А-аа, вот, и Клодия… «Вижу я вдохновителя этих двух обвинений, вижу их источник, вижу определенное лицо, ту, кто всему голова. Понадобилось золото; Целий взял его у Клодии, взял без свидетеля, держал у себя столько времени, сколько хотел. Я усматриваю в этом важнейший признак каких-то исключительно близких отношений. Ее же он захотел умертвить; приобрел яд, подговорил рабов, питье приготовил, место назначил, тайно принес яд. Опять-таки я вижу, что между ними была жестокая размолвка и страшная ненависть. В этом суде все дело нам придется иметь, судьи, с Клодией, женщиной не только знатной, но и всем знакомой… нам предстоит иметь дело с ней одной. Если она не заявляет, что предоставила Целию золото, если она не утверждает, что Целий для нее приготовил яд, то я поступаю необдуманно, называя мать семейства не так, как того требует уважение к матроне. Но если, когда мы отвлечемся от роли этой женщины, у противников не остается ни возможности обвинять Марка Целия, ни средств для нападения на него…» Иметь дело с Клодией – это одно, а иметь дело с Целием – совсем другое. Суд, то бишь, претор, я бы выбрал Клодию!
«…если бы мне не мешали враждебные отношения с мужем этой женщины; с братом ее, хотел я сказать – постоянная моя обмолвка. Теперь я буду говорить сдержанно и постараюсь не заходить дальше, чем этого потребуют мой долг и само дело. Ведь я никогда не находил нужным враждовать с женщинами, а особенно с такой, которую все всегда считали скорее всеобщей подругой, чем чьим-либо недругом».
Это мне особенно запомнилось… Простой бы человек уже лежал бы на земле с расквашенной рожей. Но нет, совсем нет, наш сулланец продолжает…
Ничего себе, этого я не помню… видно, я выходил… С ума сойти, наш придурок из Арпина так верит в финансовый ресурс Марка Лициния Красса? но почему он решил, что весь, а меньше не поможет, свой потенциал легендарный победитель Спартака потратит именно на… А на что?..
«Итак, пусть восстанет перед ней кто-нибудь из этой же ветви рода, лучше всего – знаменитый Слепой; ведь меньше всех огорчится тот, кто ее не увидит. Если он восстанет, то он, конечно, так поведет речь и произнесет вот что: «Женщина, что у тебя за дело с Целием, с юнцом, с чужаком? Почему ты была либо так близка с ним, что дала ему золото, либо столь враждебна ему, что боялась яда? Разве ты не видела своего отца, разве не слышала, что твой дядя, дед, прадед, [прапрадед, ] прапрапрадед были консулами? Наконец, разве ты не знала, что ты еще недавно состояла в браке с Квинтом Метел-лом, прославленным и храбрым мужем, глубоко любившим отечество, который, всякий раз как переступал порог дома, доблестью своей, славой и достоинством превосходил, можно сказать, всех граждан? Почему, после того как ты, происшедшая из известнейшего рода, вступив в брак, вошла в прославленное семейство, Целий был с тобой так близок? Разве он был родичем, свояком, близким другом твоего мужа? Ничего подобного. Что же это в таком случае, как не безрассудство и разврат? Если на тебя не производили впечатления изображения мужей из нашего рода, то почему тебя не побудила к подражанию в женской доблести, свойственной нашему дому, происшедшая от меня знаменитая Квинта Клавдия или знаменитая дева – весталка Клавдия, которая, обняв своего отца во время его триумфа, не позволила его недругу, народному трибуну, совлечь его с колесницы? Почему тебя привлекали пороки твоего брата, а не добрые качества отцов и дедов, неизменные как в мужчинах, так и в женщинах, начиная с моего времени? Для того ли расстроил я заключение мира с Пирром, чтобы ты изо дня в день заключала союзы позорнейшей любви? Для того ли провел я воду, чтобы ты пользовалась ею в своем разврате? Для того ли проложил я дорогу, чтобы ты разъезжала по ней в сопровождении посторонних мужчин?»
