Северной Африке, превратились в новых носителей греко-римской средиземноморской цивилизации и отчасти конкурировали с самим Римом по роскоши и уровню жизни. Вскоре и тут и там начали появляться храмы, термы и театры.

Плотная дорожная сеть обеспечивала жителям империи высокую мобильность. Товары повседневного спроса и предметы роскоши с поразительной скоростью распространялись в некогда варварских глубинках. Хоть в тяжело нагруженной воловьей повозке и было удобно передвигаться, животные едва ли преодолевали более 15 километров в день, поэтому торопливые путешественники передвигались значительно быстрее, меняя лошадей: когда в 9 году до н. э. Тиберий поспешил в Германию, где умирал его брат Друз, за один день он якобы преодолел 200 римских миль^[198], что соответствует почти 300 километрам^[199]. Говорят, что Цезарь в некоторые дни проезжал 150 километров на своей колеснице, а у Клавдия была повозка с такой удобной подвеской, что, сидя в ней, он мог играть в кости^[200]