На четверть часа заскочив в отель,
Надежда мчится, словно на свиданье,
На площадь, где указывает цель
Копытом бронзовое изваянье.
Но сытый город не бежит вперёд,
Он не спеша от жизни всё берёт.
Без суеты, в какой-то сонной дрёме,
Стоят зеваки у витрин в истоме.
За столиками маленьких кафе
Скучают одиноко и газеты
Перебирают, будто в них ответы
Отыщутся в какой-нибудь строфе.
Здесь время, словно сигареты дым,
Его не замечаешь, став седым.
Упорно пробираясь сквозь толпу,
Испытывая недовольство взглядов,
Отыскивала верную тропу
Средь шляпок, сумок, дорогих нарядов.
Она спешила к площади Лили,
Которую амуры стерегли.
Вот замаячил долгожданный всадник,
Стишком её назначенный порадник.[2]
Он верно ждёт который год подряд,
Не испугали ливни и метели.
Они, не прикоснувшись, пролетели,
А он в седле, не требуя наград.
И кто из предков выдумал такое,
Лишив вояку старого покоя!
Надежда, как отъявленный турист,
Прильнув, обняла бронзовое тело.
Счастливый взгляд её был так речист,
Скрывать восторг пыталась неумело.
Как будто друг давно минувших дней,
И генерал был счастлив встречей с ней.
Блестел на солнце от прикосновений
Всех страждущих любви и обручений.
Он девушке иной укажет путь
Туда, где ждёт несметное богатство,
Дорогу в Свет, и с богачами братство,
И власть, что есть всего на свете суть.
Но стоит этого глотнуть, тогда…
Не разглядишь, где боль, а где беда.
Волненье поборов с большим трудом,
Взглянув по направлению копыта,
За изгородью видит Надя дом.
Решётка чёрная плющом увита.
У входа не волнуется народ,
И рядом не мелькает всякий сброд.
На острой крыше круглая антенна,
На окнах тюля кружевная пена.
Дом не похож на неприступный банк,
Где золото хранится по подвалам
И клерки шустро бегают по залам,
Меняя всё, что попадёт, на франк.
Швейцария – уютная страна,
Традициям и тишине верна.
Минуя маленьких японцев строй,
Гуськом идущих за экскурсоводом,
Шепча, что справится сама с собой,
Надежда оказалась перед входом.
От страха сердце девичье в груди
Оборвалось. Быть может, ей уйти?
К чему тревожить Оболенских тайны?
А ну, как эти все слова случайны.
И ей почудилась Варвары тень.
Стишок из детства? Это совпаденье!
С кем ни бывает. Тоже мне, виденье.
Прошёл сентябрь. Нет! Последний день.
И вдруг мизинец обожгло кольцо.
Шагнула Настя смело на крыльцо.
Как улыбался толстенький банкир,
Ей предлагал то сок, то чашку чая.
Компьютер, принтер, сканер и копир
Чуть шелестели, цифры различая.
Не зря хранился код так много лет,
Могильный крест совпал! Ошибки нет.
Ей доступ дан, она распорядитель
И воли завещанья исполнитель.
Вокруг Надежды мигом кутерьма.
Вот договор, кредитка золотая,
Пароль. Здесь подпись. Тратьте не считая.
Звоните. Ждём. Мы рады Вам. Весьма.
Любую голову вскружить готово
И золото, и золотое слово.
«Согласно завещанью, этот счёт
Лишь в сентябре имеет полный доступ,
Чтоб дивиденд пускался в оборот
И каждый цент был предназначен росту.
Теперь у Вас, мадмуазель Надин,
Для выбора остался шанс один.
Перевести лишь часть или всё сразу,
А мы исполним это по указу».
«Не будем торопиться, господа,
Возьму лишь часть на мелкие расходы».
«Да, чтоб её потратить, нужны годы,
А мы готовы Вам помочь всегда.
Охрана, консультация, совет.
А тут всё сказано, вот наш буклет».
«Теперь ларец. Пусть принесут его!»
«Он здесь. Мы Вас оставим ненадолго.
И если Вам не нужно боле ничего,
Уходим прочь, во исполнение долга».
Ларец дубовый, маленький, резной,
На крышке княжий вензель золотой,
А по периметру стальная лента.
На вид – надежный сейф для документа.
Но и намёка нет, чтоб вставить ключ,
Лишь ножки, остальное прочный корпус
Резьбой украшен, твердый, словно корка.
