Обучение

Чтобы заниматься каким-нибудь ремеслом, нужно найти учителя – это относится и к психотерапии. Наши российские учителя того времени могли нас заинтересовать психотерапией, и за это им большое спасибо. Они много знали о психотерапии. Но научить терапевтическому процессу они не могли, поскольку сами этому не учились. Не у кого было. С начала 1930-х до середины 1960-х годов психологию в СССР не преподавали, она была «лженаукой». Мосты, по которым передаются знания и опыт от одного поколению специалистов к следующему, были уничтожены в 1930-е, 1940-е и 1950-е годы вместе с самими специалистами, носителями этих знаний и опыта.

В 1986 году на волне движения гражданской дипломатии в СССР приехал Карл Роджерс, годом позже – Вирджиния Сатир. Они работали с группами, читали лекции, проводили демонстрационные сессии. На призывы движения гражданской дипломатии откликнулись тысячи специалистов помогающих профессий из разных стран мира, прежде всего, из США. Начали завязываться контакты, дружеские отношения. Появилась возможность читать современные книги по психотерапии. Знание английского языка стало необходимым условием свободного общения и профессионального развития. Прежде что-то мешало мне продвигаться в этом направлении, а тут помог случай. В 1987 году мы с Мариной пригласили к себе домой группу приехавших в Ленинград американских коллег. Я сейчас уже не помню точно, сколько гостей оказалось в нашей квартире – может, человек 20. Но я точно помню, как одна из них начала рассказывать мне что-то о себе. Мы с ней стояли у окна друг напротив друга, и я слушал ее наполненный переживаниями рассказ о детстве. Когда она замолчала, я вдруг осознал, что понял, о чем она мне рассказывала. Не отдельные слова, а смысл того, о чем она говорила. Я был поражен ее рассказом, ее искренностью и доверием ко мне, и тем, что не понимал, как это получилось, что смысл рассказываемого ею проник в меня. С этого момента мой внутренний «железный занавес», отделявший от меня английский язык, был прорван. Я начал слушать аудиопленки, помогающие научиться языку, читать книги, но главное – я почти постоянно общался с кем-нибудь из американских коллег. С 1988 года их приезды стали почти регулярными. Часто кто-нибудь из них останавливался на пару дней у нас дома, иногда гости задерживались подолгу. Наверное, благодаря постоянному общению с ними мой английский становился все лучше.

Это было время надежд и новых начинаний. В 1987 году появился закон, разрешающий создание частных организаций, и мы, небольшая группа друзей и коллег, задумали организовать свой собственный центр и назвали его «Гармония».

«Гармония» была официально зарегистрирована 14 июля 1988 года, и уже в апреле 1989 года при посредничестве американского социального работника Лорны Димео мы организовали двухлетнюю программу подготовки психотерапевтов и психологов в области психодинамической психотерапии, которая была названа «Институт международной подготовки по психотерапии». Думаю, это была одна из первых подобных программ в Советском Союзе. Для проведения программы Лорна пригласила замечательных специалистов, которые стали регулярно приезжать в «Гармонию»: Дон Бранд, Нэд Кассем, Альберт Рабин, Артур Сигал. Все они – яркие индивидуальности и исключительные профессионалы. Артур Сигал знал бессчетное количество анекдотов и шуток, имевших потрясающий дидактический потенциал. Нэд Кассем, напротив, был очень серьезен. Он заведовал клиникой психиатрии в госпитале «Масс Дженерал» в Бостоне. Его особенно интересовали темы смерти, утраты, горя. Кроме того, он был католическим священником. Дон Бранд, являвшийся директором этой программы, занимался частной практикой в Бостоне, преподавал в колледже «Антиох» в Новой Англии и, кроме того, был раввином. Позже Дон переехал в Израиль. Самым старшим из четверых был Альберт Рабин: когда он к нам приезжал, ему было около 80 лет. Но возраст никак не влиял на остроту его ума. Однажды, рассказывая во время семинара случай из практики, он произнес (по-английски, естественно, русского он не знал): «and this person», что в переводе означало, «и этот человек», а переводчик, которого мы пригласили, перевел на русский: «и этот пациент». Рабин сразу повернулся к переводчику и поправил его: «I did not say “patient”. I said “person”». («Я не сказал „пациент“, я сказал „человек“»). Он уловил в звучании русской фразы слово, которого не произносил. Но это было чрезвычайно важное слово – за ним стояло отношение: «человек, а не пациент». Это только крошечный эпизод. Но он учит тому, что в терапии важны слова и то, что за словами, и тому, что терапевту нужно уметь слышать.

Другим направлением, повлиявшим на развитие «Гармонии», была программа по психосинтезу. Для начала ее проведения осенью 1989 года в Ленинград из США приехали Молли Браун, Джанет Рейнуотер, Кэрол Хвощински.