Но почему, судьи, я ввел такое важное лицо, как Аппий Клавдий? Боюсь, как бы он вдруг не обратился к Целию и не начал его обвинять со свойственной ему цензорской строгостью. Впрочем, я рассмотрю это впоследствии, судьи, причем я уверен, что, выступая даже перед самыми строгими и требовательными людьми, я сумею оправдать образ жизни Марка Целия…»
Цек… Appius Claudius Caecus…
Аппий Клавдий Цек… Слепой…
Аппий построил Аппиеву дорогу…
Via Appia… Плиты… плиты… облитые солнцем плиты камней… Склонившиеся под игом головы деревьев… Красная земля… рыжая земля… волны, смытые с суровой и мощной дороги…
Дорога Аппия… многослойный щит из камня. Верхний слой из отполированных и тщательно подогнанных друг к другу базальтовых плит, булыжников… между ними нет щелей или выбоин.
А Аппий Клавдий, проверяя качество кладки, пытался вставлять между плитами лезвие кинжала, и если ему удавалось это сделать, участок дороги в этом месте разбирали и начинали мостить заново.
Щиты легионов, сомкнутые и недоступные ни для копий, ни для мечей, ни для кинжалов…
Солнце Рима… Ночная поступь Рима… regina viarum… Да, царица дорог…
А я был смотрителем Аппиевой дороги и отремонтировал её за свой счёт… неплохо было бы провести здесь где-нибудь и еще дорогу… Я это непременно сделаю… потом… И назову… Ну… Via Appia Nuova…
У него была борода, и он построил первый водопровод.
…во время двух консульств и претуры, одержал ряд побед в Самнитской войне…
Знаменитый юрист написал «De usurpationibus»… «Usurpatio» в широком смысле предполагает пользование, применение, употребление… незаконное пользование… незаконное употребление…
После поражения при Гераклее Пирр предложил мир… И римский сенат был почти готов принять это… Узнав об этом, слепой Аппий приказал отнести себя в курию, и обратился к сенату:
– До сих пор, римляне, я никак не мог примириться с потерею зрения, но теперь, слыша ваши совещания и решения, которые обращают в ничто славу римлян, я жалею, что только слеп, а не глух… Вы боитесь молоссов и хаонов, которые всегда были добычей македонян, вы трепещете перед Пирром, который всегда, как слуга, следовал за каким-нибудь из телохранителей Александра, а теперь бродит по Италии не с тем, чтобы помочь здешним грекам, а чтобы убежать от своих тамошних врагов… Не думайте, что, вступив с ним в дружбу, вы от него избавитесь, нет, вы только откроете дорогу тем, кто будет презирать нас в уверенности, что любому нетрудно нас покорить, раз уж Пирр ушел, не поплатившись за свою дерзость, и даже унес награду, сделав римлян посмешищем для тарентинцев и самнитов…
– А ты, женщина, – это уже я сам говорю с тобой…
В постели, мне, кажется, вряд ли он с ней так говорил…
И… А-а, он продолжает…
Цицерон громыхал:
– …итак, я выберу кого-нибудь из твоих родных и лучше всего твоего младшего брата, который в своем роде самый изящный; уж очень он любит тебя; по какой-то странной робости и, может быть, из-за пустых ночных страхов он всегда ложился спать с тобою вместе, как малыш со старшей сестрой.
Претор поморщился…
Это уж слишком… Слишком… И сам он с ней… Как он ее клеймил?.. Квадрантария. Дешевка. Куда уж дешевле. Квадрант. Это очень мало. Еще есть такая монетка?.. Да. Это – Клавдии. Выскочка из Арпина. Плебей… Нет, кажется не плебей… Однако, до Клавдиев… Но ладно.
Что это еще он говорит?.. Ну, да…
– Такой отец, пожалуй, скажет: «Почему же ты рядом с распутницей поселился? Почему ты соблазнов явных бежать не решился?»
Цезарь скользнул взглядом… «…которая всем отдавалась; ее всегда кто-нибудь открыто сопровождал; в ее сады, дом, Байи с полным основанием стремились все развратники, она даже содержала юношей и шла на расходы, помогая им переносить бережливость их отцов; как вдова она жила свободно, держала себя бесстыдно и вызывающе; будучи богатой, была расточительна; будучи развращенной, вела себя как продажная женщина. Неужели я мог бы признать развратником человека, который при встрече приветствовал бы ее несколько вольно?»
