11. Как должны звучать песни

Летом Горшок съездил к бабушке в Бокситогорск, и она купила ему настоящую электрогитару «Урал». А я скопил денег и приобрел в комке на Апрашке бас-гитару – тоже «Урал» – и разукрасил ее разноцветными пятнами масляной краски. И мы смогли играть в «электричестве». В относительном, конечно.

«Электричество» зачастую заключалось в том, что мы включали гитару в магнитофон (нужно было нажать кнопку «Зап.», и тогда он работал как комбик), а бас-гитару – в виниловый проигрыватель. Но нас это не смущало. Мы знали, как должны звучать наши песни.

12. Вася

Тут надо рассказать о Васе, достойном члене нашей банды. Вася тоже был наш одноклассник, друг, единочаятель и сосед. Он жил в моем доме, в соседней парадной, у меня была квартира № 75, а у него № 69. Он взял гитару у мужа сестры, и мы решили ее не возвращать. Таким образом, наше материальное благосостояние выросло еще на одну гитару, а Вася стал играть на басу. Никаких, насколько мне известно, физических свидетельств о его присутствии в группе нет, потому что концертов мы тогда не давали, а записываться было негде. Судьба сложилась так, что Вася скоропостижно женился, и его жена была активно против такого бесперспективного и безденежного занятия, как тусовки с нами, гопниками. А потом он вообще в армию ушел. Но это нам не мешало оставаться приятелями и поддерживать теплые дружеские отношения. Ведь мы слушали одну и ту же музыку.

Рисунок М. Горшенева

13. Унисон или общая музыка

Момент осознания себя человеком у меня наступил примерно в шестом-седьмом классе, то есть совпал с моментом начала нашего с Горшком совместного творчества. И, видимо, тогда возник и на годы сохранился юношеский максимализм в отношении к музыке и ее оценке: мы должны были иметь о музыке одинаковое мнение, а иначе никак. Например, принес однажды Горшок из училища кассетку с группой The Cure. «О! – говорит, – это крутая группа, мне ее продвинутый чувак Рябчик дал». Я послушал раз, другой, третий. «Не, – говорю, – маета какая-то, да и чел не своим голосом завывает». И Горшок мне три дня доказывал, что это на самом деле круто, а иначе он сам бы слушать не стал. Потому что как можно дружить с человеком, если он слушает неправильную музыку? Или в правильную не врубается, что еще хуже. Это было время, когда новую музыку взять было неоткуда, – не было магазинов таких, так что каждая новая кассета, попавшая в руки, была праздником. Помню, мы чуть не поссорились из-за группы Marillion, – ну никак не могли прийти к единодушному мнению. Понимаете? Мнение должно было быть именно единодушное! В общем, мы научились заранее понимать, что понравится другому, а что нет. Именно такое гиперкритичное отношение к музыке очень помогало в дальнейшем творчестве.

Кстати, еще смешной факт. По причине того, что у нас не было музыкального образования, а приемы игры и гармонии надо было как-то называть, мы выработали собственную терминологию, и так как понимали друг друга с полуслова, преспокойно ею пользовались.

У меня дома было много пластинок с классической музыкой, и мы иногда делали звуковые эксперименты. Заводили пластинку, брали две гитары и записывали все на кассетник. Одна такая запись на «Реквием» Моцарта была даже очень приличной и где-то, возможно, сохранилась. Мы вообще были большими фанатами Моцарта и Чайковского. Наверное, отсюда и излишняя требовательность к себе в плане красоты мелодии, особенно на ранней стадии развития нашей банды. Заметьте, говоря «излишняя требовательность», я не имею в виду, что ранние наши работы были достойны бессмертия, я лишь обращаю ваше внимание, что мы всерьез стремились к подобному идеалу.

