Глава шестая
Игры

Похищение Елены и ее спасение еще долго будоражили душу и сердце Ивана Васильевича. По воле великого князя уже были казнены Асан-Дмитрий и Хамза-ун баши. Монахов Арининской обители угнали в гиблые места за Белоозеро. Ипатия не забыли и наделили землей, дали серебра на избу, на коня, на хозяйство. Владимир Гусев стал окольничим. А Иван Васильевич все переживал тревоги тех долгих памятных суток, когда Елена была в руках злодеев. По ночам он плохо спал и не мог отделаться от навязчивых мыслей: что было бы с ним и со всеми виновными в похищении дочери, ежели бы ее не спасли?

Но время и многие государевы заботы делали свое дело, и отступила сердечная боль-маета. Однако державная мысль, свившая свое гнездо в голове государя, не покидала его ни днем ни ночью. Пора, пора было выдавать дочь Елену замуж. Сразу после летнего пожара в Москве государь отправил в Литву большое посольство во главе с боярином князем Василием Патрикеевым, человеком достойным и умным. Наказал ему:

– Ты скажешь князьям-литвинам, что с войной теперь покончено. Нет Казимира, и сеч не будет. Еще скажешь, что государь всея Руси без помех принимает к себе на службу всех русских князей, неугодных Литве и надумавших отъехать из Великого княжества. Есть же там князья, кои костью в горле торчат у Александра.

– Все так и будет сказано, государь-батюшка, – заверил Ивана Васильевича Патрикеев.

– Проведай и то, что они мыслят о заключении мира. Какой год проволочку тянут, а воз и ныне там. О том прежде частно поговори с князем Яном Заберезинским. Он в чести у панов рады и умеет влиять на Александра. Да пусть Заберезинский напомнит великому князю о том, что тот хотел заслать сватов, не то потеряет достойную супругу. Да предупреди, чтобы ни литовские паны рады, ни церковные чины не вмешивались в наши семейные переговоры. Все ли понял, служилый и любезный боярин?

– Все зарубки поставлены, государь-батюшка. Исполню, как сказано. И мир нам нужен, и невеста на выданье у нас отменная. Верю, как смоем неприязнь между державами да родятся добрые отношения, так и церковники утихомирятся. И супружеству не будет помех.

– Верно размышляешь, любезный, – отозвался великий князь.

Не предполагал, однако, Иван Васильевич, что его посольство вернется из Вильно несолоно хлебавши. По известным только Литве причинам испугало литовских князей, панов рады и церковников то, что Василий Патрикеев сказал знаменательные слова: «Государь всея Руси». Позже Патрикеев понял, что Иван Васильевич поторопился с заявлением о своем титуле: великий князь – одно, а государь всея Руси – совершенно другое. И испугались литвины не без оснований. Знал же Патрикеев, что в эту пору Великое княжество Литовское на две трети состояло из русских земель, захваченных разбойным путем в пору великого нашествия на Русь монголо-татарских орд, и государь всея Руси имел право на эти земли и считал долгом их возвращение в лоно своей державы. Титул великого князя, по мнению литовцев, такого права Ивану Васильевичу не давал. Великий князь Александр не устоял перед натиском своих вельмож, и само собой погасло его желание свататься за дочь «государя всея Руси».

Иван Васильевич не предполагал, что ему будет отказано по такой причине, и сильно расстроился из-за несостоявшегося сватовства. Однако он проявил упорство и по-своему добивался цели. В те дни, по возвращении Василия Патрикеева из Литвы, государь спросил его:

– Скажи, любезный сват, неужели так бесхарактерен литовский князь Александр, что так легко отказался от своего желания жениться? Или схиму принять намерен? – улыбнулся он.

– Промашку мы допустили, Иван Васильевич. Твое грозное имя «государь всея Руси» испугало его. Да и не его прежде, а все великокняжеское окружение и панов рады. Но мыслю я все поправить. Отправь-ка меня, государь-батюшка, в Новгород, друга повидать, с ним с глазу на глаз побеседовать. У него в Литве есть сильный человек.

– Кто тот новгородец?

