Север России. 1 мая 2020 года

Самолет был довольно старый, ушатанный, но еще годный. «М28», польский, в США он носит обозначение «С145А», и активно используется спецназом… точнее, использовался в Афганистане.^[7] В оригинале он рассчитан на пятнадцать парашютистов с тяжелым грузом, сейчас мест было только десять. Сзади у широченного, американского стандарта грузового люка была установлена пулеметная спарка из двух пулеметов «М50»,^[8] около них находился пулеметчик – совсем как в Южной Родезии, только тогда в качестве платформы использовалась Дакота. Пристегнутый широким фалом, чтобы не вывалиться, пулеметчик бездумно смотрел на сырую, цвета прелой селедки, искореженную варварской добычей полезных ископаемых землю. То тут, то там попадались яркие мазки буровых, сломанные и брошенные за ненадобностью китайские самосвалы – это оживляло пейзаж. Открытый настежь люк нес в самолет запахи сырости, нефти и гари…

– Долго еще? – проорал Алекс, стараясь перекричать моторы и гудящий воздух.

Пулеметчик показал на пальцах полчаса. А потом неизвестно чему улыбнулся…

И чего тут смешного, спрашивается…

Чтобы отвлечься, Алекс отвернулся и бездумно уставился в окно…

Цена на нефть на торгах в Нью-Йорке вчера перевалила за двести сорок долларов за баррель, это новый годовой рекорд. По всему Ближнему Востоку бушует террористическая война. Каждая караванная проводка – как боевая операция, то и дело обстреливаются вышки, резервуары, подрываются трубопроводы… Под угрозой добыча в Каспийском море, точнее, не добыча, а транспортировка. Афера по сланцевой нефти была раскрыта окончательно: долгие годы нефтедобытчики сознательно занижали себестоимость нефти: оказалось, что себестоимость уже на скважине превышает девяносто долларов за баррель. И это – если не считать отдаленные экологические последствия – если закладывать их, то как минимум сто тридцать и без гарантий. Понятное дело, что Америка, пусть и из последних сил, будет брать под контроль любые месторождения, до которых в состоянии дотянуться. И понятное дело, что при цене двести двадцать – двести сорок за баррель у нефтяных компаний найдется чем заплатить парням, обеспечивающим безопасность…

Круговорот денег в природе. Парни в тюрбанах качают свою нефть и нанимают ублюдков с бородами и «АК-47», чтобы нефть стоила дороже – как можно дороже. Чтобы подрывать танкеры и месторождения друг друга. Их нефтяные компании нанимают их, чтобы они охраняли месторождения, чтобы можно было качать нефть и зарабатывать на этом. Разница если и есть, то небольшая…

Черт…

Кружилась голова. Крайняя контузия в Казахстане давала о себе знать. В принципе, можно было послать все подальше и уйти. У них в компании, как и в САС, предельный возраст оперативника сорок лет, далеко не во всех так. Дальше ты можешь быть инструктором, советником, менеджером, но не оперативником. Но когда ему предложили Россию, он согласился. Причины этого он держал глубоко в себе…

Черт бы все побрал…

* * *

Их самолет жестко ударился колесами о бетон, пробежал немного и пополз на стоянку. Его никто не сопровождал, через окно были видны вперемешку «Боинги», какие-то русские самолеты и грузовики – Кандиды, Кубы^[9] и «С130» в гражданской версии «L100». Сам аэропорт представлял собой современное, модерновой архитектуры здание, в котором крыша была изогнута наподобие волны. Однако поставленные кое-где около самолетов вооруженные охранники да заграждения из мешков с землей HESCO навевали воспоминания о Баграме.

Только гор здесь не было. Лес, переходящий в суровую, северную степь, да неприветливое серое небо…

Второй Багдад…

На стоянке их ждали три внедорожника «Тойота Ленд Крузер 300». Матово-белые, с тонированными стеклами, чуть просевшие вниз – наверняка бронированные. Четвертым стоял микроавтобус «Фольксваген» в дорогой, полноприводной комплектации.

Человек, известный в тесном мире частной военной охраны, проще говоря, наемников, как Алекс Сэммел, стряхнул с багажной полки большую черную сумку. Пулеметчик отодвинул турель своего оружия в «походное» положение, и Сэммел без труда спрыгнул на бетонку. Мельком отметил, что под ногами цвет бетона несколько отличается кляксой – как будто чинили место подрыва.