14. Походы на концерты

Так сложилось, что основным заводилой посещений рок-концертов был я. Точнее, все с удовольствием ходили, но узнавал, где что происходит, и покупал билеты чаще всего именно я. И если в 1988-м на Шестой фестиваль Ленинградского рок-клуба нам с Поручиком удалось пролезть сквозь забор только на выступление одной группы «Нюанс», то в 1989-м все было по- другому. Летом я работал почтальоном, и у меня появились какие-то деньги. Поэтому, как только я узнал о таком важном событии, как Седьмой рок-фестиваль, я мгновенно полетел на Рубинштейна, 13 и купил два абонемента на все (на все!) концерты. По ощущениям – сюр какой-то. Начнем с того, что просыпался я в 5.30 утра и шел на почту работать. Потом тусовался с Горшком, и мы шли на концерт! В будние дни еще успевал перед концертом передохнуть, а в выходные были выступления утренние и вечерние. Такой был безумный нон-стоп. Когда я спал, – не знаю. Групп было много, и они слились в какое-то единое праздничное полотно. Смешно, но я до сих пор помню, с каким звуком какая группа играла. Обсуждая позже, мы с Горшком выделили особо потрясающее энергичное выступление «Нате!», довольно пресную на общем фоне «Алису» и совершенно феерично-безумное шоу «АукцЫона». Хотя, возможно, тогда он еще был «Аукционом». Даже не знаю, какие слова подобрать. Ну, играли ребята драйвово, ну, лазил Веселкин по портьерам, и все в таком духе. Но нельзя описать намек на чудо, которое мы почувствовали. Короче, пока не поздно, сходи, мил друг, на концерт сам, да и посмотри. «АукцЫон» – музыкальное явление мирового масштаба, качества и размаха.

Случилось в тот вечер и маленькое забавное приключение. «АукцЫон» закончил играть, как сейчас помню, в полвторого ночи и, естественно, метро было закрыто. А если кто не представляет, как устроен Петербург, то я поясню. Если с Рубинштейна выйти на Невский и повернуть направо, то как раз можно попасть к нам домой. Сначала, конечно, вы пойдете по Невскому до Восстания, потом Невский превратится в Староневский, после Лавры он станет Заневским и уже в конце будет называться проспектом Косыгина. Горшок жил по адресу «проспект Косыгина, дом 11, корпус 2», а я – «Индустриальный проспект, дом 14, корпус 2». Посмотрите на карту, эти дома стоят друг напротив друга. Так вот, шли мы, шли этой прямой дорогой и обсуждали и музыку, и человека: откуда он взялся, откуда у него берется самосознание и, вообще, что это такое. Такие у нас с ним тогда были темы для разговора. Естественно, на Староневском мы заблудились (хоть шли по прямой), и пришлось возвращаться на Восстания, чтобы понять, что шли мы правильно и другой дороги все равно нет. Одним словом, до дома мы добрались, когда стало светать и запели птицы. Около пяти. Глядь – нас прямо на перекрестке Косыгина и Передовиков поджидает Юрий Михайлович, отец Горшка, КГБшник. Горшок, зная, что папа его все равно не отпустит на такое мероприятие, поступил изящно и вообще докладываться не стал. Естественно, мы были разодеты в пух и прах, по самой последней неформальской моде. Не помню насчет Горшковского костюма, но у меня был пластмассовый октябрятский значок, из которого я вынул фото Ленина и вставил фото Кинчева. Одним словом, я получил взыскание, а грустного Горшка под конвоем повели домой, прервав таким образом нашу дискуссию на тему «Кто мы такие и куда идем». А я пошел на работу. Понедельник все-таки.

Той же зимой я затащил всех на Black Sabbath. Запомнились простенькие декорации, крутой звук, новые для нас мелодические ходы и то, что я купил билеты на всех, а никто, кроме Горшка, не пошел, и часть денег я потерял.

После этого концерта мы с Горшком впервые написали песню, состоящую более чем из двух мелодий. Обычно в песне две музыкальные темы – куплета и припева, а мы придумали, что можно между ними вставить еще одну. И будет необычно, сложно, красиво и интересно. Эту мелодию Горшок назвал «подприпевник», и термин надолго закрепился в группе. Я же говорил, что нам нравилось не только придумывать новое, но и давать этому новому название. Кстати, примерно в это время мы решили без крайней нужды не вставлять соло после второго припева. Да я и до сих пор уверен, что соло после второго припева – попсня, и не надо его вставлять только потому, что все так делают. Если без соло песня проигрывает, то это другое дело. Аминь.