Да и в огне, похоже, не горюч.
Не ключ, секрет откроет сей ларец,
И явно загадал его мудрец.
В руках дрожащих предков странный дар
Надежда крутит в поисках намёка.
Здесь носа не подточит и комар,
Знать, тонкая должна быть подоплёка.
Ей показалось, ножка у ларца
С щелчком крутнулась вправо до конца.
Да, все они вращаются по кругу.
Какую могут оказать услугу?
Она прислушалась. Вот странный звук.
И всякий раз звучит иная нота.
Так подбирать кому была охота?
Не зря! Ведь это дело чьих-то рук.
Но что сыграть на этой «балалайке»,
Какой мотив крутился у хозяйки?
Ещё немного поиграв с ларцом,
Узнала то, что пелось всем ребятам.
Был старый мастер просто молодцом,
Тут колыбельную княгини спрятав.
Приноровившись, щелкала легко
Мелодию из детства своего.
Ларец открылся. В нем лежит пергамент.
И надпись: «Титулярный департамент».
Подателю сего принадлежит
князей поместья, Оболенских титул.
везде он может попросить защиту,
и в герб вплести наш царский реквизит.
и почитаем быть согласно чину.
во всей империи. Екатерина.
Размашистая подпись и печать
На сургуче, оставив оттиск перстня,
Из глубины времён могла повелевать.
Столетия спустя, была известна.
«Вот это да! Так я теперь княжна,
По праву титул я носить должна.
Сама императрица так желала,
Ужели доказательств этих мало.
Ещё письмо, но почерк здесь другой,
Округлый, аккуратный и… Знакомый.
Заглавной буквы вензель невесомый
Написан будто маминой рукой.
Я помню её надписи в тетради,
«А здесь примеры для любимой Нади».
Но дата удивительна в конце:
С тех пор почти три века миновало,
А всё хранилось бережно в ларце…
И Наде воздуха вдруг стало мало.
«Так это почерк бабки пра-пра-пра…
А как похож! Ну что ж, читать пора».
Держа листок дрожащею рукою,
(да я и сам волнения не скрою),
Надежда принялась читать письмо.
Знакомых вензелей переплетенье
Повеяло родным. Её смятенье
Исчезло после первых строк само.
Послание из глубины веков
Дошло, освободившись от оков.
Ну, здравствуй, милая моя княжна!
коль ты теперь читаешь эти строки,
то помощь Оболенским вновь нужна,
и ты пришла в намеченные сроки.
наш род России служит много лет
и уберег её от разных бед.
хамилии дарован титул княжий
за верность долгу, а не дух бродяжий.
не только шпаги звон, а ум и честь,
и главное – любовь в сердцах открытых,
пускай и незаслуженно забытых.
минует смута, все узнают: есть
среди достойных Оболенских лица,
хотя молва – большая мастерица.
Теперь тебе даровано судьбой
стать во главе исчезнувшего рода.
но прежде научись перед собой
держать ответ и не бояться сброда.
не повестись у зла на поводу,
и не затеять кровную вражду,
а почитать, любить и верить свято,
да всё вернуть, что в долг когда-то взято.
запомни: часто зло сильней добра,
боится лишь того, что недоступно,
тогда ему достаться может крупно.
любовь для зла – кинжал из серебра.
не торопись ступить на этот путь,
решишься, и не помышляй свернуть.
За датой подпись – вензель Н и О.
Их линии переплелись в объятьях,
По воле росчерка им суждено
Всю жизнь не расставаться, словно братьям.
«Возможно, её звали Натали…
Вдруг, тёзки! Поступить ведь так могли?
Мы обе Оболенские Надежды,
Вот только носим разные одежды.
Да при царях иных родились мы,
А вот по духу и по крови сёстры.
Хоть знания обрывочны и пёстры,
Ещё несовершенны и скупы.
Я раскопаю всё, что было прежде.
Будь снисходительна, судьба, к невежде!»
И от письма как будто бы тепло
Струится к сердцу мягкою волною.
И так Надежде на душе светло,
Как будто с мамой встретилась родною.
Она и не заметила слезу,
Что по бумаге расползлось внизу.
Смахнуть хотела, но бледнеет рядом
Такое же, едва заметно взглядом.
«О, как похожи мы с тобой, Н. О.
Ты будешь мне наставницей незримой,
А я – послушницей неутомимой,
Как было на Руси заведено».