Из «Тойоты» показались охранники. Следом выбрался сам Ларс Густаффсон – мощный, седой, с костистым носом на вытянутом, лошадином лице. В молодости он, наверное, был совершенным уродом, но сейчас седая, не по-уставному длинная шевелюра облагораживала его лицо, делая его похожим на университетского профессора, которым он не был. Швед по национальности, он родился в соседней стране, в Норвегии, и проходил подготовку в SEAL, потому что служил в норвежском подразделении морского спецназа. Из Литтл-Крик он вернулся с запиской – заберите его, а то мы сами его заберем. Проявил он себя в Афганистане – там, где стояла его часть, его именем пугали детей. Из армии его, конечно, быстро вышибли – то, что он делал, не имело никакого отношения к толерантности, даже боком. Но работу он нашел сразу – благодаря старым знакомым из Литтл-Крик. Сэммел менял его на очень высокой должности – менеджера региона.

– Салам алейкум… – сказал он.

– Ва алейкум ас салам… – у шведа были длинные и сильные руки, как у обезьяны, и с ними он был поразительно силен и быстр, – а я-то думал, кого пришлют. В офисе все хранили загадочное молчание…

– Это ссылка или повышение? – спросил Сэммел.

– Да как сказать. Если тебе нравится читать газету без света в три часа ночи, то это твое место, брат. Что касается меня, то я здесь замерз.

– Замерз?!

– Точно, – швед подмигнул, – хочу погреть свои старые кости. В каком-нибудь горячем местечке. Это все твои вещи?

– Да.

– Тогда бросай их в тачку и поехали…

Алекс обернулся, чтобы посмотреть на своих людей-контрактников, которые ехали на замену. Это были его люди, и он был обязан позаботиться о них.

– Не переживай, брат. Бус для них, он отвезет их на базу. А нам – в офис. Садись…

Алекс перевел взгляд на здание аэровокзала и вдруг понял, что вон та вон черная точка на краю крыши – это снайпер. Снайпер, скорее всего, с винтовкой-полтинником, который прикрывает летное поле. Наверное, он не один.

– Чего уставился, поехали… – нетерпеливо крикнул швед.

* * *

На трассе конвой развил скорость в сто десять в час – километров, конечно, не миль. Дорога летела под колеса, все это снова чертовски напоминало Багдад, только вместо песка и нищих хижин – зелень, перемежающаяся кое-где пустошами и стальными нитями трубопроводов. Зеленый и серый вместо желтого и бурого цветов. По обочинам стояли полицейские машины, русские, у полицейских были армейские автоматы и бронежилеты открытого ношения, сами полицейские машины представляли собой внедорожники, похожие на китайские. Их они не тормозили, несмотря на то, что скорость они явно превышали. Все это опять-таки напоминало Багдад, где главным правилом движения было жми на газ, пока машина едет, да посильнее, парень. Здесь было много грузовых машин, в основном бескапотных, европейских и китайских. Легковые тоже были европейские, много дорогих внедорожников. Судя по всему, русские предпочитали «Тойота Ленд Крузер» и «Порше Кайенн». Не было похоже, что тут идет война.

Тогда зачем снайперы? Зачем заграждения на поле? Зачем здесь самодельные ганшипы?

– Тихо здесь? – спросил Сэммел.

– Все относительно. В офисе поговорим…

* * *

Город оказался одновременно и красивым, и в чем-то необычным, и в то же время уродливым. Уродливым в нем было то, что не было меры – много красок, много вызова, много цвета. Больше ничего уродливого не было, кроме советских домов-скворечников, мимо которых они проскочили на скорости – такие были в Кабуле. А так… город и окрестности были плоскими, без гор и холмов, улицы довольно широкими, строения в основном необычной архитектуры. Мелькали знакомые названия – он увидел логотип «Метро», крупной европейской продовольственной сети. Машин тоже было много, правила движения в основном соблюдали. Здания советской еще архитектуры перемежались с чисто европейскими, шикарными. Было видно, что в городе водились деньги – и немалые.

Тогда что тут не так?

Они проскочили мимо высотки с логотипом «Халлибертон»^[10] – и свернули куда-то во дворы. Почти сразу же остановились – чек пойнт, мешки с песком, охрана. У охраны открыто автоматическое оружие.

Густаффсон не опустил стекло, а приоткрыл дверь: машина была бронирована, стекла не опускались.

– Один человек со мной.

– Ларс…

Алекс протянул пластиковую карточку. Теперь тут менеджер он – и важно правильно поставить работу с самого начала. Не важно, какие порядки установил тут его шведский друг, но он считал, что порядок должен быть один для всех, безо всяких исключений. А начинать наводить порядок надо с себя, и предъявлять карточку как рядовой работник – неплохое начало.