15. Первое «электричество»

Но вернемся к «электричеству». Мучительно хотелось записаться «по-настоящему» в «настоящей» студии. Мы нашли такую в Механическом институте, на Политехе. Она была не то четырех-, не то восьмиканальная и находилась, кажется, на надстроенном пятом этаже или на чердаке здания. Там мы и познакомились с замечательным парнем Мишей Кольчугиным, хозяином студии, все-таки четырехканальной, наверное. Институт был режимный, связанный как-то с военными секретами (не зря же «Военмех») и внизу на вахте сидела охрана. Охрана – старушка или старичок, тщательно проверявшие пропуска, которых у нас, конечно, не было. Хотя обычно пускали и так, но иногда становились в позу, тогда звонили Мише, и ему приходилось бежать пять этажей вниз на вахту и проводить нас под свою ответственность.

Мы по-прежнему играли на болгарских и советских гитарах. Много лет спустя, уже имея свою музыкальную школу в Калифорнии, я с обидой думал, что сейчас у любого ученика инструмент на два порядка лучше, чем был у нас. Как все-таки удобнее и быстрее учиться на хорошем инструменте! Ну, или на инструменте, который нормально строит хотя бы до пятого лада. Наличие плохого инструмента хотя и вырабатывает характер, закаляет его, но и портит, разумеется. В этом я убедился, когда ушел Гриша, и мне пришлось взять в руки бас-гитару. Но об этом позже.

Мы записали четыре полотна.

1. В долине болот

Песня, которая мне сразу понравилась и нравится до сих пор. Меня она покорила длинным инструментальным вступлением и длинным же инструментальным окончанием, при этом куплет там совсем короткий. Много позже Горшок мне признался, что содрал ее с Fascination Street группы The Cure. Должен сказать, что «содрал», – это не совсем верное слово. Только позаимствовал басовый ход. А все остальное… Короче, послушайте и сравните сами.

 
В долине болот раздавалися звуки,
мешавшие спать всей ближайшей округе.
Ну, и я
вышел на поля,
мрачные поля,
трясины.
Отныне меня ничего не колышет.
Мне хочется слышать,
как утопшие дышат,
как порой
ночью под луной
слышен голос твой…
 

2. Мертвая земля

Моя первая совместная с Князем песня, из которой, как я писал выше, получился «Мотоцикл». Вообще-то довольно забавная судьба у этой мелодии. Я ее написал, когда мне было пятнадцать лет. И ценили мы ее только за то, что она была новая. Позже мы ее записали, наверное, просто потому, что ее было проще всего исполнять. Я вообще не считаю ее особенным шедевром. Но, несмотря на это (а даже может благодаря этому), она вошла в несколько наших «официальных» альбомов и почти во все концертные. Сколько раз, – можете посчитать сами.

А стихи эти Горшок частично использовал позже в песне «Звонок»:

 
Страшные слова слышались во мгле.
Я спал. Кошмары снились мне.
Мертвая земля, кровавая заря,
А там гуляет смерть моя.
 
 
Вдруг прервал кошмарный сон
Зазвеневший телефон.
Трубку снял: на связи ад,
Звонит ваш покойный брат.
 
 
Кто в такую пору шутит?
Разве можно так шутить?
Но из трубки, в самом деле,
Брат мой начал говорить.
 
 
Мертвая земля, кровавая заря
А там гуляет смерть моя.
В поле у ручья тусклая свеча
В дали вороны кричат
 
 
Вдруг прервал кошмарный сон
Зазвеневший телефон
Трубку снял, на связи ад.
Звонит ваш покойный брат
 
 
Кто в такую пору шутит?
Разве можно так шутить?
Но из трубки, в самом деле,
Брат мой начал говорить.
 
 
В беспросветной мгле увидел на стене
Я свой дрожащий силуэт.
Мертвая земля, кровавая заря,
Смерть около меня.
 
 
Вдруг прервал кошмарный сон
Зазвеневший телефон.
А-а-а-а-а!!!!!
 
 
Доброй ночи, брат любимый,
Спишь ли ты сейчас?
Без тебя мне так уныло.
Посети-ка нынче нас!
 
 
В поле у ручья тусклая свеча,
Утром встречу я тебя.
Мертвая земля, кровавая заря,
Я и рядом смерть моя.
 
 
И на этом связь прервалась
Лишь волнение осталось…
 
 
Доброй ночи, брат любимый,
Спишь ли ты сейчас?
Без тебя мне так уныло,
Посети-ка нынче нас!
 

3. Ауфидерай