Париж, бывшая Франция
Пригород, неконтролируемая территория
21 мая 2036 года

Бело-лунного цвета «Рейндж Ровер» – оказался в числе тех машин, которые погрузились на паром, чтобы плыть через Ла-Манш тем же путем, которым в свое время плавал Д’Артаньян и его друзья – из порта Дувр в порт Кале. Паром был скоростным, в отличие от многих других пассажиров, которые поднялись наверх, чтобы пропустить по стаканчику, из «Рейндж Ровера» никто не вышел.

В Кале, на выезде, документы почти не проверяли. Проверяли дешевые машины, грузовики… именно в таких могли быть беженцы… точнее, не беженцы, а мигранты или, не дай бог, такфириты, задумавшие очередное кровавое деяние на своем пути к Аллаху. Но если бы даже «Рейндж Ровер» и проверили – у его пассажиров были полностью выправленные документы и на себя, и на машину, и даже на оружие. Они были зарегистрированы как операторы частной военной компании, имевшей инкорпорацию в Варшаве, и имели полное право на транзитный провоз незаряженного группового оружия и заряженного личного. Люди в «Рейндж Ровере» не раз пересекали границы и знали все тонкости этого дела.

Выехав за Кале, убийцы подняли беспилотник и поехали по дороге в Париж – беспилотник нужен был на случай неприятностей впереди.

Франция в эти годы сильно различалась. Наверное, можно было говорить о нескольких Франциях… да и не только Франциях, надо сказать…

Те местности, которые контролировал «Национальный фронт»^[37], были полны жизни. На полях работали люди, трудилась техника, за поясом у многих был пистолет, а в машинах лежали и автоматы, у многих были трофейные «калашниковы», которые до сих пор отлично делали свое дело. В городках велась торговля, можно было перекусить и выпить кофе. У дорог не торговали всем, чем попало, и те, кто хотел что-то купить, шли на рынок. Работали и предприятия… в общем, нормальная жизнь, насколько она может быть нормальной после гражданской войны. Баррикады на дорогах, укрепленные посты, проверки документов, бронетранспортеры. В одном месте они видели выведенные на возвышенность, на прямую наводку танки «Леклерк» – с этой позиции они запросто могли обстреливать долину…

Ближе к Парижу свидетельства нормальной жизни стали уступать свидетельствам жизни ненормальной, страшной, но упорной и цепкой, как рак, все разъедающей, как ржавчина…

Первым свидетельством постигшей страну катастрофы были придорожные базары. Они так и тянулись по обе стороны от дороги, там, где это было возможно. Дети, босоногие и оборванные, черные и белые, моментально облепляли машины, как только они останавливались, предлагая все, что угодно, – от поддельных, а может, даже и настоящих золотых украшений до остановиться и переспать с молоденькой девственницей. Не было никакого сомнения в том, что тот, кто здесь остановится, скорее всего найдет здесь свой конец, сгинув без следа, как в болоте…

По обе стороны от дороги дымили костры. Обглодав некогда сильнейшую в Европе страну, как падальщики обгладывают до костей тушу павшей клячи, «французы» разных цветов кожи, которых напускали в страну едва ли не больше, чем коренных жителей, перебирались поближе к дороге, которая становилась источником жизни. Где-то стреляли, может, проверяли автомат, а может – и на поражение…

