Мир Нерона
Рим и Римская империя в I веке

Пролог

Это было второе самоубийство в царском дворце Александрии за последние несколько дней. Вероятно, орудием суицида послужила египетская кобра – священное животное Амона Ра, а возможно, и обычная ядовитая змея^[75]. Египетская царица Клеопатра VII, последняя правительница из династии Птолемеев, умерла. Незадолго до этого ее возлюбленный Марк Антоний покончил с собой способом, достойным полководца, – ударом меча в нижнюю часть живота. Поначалу это не дало должного эффекта. Жизненные силы Антония вновь ненадолго вернулись к нему после известия о том, что Клеопатра, которую считали мертвой, все еще жива^[76]. Антоний был римлянином, а не египтянином, но римлянином, который одевался как египтянин и вел себя так же. По крайней мере, так утверждал противник Антония, молодой человек довольно слабого телосложения, но с гораздо более сильной волей, который стоял теперь у ворот дворца с огромной армией. Октавиан, как его теперь называют, годом ранее нанес сокрушительное поражение Антонию и Клеопатре в битве при Акции у западного побережья Греции и осадил побежденных в Александрии. Он хладнокровно принял известие о смерти знаменитой пары. Конечно, было бы неплохо провести Клеопатру в триумфальном шествии по Риму, но теперь ничего не поделаешь. Забот и так хватало. Октавиан отложил меч и приступил к политической рутине.

Конец

После смерти Антония и Клеопатры в 30 году до н. э. Октавиан, которому было почти 33 года, занял фактически недосягаемую позицию на олимпе власти. Он командовал огромной армией, и жители Рима и Италии, от которых на тот момент многое зависело, измученные длинной цепью гражданских войн, жаждали мира и порядка. Октавиан вышел на сцену последним. В поле зрения не было никого, кто мог бы или хотел его оттуда изгнать.

Последний век до нашей эры сформировали великие имена, иногда великие дела, но редко великие идеи, невольно обнажив структурные недостатки Римской республики^[77]. Тиберий и Гай Гракхи, Гай Марий, Луций Корнелий Сулла, Марк Лициний Красс, Гней Помпей Великий, Гай Юлий Цезарь, совсем недавно Марк Антоний: то, что одни из самых выдающихся деятелей римской истории выступали на политической сцене в относительно короткий промежуток времени, составляющий всего около 100 лет, было не случайностью, а симптомом кризиса. Появление отдельных амбициозных фигур, стремившихся выделиться из массы сенатской аристократии, никак не было предусмотрено конституцией Римской республики.

Несколько шагов назад: свергнув последнего царя примерно в 500 году до н. э.^[78], предки создали такой государственный строй, в котором особое внимание уделялось тому, чтобы ни один человек больше никогда не имел права на постоянную и неограниченную власть над Римом. Этой цели должны были служить особые правила: отставка двух высших должностных лиц, гражданских и военных, а именно консулов^[79], по истечении года, право плебейских трибунов налагать вето на действия коллег^[80], длительные процессы принятия политических решений и контроля за их исполнением, где совет знати – сенат – занимал центральное место, однако последнее слово оставалось за гражданами, участвовавшими в голосовании в соответствии со своим финансовым положением^[81]. Такая смешанная система вызывала большое восхищение у современников, например у жившего в то время греческого историка Полибия^[82]. Несомненно, конституция Римской республики, никогда не закреплявшаяся в письменной форме, была в известном смысле странной: ни монархия, ни аристократия, ни демократия – и при этом все сразу^[83]. На редкость разумный политический строй для города-государства^[84].

Однако к середине III века до н. э. латинский город Рим перерос относительно небольшие области Италии, оставив позади зеленые долины и склоны Апеннин. Он больше не сравнивал себя с небольшими италийскими народностями, такими как вольски и самниты, а мерился силами с великими державами карфагенян и македонцев. Уже в конце III века до н. э. римляне безраздельно господствовали в бассейне Западного Средиземноморья. Карфагеняне потерпели поражение в двух крупных войнах^[85]; Сардиния, Корсика, Сицилия и наиболее богатые области Испании стали римскими провинциями. Уже в середине II века до н. э. у римлян не осталось никаких серьезных противников. Карфаген был стерт с лица земли в 146 году до н. э., север Балканского полуострова полностью завоеван и превращен в провинцию Македония. Чуть позже внимание римлян переключилось на Малую Азию, где были созданы еще три римские провинции^[86]. Ровно за 100 лет до рождения Нерона Помпей присоединил к Римской империи Сирию и Левант^[87], а несколькими годами позже Юлий Цезарь – огромную территорию Галлии^[88].

Достижение мирового господства не обошлось без последствий ни для завоеванных регионов, ни для самого Рима. Римляне владели разнообразными территориями, которыми они интересовались и управляли в первую очередь с точки зрения их полезности для Рима. Десятки тысяч рабов сгинули на испанских рудниках, вынужденные добывать медь и свинец, серебро и золото для столицы мировой империи^[89]. Никакой заботы об отдаленных территориях не было и в помине. Нередко присланные сенатом наместники со своей свитой, как волки, нападали на земли, которые, согласно конституционным принципам, были вверены их попечению лишь на какое-то время^[90]. Это было справедливо и в отношении некоторых военачальников, которые понимали свои военные полномочия несколько шире, чем следовало, и топили в крови целые области, чтобы в скором времени вернуться в свои италийские поместья в сопровождении запряженных волами возов, набитых награбленным добром^[91].