Да будет счастлив тот, кто вдруг нашёл
Высокой чести предков ореол.
Перечитав заветное письмо,
Его поцеловала на прощанье.
Надежда понимала всё умом,
Душа не принимала расставанье.
Вернув назад листы, ларец закрыв,
Себе простила чувственный порыв.
Теперь понятно ей предназначение
И к знаниям возросшее влечение.
За день судьба взметнулась на виток,
Окрасив Надин взгляд налётом грусти,
Которая надолго не отпустит,
Найдя в душе укромный закуток.
Чем глубже нашу жизнь мы узнаём,
Тем больше прячет этот водоём.
Едва ли не за руку шустрый клерк
Надежду проводил до двери банка.
Чужая жизнь, как яркий фейерверк,
Красива, коль не встретится изнанка.
Богатая спокойная страна,
Швейцария достоинства полна.
Здесь вам при встрече улыбнется каждый,
А отвернётся, примет облик важный.
Страна больших традиций и манер
Хранит надёжно банковское право.
А вековые вклады? Это здраво!
Здесь счастлив стариться пенсионер.
Он днём солидный важный господин,
А вечером в кафе сидит один.
Последний луч скользнул по мостовой,
Закат лениво покидает крыши.
За ним сентябрь, сонный постовой,
Покинет город из тенистой ниши.
На площадь, названную в честь Лили,
Надежду ноги сами привели.
Остановилась перед генералом,
Размякла в мареве хмельном и алом.
Себе не в силах объяснить самой
Причину вдруг возникшего желанья.
Как будто это было предсказанье,
Шепнула: «Появись, желанный мой».
Боясь пошелохнуться и вздохнуть,
Ждала, чтобы окликнул кто-нибудь.
«Мне кажется, у Вас упал буклет, —
Заметил парень Надину промашку.
– Простите, не хватает на букет,
Позвольте подарить одну ромашку».
Его глаза сияли синевой,
Спокойствие внушая и покой,
А рук невольное прикосновенье
В душе родило странное волненье.
Безмолвный диалог ведут сердца,
И что-то происходит между ними.
Как странно, что они были чужими,
Но повстречались волею творца.
Когда нам не хватает в споре слов,
Молчим красноречивее послов.
Над многолюдной площадью Лили
За балюстрадой, как в солидном храме,[3]
Амуры, что порядок стерегли,
Уже приглядывались к юной даме.
«Спасибо» прозвучало, как «спаси»
К заступнице невинных на Руси.
Не помышляют стрелы о пощаде,
И сладко встрепенулось сердце Нади.
«Позвольте мне представиться. Алян.
Студент-художник. В университете.
Мой прадед ездил в герцогской карете.
А прапрабабка, Софья, из славян.
В Нормандии есть замок над рекой,
Где склеп всех предков бережёт покой».
«Так Вы художник или дипломат?» —
Спросила Надя, глядя на ромашку.
Она вдыхала тонкий аромат,
Прикрыв глаза, чтоб скрыть свою промашку.
Едва взяла подаренный цветок,
В ней ожил и расцвел любви росток.
«Мне с детства предрекли мольберт и кисти,
И что картины продадут на «Кристис».[4]
Пишу портреты. Даже на заказ,
Чтоб оплатить квартиру, холст и краски».
«А как же замок. Предки. Это сказки?»
«И да, и нет. Отвечу не сейчас.
Меня пленяет Ваш душевный взгляд.
Нарисовать портрет Ваш был бы рад».
«Не знаю. Буду лишь неделю здесь.
И что во мне увидели такого?»
«Запечатлеть Ваш лик почту за честь.
Впервые вижу ангела земного».
«Решили посмеяться надо мной?»
«О нет, не посягну на Ваш покой.
По два часа сеанса три-четыре.
Одно условие, пишу в квартире.
Нужно уединение и покой,
Чтоб взгляд Ваш был предельно безмятежен,
Задумчив был бы и, конечно, нежен.
Есть платье королевы под рукой.
Мы Вас оденем в царственный наряд,
А фоном – кабинет и книжек ряд».
Неясных чувств, как будто пелена,
Сознание туманит у Надежды.
Она уже как будто не вольна
Иначе поступить и жить, как прежде.
И манит синева его очей,
И сердце сладко стонет от речей.
А мимолётное прикосновение
Внушает чувственное наслаждение.
Ей хочется быть рядом каждый миг,
И эти губы видеть ближе. Ближе.
