Мерзкая, дождливая ночь сократила прицельную дальность до нескольких десятков метров – это если не использовать никаких современных прицельных приспособлений. А для тепловизора, установленного на «Кобре», мелкая морось давала отличный фон, на котором силуэт человека выделялся ярким пятном на монотонном сером фоне. Соболь подвел к остановившемуся и привставшему на колено человеку красное перекрестье прицела, на мгновение, ощупью включил дальномер. Шестьсот пятьдесят. Это много, тем более – ночью.
Где остальные?
Соболь подстроил прицел, жертвуя увеличением ради широкого поля зрения. Ага, вот еще... еще... и всего-то?
Четверо. И больше никого.
Это что – диверсионный отряд? Всего четверо? Не похоже. Больше это смахивает на разведывательный патруль дальнего действия, на такую же группу пластунов, как и они сами. Если чужаки пройдут чуть дальше, то обнаружат либо их засаду, либо укрытые до поры бронетранспортеры. Четверо – это совсем не та добыча, ради которой стоило бы затевать охоту, кем бы ни были эти четверо. Ежу понятно, что после того, как засада будет реализована, противник поймет, что на его группы, переправляющиеся через границу, ведется охота. И сменит тактику, затаится.
Сотник положил ладонь на плечо стрелку, Соболь, не глядя, коснулся ее пальцем четыре раза – четверо. Тогда сотник, поймав его руку, на условном языке задал вопрос. Стрелок ответил отрицательно, то есть больше никого нет.
Говорить, даже шепотом, они уже не решались.
Первый сержант едва не запнулся за своего разведчика, залегшего в раскисшей земле. Весь его немалый опыт позволил обнаружить разведчика только за пять метров, если бы это был противник, он, скорее всего, был бы уже мертв.
Первый сержант привстал на колено рядом, ревностно оберегая от грязи свою винтовку.
– Что?
– Засада, – ответил разведчик едва слышным в шуме дождя шепотом, – слева.
– На выходе?
– Да...
Первый сержант и сам подозревал нечто подобное, но конкретно ничего не заметил. Тут была холмистая местность – плоские, поросшие деревьями холмы, переходящие в перемежающиеся перелесками поля картофеля. Здесь, в этих холмах, можно было легко маневрировать, уходить от обстрела, самим наносить неожиданные удары, но в то же время здесь было раздолье и для засады противника. Проклятый лаз – в нем побеждает тот, кто застанет противника врасплох.
Рядом с шумом плюхнулся в грязь Бит.
– Засада слева, – проинформировал его командир.
Кенсилворт не пошевелился – сразу понял, что за ними наблюдают, и если до сих пор не открыли огонь – значит, неспроста.
– Уходим левее, – предложил Африканец, – это, наверное, отсечная позиция.
Опытные специалисты, имеющие за плечами британскую Индию, САСовцы сразу просчитали возможный рисунок засады. Позиция у самой границы, на кромке леса, может быть не единственной, она может превратиться в наковальню, призванную отсечь отряд противника от леса и от границы. А где-то там впереди будет молот – атакующий отряд, вероятно, с тяжелым вооружением и даже бронетехникой. Первым делом, пока это возможно, надо уйти вправо или влево, выскользнуть из пространства между молотом и наковальней и получить свободу маневра. Потом, получив ее, они смогут атаковать либо молот, либо наковальню с неожиданной позиции и за счет бесшумного оружия основательно проредить их ряды. Либо просто уйти обратно через границу.
– Влево. Ищи позиции! – решил Миддс.
– На кромке леса, босс.
– Они уходят! Левее! – прошептал Соболь, и то, что он осмелился произнести это вслух, яснее всего свидетельствовало о том, что план трещит по швам.
Сотник попытался поймать их в прицел пулемета, но видно было очень плохо. Британцы не сблизились с ними, не вошли в «мешок» между молотом и наковальней.
– Просекли?
– Или догадались...
– Идут к лесу.
– Не стрелять!
Только бы не начали стрелять сербы. Если начнут, то засада накроется уже капитально. Тут может получиться так, что эти просто скроются в лесу, может, они ничего и не видели, просто почуяли неладное и решили скрыться. Если начнется стрельба, на дальнейших засадных действиях можно поставить крест.
Огонь открыли сербы. На сей раз они дождались куда лучшей дичи. Отряд британцев скрылся в лесу, вышел из зоны огня, но примерно через двадцать минут появился другой отряд. Всё как положено – с головным дозором в три человека, у каждого из которых были приборы ночного видения. Дальше, на удалении примерно в сто метров, шли основные силы в колонну по одному. Но был еще и фланговый дозор...