Для внутриполитической стабильности в Риме такое развитие событий оказалось крайне неблагоприятным. В сенаторской среде сложившаяся ситуация способствовала соперничеству и внутрисословной борьбе. В то время как высший класс купался в богатстве и роскоши, большинство римских граждан получали лишь минимальную выгоду. В частности, сельское население испытывало острую нужду. Попытки аграрной реформы, предпринятые аристократами Тиберием и Гаем Гракхами в 133 году до н. э., также ничего не изменили^[92]. Мелкие крестьянские хозяйства в сельской местности вытеснило крупное сенаторское землевладение, и вскоре вся Италия, как лоскутное одеяло, была покрыта латифундиями, где работало бесчисленное количество рабов, привезенных в Италию в качестве военнопленных или проданных за долги.

Тысячи разорившихся крестьян, инвалиды войны и прочие обездоленные стекались в Рим в поисках заработка. В I веке до н. э. социальные низы римского гражданского коллектива стали влиятельной политической силой после того, как отдельные политики осознали потенциальные возможности мобилизации масс для достижения своих личных целей (с позиции плебейского трибуна, минуя сенат). Так начала рушиться конституция Римской республики.

Когда некоторые аристократы поняли, что могут принимать политические решения даже без согласия коллег, в результате продуманной, но разрушительной по последствиям реформы военной организации, началась новая и уже необратимая эскалация^[93]. Армии поздней республики больше не были ополчениями, набранными из числа римских граждан, которых призывали к оружию в случае необходимости и в зависимости от имущественного положения отдельных лиц, чтобы после окончания войны они могли вернуться к плугу или ремеслу. Отныне снаряжение новобранцев финансировалось государством, так что gladius и pilum, меч и копье, сделались доступными для пролетариев и добровольцев. Ввиду того что военные кампании становились все более продолжительными, римские полководцы в I веке до н. э. достигли доселе невиданного уровня власти, и обуздать их государству было все труднее. Марий и Сулла и особенно Помпей и Цезарь в течение многих лет командовали огромными армиями. Солдаты были жертвами тяжелых обстоятельств и находили заработок и смысл существования в армии, поэтому они связывали свою жизнь и смерть с соответствующим полководцем, который содержал их даже после демобилизации^[94]. Отныне верность военной присяге не ограничивалась рубежами провинций, решением сената и берегами Рубикона – реки, отделявшей демилитаризованную римскую гражданскую территорию в Италии от провинции Цизальпинская Галлия.

Переход легионами Цезаря, закаленными в боях и привыкшими к ним после завоевания Галлии, через эту неприметную речушку в Северной Италии в январе 49 года до н. э. ознаменовал решающий этап в падении республики. Цезарь одним махом оккупировал Италию, победил своих противников из числа сенатской аристократии, Гнея Помпея Магна и Катона Младшего в Греции и Северной Африке^[95] и в конце 45 года до н. э. провозгласил себя пожизненным диктатором^[96]. В отсутствие писаной конституции Цезарь добился особого положения во власти, фактически став монархом^[97]. За несколько месяцев единоличного правления Цезарь смог продемонстрировать все, на что была способна государственная власть, не связанная по рукам и ногам республиканской системой «сдержек и противовесов». Однако часть лишенной власти сенатской аристократии наблюдала за каждым его шагом с подозрением и непримиримой ненавистью. Для этих людей Цезарь был не кем иным, как изменником, врагом республики номер один. В мартовские иды 44 года до н. э. Цезарь был заколот примерно 60 заговорщиками^[98].

Однако обстоятельства не позволили повернуть историю вспять: Марк Антоний, правая рука Цезаря^[99], перехватил инициативу уже через несколько часов после убийства диктатора. Для солдат Цезаря слово Антония имело наибольший вес. Заговорщикам уже казалось, что, устранив Цезаря, они лишь освободили место для Антония, который держал в своих руках военную власть. Антоний был героем дня, пока не произошло нечто удивительное: откуда ни возьмись появился 19-летний юноша, внучатый племянник Цезаря^[100], а ко всему еще и его приемный сын, о чем диктатор распорядился в своем завещании. Мальчика звали Октавиан, и он был готов принять наследство приемного отца. В одночасье Октавиан получил в распоряжение три четверти огромного состояния Цезаря, а также, что еще важнее, сторонников Цезаря в народе и признание со стороны его ветеранов.

Изначально настроенный крайне прагматично, в союзе с Антонием^[101] Октавиан в кратчайшие сроки истребил противников своего приемного отца. Над старой республиканской элитой состоялся небывалый кровавый суд. В этой буре Цицерон потерял голову и руки, которые послужили его убийцам вещественными доказательствами их злодеяния^[102]. В общей сложности тогда погибло около 300 сенаторов и до 2000 всадников: возможно, они отказались признать власть победителей либо их устранение было вызвано излишней алчностью. С 42 года до н. э. возврат к старому порядку был невозможен, а кровопролитие в рядах сенатской аристократии стало слишком драматичным. Антоний и Октавиан расторгли свой тактический союз. В империи, разделенной на Восток и Запад, они заняли позиции для решающей битвы. Антоний много лет жил в Египте и завоевал сердце и ум Клеопатры. Октавиан тем временем завоевал сердца и умы италийцев, которые отчаянно нуждались в тишине и покое после пережитых ужасов. Морское сражение при Акции 2 сентября 31 года до н. э. стало концом Антония. И года не пройдет, как он покончит с собой в александрийском дворце. Октавиан оказался последней фигурой на доске.

Спустя три года после событий в Александрии, в 27 году до н. э., от жестокого палача, прошедшего на пути к власти по бесчисленным трупам, не осталось и следа. Октавиан принял почетное имя Август и «основал» Римскую империю. Примерно за 40 лет своего правления он заложил мощный фундамент государственного устройства, существовавшего на протяжении нескольких веков. Основы римской имперской системы во времена Нерона восходили почти исключительно к Августу, его прапрадеду^[103].