Семинар начался в «Гармонии» 21 сентября 1989 года. Мне совсем не хотелось на него идти. В это время тяжело болел мой отец. В начале лета 1989 года у него диагностировали рак. Болезнь зашла слишком далеко, врачи сказали, что жить ему осталось несколько месяцев. Я переехал жить к нему и ухаживал за ним. Для меня это было тяжелое время. В моей жизни было несколько периодов, которые я могу назвать поворотными в своей судьбе. Когда мне было 10 лет, от рака умерла моя мать. Тогда я пережил огромную утрату. Мне кажется, что именно тогда я научился сопереживать боль других людей. Во время болезни отца, чтобы уйти надолго из дома, мне нужно было просить родственников подменить меня. Так было и на этот раз. В «Гармонии» я был одним из тех, кто отвечал за организацию семинаров иностранных специалистов, что в основном заключалось в расстановке стульев и договоренности об аудитории. Сначала я решил, что, как только все будет готово и семинар начнется, я уйду домой. Я колебался, но все же решил остаться.

Передо мной лежит блокнот с записями того семинара. На первой странице запись – сон моего отца, который он рассказал мне накануне:

«Это сон о победе. Мы едем на поезде. Возвращаемся с войны. Поезд увит гирляндами цветов. Музыка, радость, торжество, все едут и радуются, поздравляют друг друга, есть ощущение удовлетворения – мы победили, возвращаемся с победой! Там едут… – тут он перечисляет имена людей, которые едут вместе с ним на этом поезде, это имена не так давно умерших известных музыкантов, композиторов, артистов, его коллег и друзей, – …и я не понимаю, что я-то здесь делаю, они же старше меня на 7–8 лет? Хочется зажечь свет».

Я понимаю, что это сон о приближающейся смерти, о последнем путешествии, в которое он собирается скоро уйти, к которому он сейчас готовится. Для меня самое страшное, что я не могу его защитить, что ничего уже нельзя сделать…

Семинар начался. Участники разделились на группы, и я оказался в группе Молли Браун. Молли задает вопрос: «Что заставляет ваше сердце петь?» – и у меня возникает боль за грудиной. У моего отца рак легкого, и это отдается во мне. Мне очень тяжело и грустно, и я чувствую волнение, мне трудно сейчас общаться с другими. Мне хочется уйти. Потом какие-то границы стираются, и я словно оживаю. Я не ухожу через час. Я остаюсь на этом семинаре. Я чувствую, что здесь могу встретиться с собой, с правдой того горького и пугающего, что происходит в моей жизни, просто переживать это, перестать себя контролировать, быть собой. Впервые за этот день появляется ощущение покоя. Вечером я рассказываю отцу о том, что происходило на семинаре, об упражнениях, которые мы делали, а утром следующего дня снова еду в «Гармонию». Это были три дня интенсивного самораскрытия, самоисследования и помощи друг другу. Я отвечал на свои собственные вопросы, откуда-то рождались слова, возникали рисунки, я встречался с природой в себе самом. Это захватывало. На семинаре мы много говорим о терапевтических отношениях, исследуем их при помощи разных упражнений.

Впервые я услышал о психосинтезе в начале 1980-х. Один из коллег рассказал о статье по работе с направляемым воображением и о том, как можно интегрировать занятия аутогенной тренировкой с принципами психосинтеза. Психосинтез привлек меня своей открытостью, трансметодичностью. Другие техники «борются за чистоту», а психосинтез мне представлялся открытым тому, что может оказаться ценным и эффективным в самых разных направлениях. Автор концепции психосинтеза, Роберто Ассаджиоли, никогда не рассматривал психосинтез как отдельную школу психотерапии. Более того, он надеялся, что психосинтез никогда не станет отдельной школой. Ему хотелось, чтобы у специалистов-практиков была возможность использовать то ценное, что появляется в самых разных школах, интегрируя это в своей работе. На последней странице обложки блокнота, в котором я фиксировал ход семинара и мои на него отклики, есть запись, отражающая мое потрясение: «Психосинтезом человек занимается всю жизнь, с детства. Детские сказки – это уже психосинтез, введение ребенка в цельный мир, где неразрывные связи людей, животных, земли, воды, огня – это все. В сказках герой имеет преимущество, если понимает язык животных и дружит с ними. Тогда он может то, чего не могут короли».

После завершения семинара Молли, Джанет и Кэрол пригласили нас с Марком Певзнером на ужин. В какой-то момент Молли отозвала нас с Марком в сторону и спросила, как бы мы отнеслись, если бы нас пригласили следующим летом приехать в США на летнюю школу психосинтеза. Мы, естественно, сразу же согласились. Вечером, вернувшись домой, я рассказал отцу об этом приглашении. Он обрадовался и поздравил меня. Наверное, для него в этом приглашении был знак какого-то моего достижения. Он очень любил меня и гордился мной. То, что мы с ним пережили в последние месяцы его жизни, было его последним подарком мне. Он умер через неделю, 1 октября 1989 года.

* * *

В ноябре 1989 года я получил первое письмо от директора института «Конкорд» Томаса Йоманса с официальным приглашением приехать летом 1990 года в США, чтобы принять участие в летней школе по психосинтезу. Оно датировано 20 октября 1989 года. С этого времени началась наша переписка, перешедшая позже в глубокую дружбу и тесное профессиональное сотрудничество. Том явился человеком, воспринявшим нас всерьез, поверившим в нас, тем, кто на протяжении многих лет поддерживает нас с Марком и «Гармонию». Но тогда, в 1989 году это было письмо от еще неизвестного мне человека.