– Спасибо, сэр, – охранник прокатал карточку, – добро пожаловать…

Машины сразу свернули направо и остановились. Забор был высоким, не меньше десяти футов, бетонным и с системой контроля периметра, а кроме того, лишние взоры отсекало натянутое белое полотнище, трепетавшее от ветра. Что, все так серьезно?

Подозрения усилились, когда они прошли в холл. Здание раньше явно не было предназначено для размещения такого рода служб и не было рассчитано на такие меры безопасности. Весь холл был перекрыт кирпичной стеной, в ней было две двери. Одна, очевидно, открывалась только изнутри, а рядом с другой был терминал системы доступа. Доступ осуществлялся методом двойного контроля – карточка и отпечатки пальцев.

Они прошли внутрь. Здание было шикарнее, чем обычно выделяется для охранных служб: чаще всего им перепадает какое-нибудь здание с вынесенными рамами, казарма, в котором еще не осела пыль от перестрелки, а они уже закрывают окна, системщики тянут кабели и настраивают связь, стены закрывают толстой пленкой – и вот у вас появляется некое подобие уюта в раздолбанном нахрен войной мире. Здесь на стенах были обои, кабели не ветвились под ногами, не было следов от пуль и работали кондиционеры. Несмотря на то что это север, под солнцем было уже жарковато.

– Окна открывать нельзя… – прокомментировал швед, – налетят насекомые, потом не выведешь и покоя не будет.

– Что за насекомые?

– Увидишь. Нам сюда…

В приемной была ассистентка, довольно миленькая, русская на вид. Ларс прошествовал мимо, буркнув «кофе». Он был известным грубияном, но женщины его любили…

За дверью был обычный кабинет чиновника средней руки. С жалюзи, прикрывавшим бронированные стекла, кондиционером, картой и проектором, столом для совещаний. На столе целых два стационарных монитора и «тачбук», защищенный армейский компьютер, ни к чему не подключенный. Швед немедленно поставил его на подключение, показал на ряд стульев.

– Одежду бросай сюда. Пара часов есть, потом поработаешь сам – у меня все-таки два дня еще здесь. Завтра представлю тебя тем, с кем придется работать.

Сэммел огляделся.

– Черт, почему-то хочется обратно. В какой-нибудь долбаный «-стан».

– Как скажешь, друг. Как скажешь…

Вошла ассистентка, с кофе и кофейником. Не говоря ни слова, поставила все на стол и удалилась. Кофе был вкусным – «якобс», европейский, не та американская дрянь из кофе-машины, по вкусу напоминающая настой на сигаретных окурках…

– Вопросы есть?

Сэммел хмыкнул:

– Это еще мягко сказано. Что здесь ко всем чертям происходит?

Швед кивнул:

– Отличный вопрос. А главное – своевременный. Ты видел полотно на входе?

– Да.

– Его повесили после того, как на одной из башен – это тут так высотные здания зовут – мы обнаружили лежку снайпера. Он, видимо, пришел на рекогносцировку, но не знал, что у нас есть прибор, засекающий оптику. Работает он круглосуточно. С другой стороны, мы тоже облажались – взять его не смогли, спугнули. Тысяча сто метров.

Сэммел присвистнул.

– Солидно.

– Местные, автохтонные народы – почти все отличные снайперы, с детства держат оружие в руках, но дело не в этом. Нас всех заказала чеченская община.

– Чеченская община? – Сэммел подумал, что ослышался.

– Точно, она самая. Вообще-то там не только чеченцы, но мы их называем всех одинаково: чеченская община. Русские в свое время наняли их для работы на месторождениях, потому что так было дешевле. А часть – переехали сюда сами, начали здесь заниматься бандитизмом. Эксон Мобил с ними настрадалась, хотела вышибить к чертовой матери – так они устроили митинг, сукины дети. А местный комиссар ЕС пригрозил, что если их не наймут обратно, то Евросоюз введет санкции против Эксон Мобил. Такие вот дела. Пока забирай этот компьютер, я тебе поставил доступ в центральный файл. Вон там комната отдыха, садись и читай. А я тут пока порешаю…

* * *

После часа с лишним, проведенных в изучении центрального файла, содержащего данные по системам и процедурам безопасности, применяемым в регионе, и участия в оперативном совещании, Сэммел почувствовал, что еще немного – и голова его точно взорвется.