Чтоб он обнял и наклонился ниже,
Чтобы палящий зной её постиг.
Она уже забыла обо всём,
Дела и долг остались ни при чём.
«Так завтра Вы придёте на сеанс?
Простите, не расслышал Ваше имя».
«Надежда», – и она как будто в транс
Вошла от слов, звучащих между ними. —
Приду, а где и как мне Вас найти?»
«Вот, адрес на буклете. К десяти».
К руке склонился, и едва, губами,
Её коснулся. Голова кругами…
И вновь лежит буклет на мостовой,
А пальцы протянулись к шевелюре,
И скрылись там, а сердце, как в аллюре,
Умчалось, унося с собой покой.
Алян покорно преклонил колено
И принял королевский жест смиренно.
Вокруг толпа туристов и зевак.
Увидев представление такое,
Не смог сдержаться ни один чужак,
Пройдя, оставив молодых в покое.
Аплодисменты, крики «Браво, мисс!»,
Как будто состоялся бенефис.
Вся площадь рукоплещет милой паре
С восторгом. Стоя. В зрительском ударе.
А те, вокруг не видя ничего,
Вдруг ощутили странное блаженство,
Они, собой являя совершенство,
Соединились, только и всего.
Их души всё решили меж собой.
А может, то начертано судьбой?
Тогда в любовь был посвящен Алян,
Как встарь, коленопреклонённый воин.
Под возгласы и крики горожан
Рождался рыцарь, коли был достоин.
Прошли мгновения, может быть, часы.
Очнулась Надя, нет в руках косы,
Что выручала в сложные моменты,
Куда вплетать она любила ленты.
Зато румянец не заставил ждать,
Без макияжа запылали щёки.
Они не долго были одиноки,
Алян, стоявший рядом, был под стать.
Ах, молодость, вдохнувшая любовь,
Тушуется, а вот сватов готовь.
Смеясь, они покинули Лили,
Не разжимая рук, шли по аллее.
Отстал знакомый генерал вдали,
А щёки так предательски алели.
Свернув к фонтану, пили воду в нём,
Уж если заболеют, то вдвоём.
У мэрии был фестиваль тромбонов
И выставка раскрашенных вагонов.
Вдоль озера гуляли допоздна,
Рассказывая о себе друг другу,
И не заметили, что шли по кругу,
А глядь, уж звёзды и луна видна.
Прощались долго у дверей отеля,
Ведь впереди у них всего неделя.
В ту ночь Надежда не могла заснуть,
Далёким звёздам тайну доверяя.
Ужели ей такой начертан путь,
Найти любовь вдали родного края?
Она росла без близких и подруг,
Всегда был одинок её досуг.
В себе хранила маленькие тайны,
Все разговоры с ней были случайны.
Сейчас не в силах сохранить секрет,
Она шептала полуночным звёздам,
Как другу близкому, как новым сёстрам,
Что дали ей молчания обет,
О том, что в сердце появился он
И жизнь напоминает сладкий сон.
Под утро ей приснился отчий дом
И мать с отцом, такие молодые.
Какой-то праздник, помнится с трудом,
И гости за столом сидят седые,
Молчат. И, соблюдая этикет,
Перед едою не дают конфет.
Не то, чтобы надменно или злобно
Глядят, но отмечают всё подробно.
Как Надя держит спинку средь ребят,
Как незаметно поправляет локон,
Что выбился, когда она вдоль окон
Бежит, и как глаза её горят.
Но, расшалившись, может обуздать
Азарт свой, коль позвала тихо мать.
Под строгим наблюдением гостей
Надежде холодно и неспокойно.
Она как будто ждёт худых вестей,
Всё время силясь выглядеть достойно.
Вот позади сидящих за столом
Копытом цокнул конь с резным седлом
И карим глазом покосил игриво,
Заржал и гарцевал нетерпеливо.
Он явно подавал Надежде знак,
Что одиночество терпеть не в силах,
Что кровь горячая клокочет в жилах,
Что без неё ему нельзя никак.
Но седовласый старец между ними,
Держа узду, смотрел глазами злыми.
Как холоден его колючий взгляд.
Буравит насквозь трепетную душу.
А тело будто наполняет яд
И превращает в ледяную тушу.
Не отвернуться и не смежить век,
Так смотрит дьявол, а не человек.
Нахлынул страх от пальцев ног до мочек,
О проекте
О подписке