Через городки, некогда полные жизни, следовало проезжать как можно быстрее, ни в коем случае не останавливаясь. Любая остановка – смерть, бросятся, как стая волков на отбившегося лося. Вой муэдзинов с построенных то тут, то там минаретов – эти минареты были как сторожевые вышки на захваченной территории, они столбили то, что уже принадлежало им, и с них – удобно было смотреть на то, что им еще не принадлежало, но, несомненно, будет принадлежать. Столпотворение на дорогах – рев ослов и мулов, которых завезли сюда с Востока, чтобы не тратиться на бензин, вязкая каша побитых, кое-как восстановленных машин: когда наступало время намаза, водители бросали машины на дороге и прямо на обочине расстилали молитвенный коврик. Халяльные едальни – там подавали рис, шаурму собачью и баранью (собачью выдавали за говяжью, и мусульман это почему-то не смущало), какие-то африканские блюда. Стада коз и овец паслись на некогда благодатных полях близ Луары, в некогда дорогущих замках времен Людовиков стояли вооруженные до зубов джамааты. Около едален не протолкнуться от машин и мотоциклов, много японских и китайских пикапов, на них защищенные самодельной броней и щитами из труб большого диаметра пулеметы, старые, но смертоносные. Иногда эти машины начинают движение и несутся по автостраде неведомо куда, занимая все полосы движения – кажется, что это сцены ливийской и сирийской гражданских войн, которые теперь разыгрывались здесь, в долине Луары, как проклятие и месть тем, кто затевал «распространение демократии за пределы Европы». Совершенно не видно женщин, тех самых легендарных французских женщин, о знакомстве с которыми мужчины разных национальностей рассказывали друг другу с придыханием и нередко врали. Никто не смел больше выйти на улицу без паранджи, и даже в парандже было опасно. Чтобы женщина могла ходить по улице в безопасности, ее должен был сопровождать мужчина из родственников. Если же не сопровождает – значит, мужчины из родственников не ценят эту женщину, а если не ценят – значит, могут не ценить и другие мужчины. Логика в таких рассуждениях была абсолютной.

Никаких дорожных указателей здесь не было – их здесь не было еще во времена существования единой Франции: их срывали бандиты из мигрантов, чтобы полицейские не могли ориентироваться в районе и понять, где находятся те, кого нужно арестовывать. Люди, сидевшие в «Рейндж Ровере», вывели на экран программу ориентирования «Лунный путь» китайского производства, чтобы не заблудиться^[38].

«Лунный путь» привел их к некоему заведению, расположенному прямо у дороги и построенному на том месте, где раньше была только заправка. Теперь там была не только заправка, но и едальня, около нее стояли пикапы с пулеметами, и проезжавшие мимо люди прибавляли скорость, моля Иисуса, Аллаха и всех богов, какие только были, чтобы упоротым моджахедам не пришла в голову идея пострелять из пулеметов по машинам на шоссе. Просто так, ради прикола. Судя по обгорелым и сброшенным под откос машинам, иногда такая мысль им приходила в голову.

«Рейндж Ровер» свернул с дороги, проехал вперед и остановился у крайнего пикапа, на котором был установлен «Браунинг М3», видимо, снятый с подбитого вертолета. Из машины никто не вышел, потом сзади, кустарно бронированный «Унимог» сдал назад и перегородил дорогу…

«Рейндж Ровер» замер на месте. Никто из него не выходил…

Минут через десять, в ходе которых стороны мерились крепостью нервов, из едальни окруженный головорезами вышел человек. Ему было под пятьдесят, но он сохранял приличную форму… лишний жир если и был, то он облегал накачанные мышцы и крепкие кости: этот человек с длинной, торчащей во все стороны бородой был похож одновременно на джинна из сказок и на оставившего ринг боксера. Из оружия у него был позолоченный НК МР5К, на ремне на животе, устаревший к этому времени, предельно укороченный пистолет-пулемет. Он мог происходить либо из Германии – там делали небольшие подарочные серии для шейхов Залива, либо из Пакистана – там позолоченные и посеребренные МР5К выпускали в гораздо больших количествах. Судя по прикладу, он был не складной, как на германско-американской версии, а выдвигался, как на обычном МР5, – это был пакистанский вариант.