А имел ли Катилина вообще какое-то отношение к собственному заговору?..
Но он продолжает.
«Итак, ничем дурным не попахивает это житье по соседству… ничего не значит людская молва, ни о чем не говорят, наконец, сами Байи? Уверяю вас, Байи не только говорят, но даже гремят о том, что одну женщину ее похоть довела до того, что она уже не ищет уединенных мест и тьмы, обычно покрывающих всякие гнусности, но, совершая позорнейшие поступки, с удовольствием выставляет себя напоказ в наиболее посещаемых и многолюдных местах и при самом ярком свете».
Красс думал о своем… Он считал… Цезарь… Помпей… Помпей… Цезарь… А что он делает здесь?.. Кажется, Цицерон просил… Это – несущественно… Эта Клодия – очень интересная женщина. Какие бедра! Была прибыль по инсулам… Нужно послать к… как ее… Клодии… Нужно договориться… Можно, кстати, все переиграть… Отдать ей этого Целия…
Красс потер шею; стал слушать дальше…
– …Но если кто-нибудь думает, что юношеству запрещены также и любовные ласки продажных женщин, то он, конечно, человек очень строгих нравов – не могу этого отрицать… И в самом деле, когда же этого не было? Когда это осуждалось, когда не допускалось, когда, наконец, существовало положение, чтобы не было разрешено то, что разрешено?
– Вдоль Аппиевой дороги Красс распял 6000 гладиаторов!
– Кресты с обеих сторон! Я сам видел!
– Вот, вот Марк Лициний! Вот сам Красс! На коне! Смотрит, как этих животных распинают по его приказу!
Грохот ударов по гвоздям. Скрип деревянных перекладин. Удары! Скрип! Удар! Скрип!
– …но также и в объятиях и поцелуях, в пребывании на морском берегу, в участии в морских прогулках и пирах, так что она будет казаться, не говорю уже – распутницей, но даже распутницей наглой и бесстыдной, то что подумаешь… о каком-нибудь молодом человеке, если он когда-нибудь проведет время вместе с ней? Что он блудник или любовник? Что он хотел посягнуть на целомудрие или же удовлетворить свое желание?..
Но триумф мне не дали… Мне спасшему Рим от Спартака… Надо купить эту Клодию. Пусть привезут ее ко мне.
Цезарь прочел: «Я уже забываю обиды, нанесенные мне тобой, Клодия, отбрасываю воспоминания о своей скорби; твоим жестоким обращением с моими родными в мое отсутствие пренебрегаю; не считай, что именно против тебя направлено все сказанное мной». А-а, так вот оно. Чуден Цицерончик, чуден.
– Итак, если Целий сказал тебе правду, о, необузданная женщина, то ты сознательно дала золото на преступное деяние; если он не посмел сказать правду, то ты золота ему не давала.
Юпитер, какой осел! Ослик… Что я здесь делаю?..
И что? Поистине, странный вывод. Так много говорили о его мастерстве… У него проблемы с логикой… Мне нужно придумать что-то с решением… Я же был уверен, что он в состоянии сам обосновать… Еще и ночь из-за него не спать… Животное… Не мог нормальную речь подготовить!
– К чему мне теперь противопоставлять этому обвинению доказательства, которым нет числа?
Хоть одно! Тварь какая! Хоть одно!!!
Кальвин незаметно вытер пот со лба…
– …если только эта всесильная женщина, получив и уплатив один квадрант уже не сблизилась с банщиком.
– У меня есть 5 квадрантов! Я хочу быть на месте банщика!
– И я!
– И я!
Претор тихо сказал:
– Тишина.
– Ведь вы, судьи, уже давно понимаете, чту я хочу сказать или, вернее, чего не хочу говорить.
