20. Эрмитаж

Время было поганое, и только маниакальная увлеченность музыкой спасала нас от того, чтоб не влезть в какую-нибудь дрянную или денежную тему. А тут еще случилось чудо, и мы смогли еще больше абстрагироваться от окружающего и полностью погрузиться в собственный мир.

Чудо было такое. Горшок, Князь и Рябчик после училища пошли работать реставраторами в Эрмитаж. И им удалось получить там помещение на Миллионной. Подточку. Если кто не в курсе, точка – это место, где можно репетировать. Обрисую ситуацию. Если стоять на Дворцовой площади лицом к Зимнему, то идите направо – вот вам и Миллионная, перейдите Зимнюю канавку – и вот вам дом 31. На его втором этаже нам дали квартиру. Дом был расселен, это был нежилой фонд. Но окна целы, отопление есть, газ есть, плита есть, туалет есть, холодная вода есть. Горячей нет, но где вы видели совершенство? Мебели тоже не было, но мы поползали по округе и нарыли себе какие-то старые кровати, столы, стулья и прочую рухлядь.

Квартира состояла из пяти вроде бы комнат. Огромная кухня с нереально древней огромной плитой, потом комната, где мы расставили мольберты (ведь официально это была художественная мастерская), спальня, музыкальная комната, ну и еще какие-то. Горшок переехал туда на постоянное место жительства, потому что дома он почти не жил и ночевал в основном у меня дома или у меня на работе (я по ночам сторожил ларек на Елизаровской). Домой он забегал только днем – чего-нибудь перехватить, пока отца нет. Я тоже перебрался на Миллионную и прожил там безвылазно больше года. Да и Князь с Рябчиком обустроили себе спальные места, хотя ночевали не всегда: иногда и мыться надо. А младший брат Горшка, Лешка-барабанщик, просто приходил к нам музыку играть, ибо был совсем молод.

Тогда же, кстати, я сумел, наверное, единственный раз за последующие 15 лет заставить Горшка пойти к зубному. Стоматологов он боялся патологически. Но зубы заболели так, что он просто на стенку лез. При этом уговорить его пойти к врачу было невозможно, дохлый номер. В итоге я нашел кооператив, где зубы лечили под общим наркозом и еле-еле туда его затащил. Когда я говорю «затащил», я говорю это буквально: тащил его за руку по улице, а в клинике так двумя руками и держал его, пока он не отрубился. Тут меня докторишки взяли под белы руки, и давай считать. Какие материалы ставить – наши или импортные? А сколько зубов делать? До сих пор горжусь, что не пожадничал и повелел делать все зубы и только импортными материалами. Как знал, что нескоро мы дойдем до врача в следующий раз. К счастью, за недолгое время работы охранником я скопил две месячные зарплаты – и с облегчением их потратил.

* * *

Мы не могли поверить своему счастью. Жили в Эрмитаже и практически все время занимались музыкой. Окружающая среда и прочий быт для нас не существовали. Немного мы обустроились, конечно. Рябчик врезал новый замок и припер откуда-то бухту провода, я сделал новую электропроводку и свет (из пивных банок получились прикольные светильники на стену), остальные тоже чего-то красили и приколачивали. Но больше всего времени мы отдавали «Королю и Шуту». Огромное спасибо Эрмитажу, замечательному художнику по имени Спартак и всем тем, кто нам помог.

Клуб ГаМГат, сентябрь 1995 года. Фото А. Настальская

Отдельная веселая история – про еду. Внутри самого Эрмитажа была (наверное, и сейчас есть) очень прогрессивная по тем временам столовая. Во-первых, ее построили финны, во-вторых, там было дешево и вкусно и, в-третьих, там в ходу были специальные магнитные карточки – наличными деньгами можно было не платить: сколько наел, в конце месяца вычитали из зарплаты). В обед мне, как единственному не работающему в Эрмитаже и не имеющему пропуска, нужно было обойти здание со стороны Невы и с деловой мордой пройти через служебный вход. Если не удавалось, приходилось пробираться по подвалам. Это было прикольно. Нужно было пройти по узкому проходу в запасниках, где навалены экспонаты. Идешь ты, идешь, как сквозь века: там картины всякие, мумии каких-то рамзесов и прочая культура. Вот когда пишут на выставке «Экспозиция подготовлена такими-то», это значит, что люди, может быть, несколько месяцев по таким подвалам ходили и выбирали, что б такое-этакое выставить.

Предвижу вопрос. Да. Спереть что-нибудь оттуда можно было проще простого. И никто бы не заметил. Там и в залах-то подворовывали, не везде сигналка стояла. А уж запасники-то. Но нам такое даже в голову не приходило. Серьезно. Как можно украсть что-то из Эрмитажа? Дикость какая. Ну, да ладно, о столовой, значит.

В столовой получалось поесть четыре раза в неделю. И, если повезет, набрать на вечер пирожков. Не было пирожков – ужин отменялся. Денег не было и не предвиделось, поэтому по вечерам и в выходные мы варили макароны. Обычные толстые отечественные макароны. С солью. Чтоб не скучно было есть, клали в тарелку пару зубчиков чеснока. Иногда было подсолнечное масло, если удавалось принести из дома. Больше не было ничего.

Вот сейчас написал и подумал: как объяснить, что все это было в порядке вещей – макароны бесконечные с чесноком? Но тогда мы ни о чем таком не задумывались. Во-первых, не жрать же мы поселились в Эрмитаже, а творить! А, во-вторых, всегда можно было, выбрав правильное время, пойти в гости. И спросить ненавязчиво, есть ли что поесть. Впрочем, и это все так, суета. На тот момент мы жили, как птицы, не думая о хлебе насущном.

21. Как появляется песня

Там на склоне улитка,

и Фудзи прилипла

к ногам ее.

Балу

То были славные и, я бы сказал, немного волшебные времена. Мы не знали, что создателя миров нельзя торопить, нельзя говорить под руку, не знали, что хороший создатель доделывает все до конца. Ведь мы и были этим создателем. Точнее учились им быть.

Как, например, появляется песня? Рождается хорошая мелодия. Точнее, рождается прекрасная мелодия (просто хорошие мелодии мы считали недостойными себя). И носишься ты с этой мелодией, потом она прирастает припевом, потом на нее падают стихи. Или наоборот. Появляются стихи, а они так воздействуют на тебя, что появляется музыка. Много, в общем, было вариантов. Появились песни. Это было мегакруто.

Мы играли их, и нас очень вставляло. И это, между прочим, были не просто песни, а те самые, которые через десять лет войдут в юбилейный сборник «Собрание». Мы даже прощали себе некоторую непрофессиональность в игре и не самый фирменный звук. Просто играли – куплет-припев, куплет-припев. И вот однажды Горшок говорит: «А давайте придумывать красивые концовки и вступления!» Мы ему: «А зачем? Ведь и так видно, что песни офигенные». А он: «Ну, давайте попробуем».