– Он тебе ведом и в чести у тебя. Это наместник Яков Захарьич.

– Достойный муж. Собирайся, коль так, в Новгород.

И великий князь послал Василия Патрикеева к наместнику Якову Захарьичу, который давно дружил с троцким воеводой Яном Заберезинским. С приездом Патрикеева Яков завел переписку с Яном, изложил желание Ивана Васильевича породниться с Александром. После первого же обмена грамотами Ян Заберезинский сам прибыл в Новгород, якобы за покупкой заонежских кречетов. А заодно и для разговора без чужих глаз и ушей.

Яков Захарьич исполнил волю государя и сказал Заберезинскому все так, как услышал от Патрикеева. Однако троцкий воевода, покинув Новгород со многими дарами, доложил своему великому князю не так, как было должно по уговору, а как хотелось панам рады. Не ожидал подобного подвоха от «друга» Яков Захарьич, и случился новый казус, который углубил раскол между Русью и Литвой. Потом троцкий воевода, оправдываясь перед новгородским наместником, скажет:

– Не надо было Ивану Васильевичу спешить величать себя государем всея Руси. Поняли же в Литве паны рады, что он и на литовскую Русь пытается наложить свою руку.

– Да мы двести лет не спешили, и ты это знаешь, – горячился Яков. – Разве это не наша отчина?!

– Была ваша, а ныне наша, – упорствовал Ян Заберезинский, и не без корысти: в Литве на землях Древней Руси были и его уделы.

Озлился Яков на троцкого воеводу и отписал государю всея Руси так, как сгоряча выпалил Ян Заберезинский. Иван Васильевич счел себя оскорбленным воеводой и запретил Захарьичу вести с ним какие-либо переговоры, сетовал на потерянное время. При этом он написал Якову, как всегда, просто и мудро: «Я найду себе совместников против Казимировых детей».

Эти «совместники» нашлись совсем неожиданно и помимо воли великого князя. В разгар зимы в Москве появилось посольство князя Конрада Мазовецкого из именитого королевского рода Пястов. Князь Конрад искал себе невесту не сам. Ее нашли рыцари Ливонского ордена, побывавшие в гостях у Ивана Васильевича. Они опасались породнения Московии и Литвы и потому решили помешать мирным переговорам между государем Руси и великим литовским князем. Посольство мазовецкого князя не было тайным. Его послы мчали в Москву через Литву торжественным кортежем. Правда, при первой встрече с Иваном Васильевичем глава посольства пан Гусинский поначалу завел речь о дружбе, о борьбе против «общих недругов». Кто эти «общие недруги», он не пояснил, но сказал определенно о призыве своего князя:

– Князь Конрад зовет вас, великий князь всея Руси, вступить в тройственный союз с Ливонским орденом и княжеством Мазовецким.

Иван Васильевич все-таки попытался прояснить, против кого Конрад ищет «совместников».

– И в какие земли, ежели что, нам идти скопом? – спросил с лукавинкой в серых глазах Иван Васильевич.

– Я лишь могу напомнить, что вашему мирному обиходу мешают дети Казимировы.

Пан Гусинский был осторожен в выражениях и не сказал напрямую о планах князя Мазовецкого.

Встреча пана Гусинского и Ивана Васильевича была недолгой. Они поговорили об ордынцах. Гусинскому важно было знать, каково положение в Большой Орде: ведь она была союзницей Казимировых детей. Великий князь порадовал посла:

– Там склока. Грызутся, как волки.

На том в первый раз и расстались. А через день пан Гусинский вновь напросился на прием и встретился с великим князем все в той же Средней гриднице.

– Разве мы не обо всем поговорили в прошлый раз? – спросил посла Иван Васильевич. Он сидел на троне, был благодушен и величествен. – Что ж, открывайся, пан Гусинский.

– Простите, государь всея Руси, – подобострастно произнес посол. – О главном с князем было велено сказать при второй нашей встрече.

– Коль так велено, слушаю.

– Просит мой князь Конрад руки вашей дочери, великой княжны Елены. Она у вас уже невеста, без сомнений.