Зачем же так откровенно… Квадрант – четверть асса, мелкая медная монета… Лучше я бы имел дело с Клодией…
Красс внимательно слушал…
– Брак ее не был счастливым. Клодия подозревалась в связях с женатыми мужчинами. Кажется в их числе был оратор… Цицерон… и даже рабами. Пила. Играла. Её муж скончался при загадочных обстоятельствах; Клодия подозревалась в том, что отравила его.
– Что еще?
– Красс, после смерти Цецилия Метелла Клодия становится вдовой с приличным состоянием. У нее романы, в том числе, с поэтом Катуллом и с его другом, Марком Целием Руфом.
– И Целием… Любопытно…
И еще ночь… еще ночь среди распятых…
Острый гвоздь и доска.
Ночь не заканчивалась… Цезарь вернулся к Катуллу…
«Вдруг сбылось желание невозможное…
День такой – благословенный из золота и драгоценностей.
Чудо!
Снова Лесбии любовь! со мною она! невозможно, но сбылось!
Великолепно! сверкание жизни!
У меня есть счастье… Исполнены желания…
И у меня есть сердце…»
Ну, же, Катулл… Как, ты не умер…
Сухими губами не произносилось… мээ… мээээр…
«передайте ей…
На прощанье…
Со своими кобелями! сколько их сотен!…
А… и у них вырывает печень…
А… высохло мое сердце… ну, пусть забудет…»
Цезарь выпил… ночь не заканчивалась…
«Ненасытны прелюбодеи!
В одних и тех же постелях,
С одними и теми же девчонками.
Подлые негодяи!..»
Про меня! Про меня! Чудно, Катулл! Друг, ты дал мне своего часть бессмертия!
Клодий катался по полу… Он стучал кулаками… он разбил их в кровь… Клодий ударил головой о мраморный бюст – теперь он весь был в крови…
– Я убью его! Разорву его зубами!!! Ты осмелел! Ты осмелел?! Марк Туллий… Т-ты…
Фульвия смотрела на мужа – глаза ее сверкали. Внезапно она набросилась на Клодия и стала душить его в объятиях… перемазалась его кровью… как дикая менада, она стала слизывать его кровь… Клодий застонал… наслаждение от губ и языка Фульвии победило ненависть к Цицерону… От дикой боли Клодий взревел – озверевшая Фульвия укусила его… Он ударил ее по голове, вырывая у нее изо рта самого себя – ее губы были в крови – глаза у нее закатились – он перевернул ее – порвал столу… Ее белый зад…
Он тоже должен быть в крови… Пусть и она помнит о Цицероне!!!
Фульвия кричала… Она уже и не кричала… и не хрипела даже… какое-то шипение… Клодий скатился с нее и, задыхаясь, лежал рядом…
Помни, помни о Цицероне! И ты помни! И ты!
Претору Кальвину стало прохладно. Ночью в это время может быть очень холодно. Он ворочался уже долго. Не мог уснуть… Эта речь… Странная и неумная… Но противная сторона тоже не доказала… Безусловно, Целий – мерзавец… Понятно… Так что, за это его нужно убить?.. Сам… Пусть сам. Великий Цицерон… Marcus Tullius Cicerо – дурак; Целий – подонок… Красс… Это – другое дело. Не слишком блестяще, но весьма надежно, весьма… А к-ххмм… деньги Марка Лициния Красса… Это – другая тема… Совсем… А Туллий! Совсем безнадежен! Полный баран! Бедная Клавдия… Все-таки надо уснуть…
Прохладным утром…
Цезарь пригубил чашу. Посмотрел на Клодия…
Ужасно. Ужасно… Его били… Он бил… Какие-то пятна, похожие на кровь…
– Да. Ты проиграл это дело, Клавдий. Если хочешь… и тебе так будет легче, мы проиграли. Но это неважно. Более того, картина проявилась. Я не думаю, что Цицерон помешает, но трогать его не надо. Слишком много будет шума. Это – не нужно. А судьба его найдет.
– Я убью его.
– Все это понятно. Однако, не нужно. Более того, он опасен для нас обоих. Да, смешно, но «Марк»… буква «М»… Кстати, Клавдий, некий Милон – у него твои замашки…
– Я слышал о нем.