Окружавшие его люди были вооружены разномастно и бедно, у большинства из них были винтовки G3 пакистанского или турецкого производства – второе работало до сих пор. Такое оружие было минимально необходимо для противостояния специальным войскам, вооруженным часто кейсовым оружием и поголовно имевшим средства защиты, которые патрон 5,56 не брал. Это же оружие прекрасно подходило для уличных боев, когда надо стрелять по противнику в машине или за машиной, когда надо пробить стену или вести сосредоточенный огонь по вертолету врага. Ни один полицейский бронежилет не мог устоять перед этой пулей, к тому же существовал огромный выбор патронов к этому оружию, в том числе охотничьих, которые дают очень нехорошие ранения. Короче говоря, хорошее оружие для партизанской войны.

На втором месте был его величество «калашников»… уникальное оружие, остающееся в строю вот уже почти сто лет. Поразительно простой, легкий, доступный даже совершенно неграмотному подростку из пригородов, с более приемлемой отдачей, чем G3, особенно если ты подросток или просто низкого роста – безотказный. С более-менее современным прицелом он был опасен и сейчас, особенно его достоинства проявлялись в войне в урбанизированной местности – большая часть стен его пулям все же поддавалась, мог он и машину остановить. Вдобавок это оружие было привычным для бесчисленного сонма исламских партизан, моджахедов, оккупировавших Европу. И еще его проще было перевозить в машине, особенно если был складной приклад.

Из пулеметов были MG3, старые добрые МАГи и «калашниковы», из снайперских винтовок – многочисленные охотничьи затворные винтовки и полуавтоматы типа BAR и румынской PSL. Конечно же, не обходилось без РПГ-7, этой поистине незаменимой носимой артиллерии партизан, и крупнокалиберных пулеметов на машинах. Встречались ДШК, М2, М3 и даже румынские КПВТ, страшные по своей разрушительной силе.

Несмотря на внешне грозный вид банд, их фанатичность, многочисленность, отмороженность и поддержку местным населением, при желании их можно было разгромить за несколько недель. О чем речь, господа. Даже с учетом распада армии, выхода из строя технически сложных систем вооружения все равно можно было. Пусть нет Предаторов и F16 (простите, «Миражей» и «Рафалей») над головой, пусть стоят из-за отсутствия запасных частей танки и БМП – все равно. Максимум, что было у этих воинов Аллаха – снайперы с ночными прицелами, и то не самого последнего поколения, и, возможно, немного термооптики, которую они купили на доходы от нарко- и работорговли, сильно упавшие, кстати, из-за затоваривания рынка. Что они могли противопоставить снайперским винтовкам с баллистическим вычислителем, которые позволяли гарантированно поражать одиночные цели на расстоянии до двух миль? Минометы и мины с лазерным наведением? Бесшумные парапланы с компактными электрическими двигателями. Индивидуальные ракетные ранцы? Легкие самолеты с несколькими пулеметами? Кейсовые пулеметы, заливающие все огнем на скорострельности тысяча пятьсот в минуту? Миниганы? Наконец, тысячи профессионалов, прошедших ад локальных войн, не связанных никакими правилами ведения боя и не собирающихся никого оставлять в живых?

Медленно, но верно – вперед. Первыми выставляются снайперы, они методично ничтожат противника весь день, под прикрытием беспокоящего пулеметного обстрела выбирают одного за другим. Затем ночью, когда почитатели Аллаха Всевышнего, совершив последний за день и последний в своей жизни намаз, уложатся спать, вперед выдвигаются небольшие группы. Тихо, методично, используя совершенно бесшумные ЭМП и приборы ночного видения, страхуя друг друга, начинают чистить – улица за улицей, дом за домом. Утром на зачищенную территорию продвигаются снайперы, занимают позиции, чтобы уничтожить новые сектора, если же полностью зачистить не удалось – отход и на следующую ночь повтор. Рано или поздно это сработает, потому что дикарь, даже дикарь с «АК-47» – не может противостоять солдату в двадцать первом веке. Ошибкой ваххабитов было гордиться тем, что они изгнали войска харбиев из Ирака и Афганистана. Да, они изгнали, но это была не их сила, это была слабость американцев. Американцы воевали, сами связали себе руки многочисленными инструкциями и правилами – и ничего удивительного, что проиграли. Ошибку свою моджахеды познают очень скоро, когда нарвутся на нас на Кавказе и на пространстве будущего Мавераннахра. Мы, если и получали какие-то приказы о правилах ведения боевых действий, тут же посылали их на хр… ну вы поняли, в общем, куда, и валили всех, кто попадал в прицел… и правых, и виноватых. Аллах разберет своих, они сами это говорили… а нам на том свете ловить и в самом деле было нечего…