– То верно, пора и замуж выдавать. Но я слышал, что князь Конрад в супружестве. Как же он отважился на сватовство?

– Был, батюшка-государь всея Руси. Ныне он порвал узы брака. Та женщина недостойна его чести.

– И церковь благословила развод? – не спуская зорких глаз с лица Гусинского, спросил Иван Васильевич.

– Да, государь всея Руси, на то была воля самого Папы Римского Иннокентия. По-иному и нельзя бы…

Иван Васильевич понял, что посол говорил правду. Спросил вновь:

– И что же еще велел передать князь Конрад? Чем порадует государя русского?

– О, мой князь обязуется отписать на имя невесты известные города. В них процветают ремесла, торговля, горожане там боголюбивые и с радостью примут новую государыню, – с жаром говорил Гусинский.

Великий князь одобрительно покачал головой, но ничего не сказал в ответ. Ему было над чем поразмыслить. Он не ведал процветающих городов в Мазовии и засомневался в благополучном супружестве с мазовецким князем Конрадом. От такого зятя будет мало проку, и прежде всего – Русскому государству. Да и сам Иван Васильевич не хотел быть опекуном слабенького иноземного княжества. «Все они, и Ягелонны и Пясты, хотят моими руками загребать жар из чужих печей. Ан не выйдет», – заключил он и сказал свату:

– Мы тут подумаем, какой ответ ты повезешь своему князю из Московии, как вы там величаете нашу Русь.

– Спасибо, великий государь, ждем от вас благого ответа, – откланиваясь, произнес пан Гусинский: надежд на благополучный исход своего посольства он уже не питал.

И через три дня состоялась третья встреча в Средней гриднице. Но на сей раз посла принимал боярин Василий Патрикеев. Важный, с окладистой бородой и молодыми синими глазами, Василий всегда говорил так, что его приятно было слушать. И на сей раз он не разочаровал.

– Ты, пан Гусинский, отправляйся завтра домой, ибо такова воля государя всея Руси, – начал боярин Василий. – Скажешь своему князю, что к нему прибудут наши государевы послы. Посмотрят на суженого. Ведь наша невеста красотой ангельской одарена и умна вельми. Еще послы наши посетят города, кои намерен отписать ваш князь супруге. Там и решим все полюбовно. Ежели тебе неугодно сказанное, перечь. Но уехать тебе должно завтра, как только получишь государевы дары.

И все-таки сладкие речи боярина Патрикеева не вселили в пана Гусинского надежду на то, что Конрад обретет себе богатую невесту, а затем и супругу из могущественной Московии. Сам-то он шел по воле своего князя на явный обман: города, кои думал отписать Конрад, не процветали, а пребывали в нищете из-за непосильных поборов. Покидал пан Гусинский Москву без приятных вестей для князя Конрада, но с богатыми дарами – так уж повелось у Ивана Васильевича.

Через неделю после отбытия мазовецкого посла государь давал напутствие главе посольства, думному дьяку Федору Курицыну. Знал Иван Васильевич, что умный дьяк исполнит его волю в Мазовии так, как нужно. Наказ Федору был особый и тайный. Никто, кроме государя и дьяка, не знал о беседе между ними. Для всех будет ведомо другое.

– Пиши моим именем грамоту князю Конраду. А в ней изложи, что мы желаем знать, в каких отношениях находится мазовецкий государь с польским государем Яном Ольбрахтом и магистром Ливонского ордена фон Плеттенбергом. О моих взглядах на супружество Конрада и Елены мы писать не будем. И постой на том крепко, чтобы города, кои Конрад думает отписать на Елену, показали тебе.

– Уразумел, государь-батюшка, – согласился думный дьяк, но и своими размышлениями поделился: – Однако выслушай, батюшка, мое наблюдение. Князь Конрад называет в своем титуле русские земли. Но у нас есть сомнение о правах мазовецкого князя на эти земли. Они в руках литовского князя. И выходит, батюшка, налицо явный обман.

– Коль так, то сие в ущерб князю Конраду, а не нам. С обманщиками нам не по пути.