– Да… Милон… Titus Annius Milo… Послушай, главное, Красс будет не с ним. Я еду в Луку. Передай привет Клавдии… Кстати, это что, правда, Фульвия ходит с ножом на столе?..
– Да, я дал ей… Чтобы помнила о Цицероне… Всегда. Удачи в Луке!
– Фортуна с нами.
Страх… ужас и страх…
…возможно, я зря спасаю Цицерона… напрасно… рискую Клодием…
Марк Туллий… не самый приятный человек в мире… Мягко говоря… злодей или герой… в равной степени… И может стать и тем, и другим… Но какие мысли… Мягкий диктатор во главе республики… Принцепс… Очень интересно. Невероятно. Я уже думаю над этим. Я услышал его.
Но это его построение… Он думает о себе… Или о… Мягкий Сулла… Он совсем не боится крови… Не обо мне, конечно.
Он очень опасен. Возможно, мог бы стать организатором заговора… Об этом никто бы не догадался… Энергичных, нерешительных, очень решительных, слабых, сильных – он нашел бы любых. А им бы даже не пришло в голову…
Марк… буква «М»…
Проклятый Клодий! Из-за него я тогда покинул Рим…
– Кто это?..
– Даже не знаю. Безумец какой-то…
– Посмотри на его бедную и грязную одежду!
– Смотри, он пристает к случайным прохожим… Молит о чем-то…
Мне пришлось уйти в изгнание и покинуть Рим. И все… все… было конфисковано.
Теперь я сказал про них, что хотел! И про брата, и про сестру! Мерзкая Клодия!!!
Они смешали меня с грязью… Посмотрим, что теперь будет с ними… Подождем…
А… А тогда я хотел… хотел… броситься на меч… Тупое лезвие… С черной ржавчиной… И – и неострое… Холодное.
Милон, Милон… Он убьет Клодия. Он убьет для меня Клодия… М и л о н.
Но больше всего я ненавижу Цезаря. Так же, как Катилину.
Зря я тогда отпустил Цезаря… Ничего. Подождем…
Пора спать… А кто там жена у Клодия… Нека-аа-я Фульвия… Спать… Спать…
А я выиграл! Речь – блистательна… Vivere est cogitare… Спать…
Я управляю… вожжи… звери… в крови… кони в пене… вожжи… кровь… Форум…
Катулл увидел встающее солнце… Выпил снова…
Я являюсь, Цицерон, как ты говоришь, одним из праздных поэтов… поэзия стала для меня целью, а не средством прославления родины и воспитания сограждан… Какой ты молодец!
Катулл выпил еще фалернского, переждал вопли, вытер лоб и начал в какой-то там еще раз читать:
«О Марк Туллий! О ты, наиречистейший самейший!
Из всех Ромулян!
В прошедшем, настоящем, будущем!
К ногам падаю тебе к твоим наинижайше.
Я – Катулл, уж хуже и быть не может! жальчайший поэтик. хужее из всех, кто поэты!
А ты лучшее всех сколько ни есть прочих адвокатов!»
Собутыльники в восторге вопили:
– О! Цицерон! О отец отечества! О pater patriae!!!
– Давайте же повеселим и Катулла! Послушай же, что сделал с тобой Марциал:
Gaius Valerius Catullus вопит:
«Non amo te, Sabidi,
nec possum dicere – quare;
Hoc tantum possum
dicere: non amo te».
– Да?.. Чудно! А теперь хором:
«не люблю тебя, Сабидий!
Как? За что? Чего? не знаю.
Но… Знаю! Знаю!
не люблю тебя!»
Обнаженная женщина подошла к ночи…
Черный бархат протянул ей свои объятия…
Клодия… Клодия…
Odi et amo. Excrucior!
Клодия…
Клодия…
Ненавижу и люблю…
Ненавижу и люблю…
Ненавижу и люблю…
Муука!…
Клодия…
Odi et amo. Quare id faciam, fortasse requiris. Nescio, sed fieri sentio et excrucior.
Клодия… Клодия…
Ненавижу и люблю
люблю… Ненавижу… люблю.
Как?..
Не знаю…
Никак.
Му-ука…
Odi et amo.
Клодия.
О проекте
О подписке