Однако уничтожать банды не спешили – даже «Национальный фронт» не спешил продвигаться вперед, закрепляясь на тех территориях, которые были ему хорошо известны. Ваххабитские банды, албанские дилеры, отряды самообороны, состоявшие из выходцев из парижских мигрантских пригородов странным образом вписались в новое европейское общество, нашли свой ландшафт и свою нишу и нужны были самым разным игрокам на этой доске. Например, все эти вооруженные банды строго контролировали миграцию: им совсем не были нужны конкуренты. Банды албанских наркодилеров патрулировали итальянское побережье и расстреливали из пулеметов лодки с беженцами: для того, чтобы перебраться в Европу, нужно было платить, и платить немало, это был их хлеб, их заработок – и тех, кто пытался пробраться в Европу бесплатно, ждала страшная смерть в водах Эгейского моря. Албанские наркодилеры поддерживали порядок на контролируемых ими территориях и поставляли наркотики тем, кто в них нуждался, на плантациях у них работали рабы, но рабов тоже было строго ограниченное количество, потому что банды моджахедов, продававшие людей в рабство, следили за тем, чтобы не было излишка рабов и цены не упали. Наконец, банды строго следили, чтобы в Европу не попадало ничего радиоактивного и не было людей с лучевкой – они понимали, что такое лучевая болезнь, и сами болеть не хотели: если даже кому-то из беженцев с лучевкой удавалось пробраться, бандиты расстреливали их на месте по обнаружении… Все понимали, что война с исламским подпольем, с этой страшной переселенческой ордой, будет означать расовую и этническую войну на уничтожение в самом сердце Европы, а потом на ослабленного бойней победителя хлынет голодная и отчаянная орда с Востока и из Африки, потерявшая всякую надежду. Люди, одичавшие до потери человеческого облика, с лучевой болезнью, с многочисленным потомством. Европейцы подумали и выбрали минимальное зло из возможных: предоставили европейским мигрантам и албанским наркодилерам экологическую нишу и дали возможность ее защищать. Пока все шло нормально, если не считать понятных эксцессов на дорогах. У европейских мусульман был даже иной ислам, где не все объявлялись моджахедами, покорившими Европу, а те, кто умирал сейчас от лучевки за Периметром или сражался в бессмысленных истребительных войнах, считались отверженными самим Аллахом и недостойными спасения…

Главарь бандитов – сытый, довольный и правый – встал перед «Рейндж Ровером», положив руку на свой автомат. В машине открылась дверь и навстречу ему вышел один из «близнецов» – тот самый, у которого лицо было белым, как у мертвеца или человека, прошедшего курс лечения от лучевой. У него не было бороды, и это заставило некоторых из боевиков положить руки на свое оружие.

– Ас саламу алейкум… – приветствовал он командира боевиков.

– Ва алейкум, – прогудел бородатый боевик, явно довольный собой и своим статусом, и своей жизнью. – Скажи, исповедуешь ли ты истинную веру, чтобы мы знали, что с тебя взять, закят или джизью^[39].

Удивительно, но разговор шел на английском, так как французский к этому времени почти вымер и большинство людей в Европе общались на различных вариантах английского. Существовал французский английский, немецкий английский, арабский английский и даже русский английский. Вот такой вот лингва франка.

– Я принадлежу к вере моих отцов, – сказал белолицый, – и мне плевать, какую веру считаешь истинной ты и твои люди. У меня к тебе дело.