Все началось в 2017 году – по злой иронии судьбы ровно через сто лет после начала русской коммунистической революции. К власти совершенно неожиданно пришли прозападно настроенные политики, поддержанные ЕС и Соединенными Штатами Америки. Они провозгласили намерение идти по пути превращения России в парламентскую демократию западного типа, свободу слова, решимость бороться с коррупцией. Прошли массовые аресты коррупционеров прежнего режима – по сведениям, предоставленным западными спецслужбами, данные были полные и вполне достаточные для обвинительных приговоров в любом суде. Тогда же Россию, видимо, по каким-то негласным договоренностям немедленно приняли в ЕС и пообещали до 2020 года принять в НАТО. Но с одной оговоркой – если у России не будет территориальных проблем и конфликтов.

Новая властная команда принялась решать проблемы с поразительной быстротой и вот на этом-то как раз и срезалась. Сам Алекс Сэммел был русским, причем русским и по отцу и по матери, и хорошо понимал, что произошло. Сначала был огромный энтузиазм, который поутих с тех пор, как Японии отдали острова в обмен на заключение мирного договора. Но это было еще не катастрофой. Катастрофой стало то, когда новое правительство приняло решение о превращении России в асимметричную конфедерацию – с предоставлением кавказским республикам и, по настоятельной просьбе, Татарстану, Башкортостану и Сибири статуса членов Союза. Слово «конфедерация» не произносилось, за основу политического устройства был взят Евросоюз: единая валюта, отсутствие границ, единые стандарты, свободное перемещение рабочей силы и капиталов, общее политическое руководство и, в отличие от ЕС, единая армия, то, о чем европейцы так и не смогли договориться. При этом сильные национальные республики, большая часть налогов остается на местах, свобода политических партий и блоков, сильная местная полиция при одновременном наличии полиции федеральной и жестком разграничении полномочий. То есть национальным объединениям был предоставлен фактически независимый статус, но под сильным общим зонтиком безопасности. Чем-то эта политическая структура напоминала даже не ЕС, а США, но ее реализация почти сразу привела к катастрофе.

Сразу взорвался Кавказ. Кавказские квазигосударства моментально объединились в непредусмотренный политической конфигурацией единый блок – Конфедерацию горских народов Кавказа. Этот блок моментально заявил права на Ставропольский край, Кубань и Ростов-на-Дону как на исконные кавказские земли. При этом чисто кавказская и в то же время христианская Осетия заявила о готовности сражаться против КГНК до последнего осетина, а Кабардино-Балкария раскололась и полилась кровь. Сидевший в Москве Высокий комиссар ЕС Альваро Беннетт не только не оценил всю опасность ситуации, но и приветствовал «пересборку Кавказа». Почти сразу начался исход русских, они собирались как раз на Ставрополье и на Кубани, где получали оружие и вступали в этнические вооруженные формирования. Вместе с ними ушли и те из кавказцев, которые служили в России, в том числе в Чечне и Дагестане. И все они тоже взяли в руки оружие.

На этом – на европейском пути России можно было ставить крест. Алекс Сэммел отлично понимал, чего никогда не простят и не поймут русские: слабости. Вероятно, конфликт на Кавказе можно было как-то урегулировать. Тем более что сменивший темпераментного и восторженного испанобританца Беннета на посту Высокого комиссара ЕС немец Хайнц Грубель недвусмысленно заявил, что продолжение дестабилизации Кавказа и Предкавказья со стороны отдельных лиц может повлечь за собой операцию по наведению мира с участием сил НАТО. После первой же поездки в кризисный регион он фактически предъявил ультиматум, и большая его часть касалась Кавказа: распустить нелегитимные органы власти, немедленно разоружить все незаконные вооруженные формирования, сдать оружие, допустить в регион международных инспекторов и следователей для расследования случаев преследования, убийств и геноцида, прекратить поддержку радикального ислама, оказать содействие в задержании лиц, исповедующих агрессивный ислам и виновных в уголовных преступлениях. Для любого, кто знает Кавказ, было понятно, что требования эти невыполнимы, и для кавказца пойти на такое – значит перестать быть кавказцем. Вместо ответа начались новые акты насилия, а потом – взорвалась Москва. Нового, проевропейски настроенного президента страны буквально разорвали в районе Останкино, куда он пытался прорваться для того, чтобы обратиться к народу. Вакханалия расправы с мгновенно ставшей ненавидимой властью превратилась в межэтнические расправы с большими человеческими жертвами. Пришедшее к власти военное правительство объявило о выходе из ЕС, объявлении на всей территории страны режима чрезвычайного положения и аннулировании всех, взятых предыдущим правительством международных обязательств. Практически сразу после этого Кавказ и Татарстан объявили о своей полной независимости, Татарстан вдобавок о том, что желает быть членом ЕС по-прежнему, а по стране прокатились погромы, грабежи и межэтнические столкновения.