– Дела бывают у людей, – сказал бородатый, – а ты не человек, ты кяфир, который посмел оскорбить Аллаха Всевышнего своими словами. У меня найдется для тебя работа на ферме. Поскольку ты выглядишь образованным, я сразу дам тебе в подчинение десяток рабов. Они совсем тупые, и им нужен кто-то, кто бы следил за ними, но если твой рот еще раз изрыгнет хулу на Аллаха Всевышнего, клянусь, я отрежу тебе язык. Погонять рабов палкой ты сможешь и без языка.

– Обречен на погибель тот, кто не следит за своим языком и клянется Аллахом, давая обещания, какие он не в силах выполнить. За моей спиной больше ста килограммов октола, и клянусь Аллахом, я не убоюсь смерти, в отличие от твоих головорезов, давно переставших быть моджахедами.

Смех, а до этого многие моджахеды хохотали, как гиены, откровенно наслаждаясь, как их главарь играет с глупым кяфиром, подобно кошке с мышью, сразу поутих. Откровенно повеяло могильным холодом.

– Кто ты такой? – спросил главарь боевиков, искренне надеясь, что проклятый Муса, с которым они конкурировали на рынке наркотиков, не подослал ему смертника.

– Я посланник шейха Салима аль-Арнаута, и если тебе ничего не говорит это имя, то я, пожалуй, нажму на кнопку.

– Я знаю шейха Салима аль-Арнаута, – быстро сказал командир боевиков. – Но сильно сомневаюсь, что знаешь его ты. Какие дела могут быть у шейха Салима аль-Арнаута с кяфирами, которым ты, несомненно, являешься?

– Об этом шейх даст отчет Аллаху Всевышнему в тот день и час, когда предстанет перед ним, но никак не тебе. – Бледнолицый достал из кармана рубашки миниатюрную карту памяти для мобильного или фотоаппарата. – Если ты не веришь мне, посмотри, что тебе скажет сам шейх, а потом и говори. Клянусь Аллахом, излишество в словах не менее опасно, чем излишества в еде или удовольствиях.

Командир боевиков взял флешку, поднес к глазам – он был подслеповат. На флешке и в самом деле была отметка шейха – трилистник мужского растения марихуаны. Шейх Салим аль-Арнаут, то есть Салим из Албании, был героем исламской уммы, праведником перед лицом Аллаха Всевышнего, потому что именно он и его люди почти без всякой поддержки искоренили в Албании, на его родине, всякий куфар, такие его виды, как коммунизм, либерализм, демократизм и безбожный национализм, они избавили людей от диких предрассудков, вывели их из отвратительного Аллаху состояния джахилии и, провозгласив весть о Суде и Часе, создали Исламский халифат Арнаут, простиравшийся на большую часть Балкан^[40]. Шейх Салим аль-Арнаут обладал большим авторитетом, потому что у него была почти что настоящая армия, в которой были танки и даже самолеты. Только он в последнее время болел и отходил от дел. Мусульмане всей Европы делали ду’а^[41] за его выздоровление.

Проигнорировать флешку шейха Арнаута было нельзя. Твои же сторонники убьют тебя, если такой человек, как шейх Арнаут, выпустит фетву и признает тебя действующим не по воле Аллаха.

И потому командир боевиков осторожно достал флешку и вернул ее подателю.

– Прости брат, если я обидел тебя неосторожным словом, – сказал он, – но нам здесь приходится иметь дело с кяфирами, и мы ожесточились сердцами. Шейх поручился за тебя, и лучшего поручительства нам не надо. Говори, что тебе надо, брат, мы все сделаем. У меня тут больше тысячи людей.

– Благодарю, но мне пока не нужен даже десяток. Возможно, мне потребуются вертолет и люди, которые могут последить кое за кем в самом Париже.

– Все, что у меня есть, – твое, брат. У меня есть вертолет…