Фланговый дозор состоял из трех человек, у которых был один пулемет. Вообще с каждым из дозоров – головным, фланговым, замыкающим – было по пулемету, потому что малое количество личного состава следует уравнивать усилением огневой мощи.
В левый фланговый дозор попали только усташи – военизированные формирования усташей считались намного более боеспособными, нежели боевые отряды польской эмиграции. Из поляков вообще получались плохие воины: фанатичные, готовые умереть за Польшу, но в бою неустойчивые, слабо дисциплинированные, склонные к неразумным атакам и так и не понявшие, что лучше не умереть за Польшу самому, а сделать так, чтобы за Польшу умирали другие, ее «оккупанты» – так они называли русских. У усташей же не самая лучшая военная подготовка компенсировалась хитростью и звериной жестокостью.
Как получилось так, что в начале двадцать первого века на территории просвещенной Европы активно, варварски действовали усташеские отряды? Как же так вышло, что этого никто не замечал, никто не замечал творящейся дикости, более соответствующей исполненному жестокости и фанатизма европейскому Средневековью? Да просто никто не хотел замечать, вот и всё. Хорваты вообще рождались и жили в обстановке вялотекущей гражданской войны. Ведь это были те же сербы, только перешедшие в католичество, их столицей был Загреб. Сама Великая Хорватия была краем сельскохозяйственным: много лесов, мало хороших дорог – такой край словно был создан для повстанческой войны. Кто только ни скрывался в балканских лесах – сербские четы, албанские (арнаутские) банды, активно вытесняемые из албанского королевства – вассалитета Италии, откровенные разбойники и бандиты без особых политических взглядов. Созданные адвокатом (поглавником) Павеличем для геноцида сербов, теперь эти отряды превратились в нечто вроде параллельной армии, а в сельской местности подменяли полицию и выполняли роль отрядов самообороны. Самообороны от тех, кто скрывается по лесам. Дети, в семь-восемь лет получавшие свое первое оружие, становились усташеским пополнением, усташи казались им защитниками, спасающими село от набегов. И самое страшное, что если не смотреть на картину в целом, – то так оно и было.
И потому четников не пугали ни чужой лес, ни дождь – они сами не раз, еще будучи пацанами, участвовали в прочесывании в лесу и знали, что делать, чтобы остаться в живых. Они шли короткой цепочкой, пустив вперед самого молодого, дальше шел командир дозора, дальше – пулеметчик, он шел последним, чтобы в случае чего успеть занять позицию и прикрыть остальных. Шли они, не видя основного строя и ориентируясь лишь по компасу и едва слышному шуму, доносящемуся оттуда, где шла колонна. Каждые десять минут к ним высылали посыльного из основной колонны – это было связано с тем, что в пограничной зоне следовало соблюдать радиомолчание.
Сербы рискнули – они расположились так близко к основной тропе и замаскировались так хорошо, что, несмотря на весь свой опыт, фланговый дозор усташей их не заметил. Прошел буквально в нескольких шагах, оскальзываясь на мокром склоне холма, едва заметный в темноте и пелене мороси.
О том, что нет посыльного, хорват побеспокоился не сразу – они шли вперед еще минут пять, прежде чем командовавший дозором поглавник посмотрел на часы. Затем вспомнил, когда последний раз к ним прибегал посыльный – с того времени прошло двадцать три минуты.
– Где посыльный? – спросил он, резко остановившись.
Никто не ответил.
– Франтишек, живо до поглавника!
Но не успел Франтишек – молодой хорват, только год назад ставший полноправным усташом и ушедший в лагерь лишь потому, что в его родном селе не было работы – пробежать и несколько метров, как ночь взорвалась паутиной огненных трасс. Одна из них сразу же нашла Франтишека – и он рухнул там, где стоял, орошая своей кровью ставшую враз негостеприимной польскую землю...
– Босс!
Первый сержант и сам видел, что произошло – и видел, и слышал. Но теперь они вышли из-под удара и были готовы нанести ответный.
– Фрукт, прикроешь. Остальным работать засаду.
– Где бэтээры?! Где они, мать их?!
– Выдвигаются! Застряли!
– Мать их в дыхало!!! Пусть на руках вытаскивают!
План летел ко всем чертям. Сербы недостаточно далеко отпустили основные силы хорватов от своих позиций – и теперь получилось, что хорватам удалось сблизиться с ними, а вот от позиции казаков, где их ждали пулеметы – верный козырь в любой игре, – наоборот, было слишком далеко. Нет, пулеметы до них очень даже добивали, а вот ночной прицел на такой дистанции уже был бесполезен...
Сняв бесполезный прицел, сотник бил по вспышкам, пытаясь подавить прежде всего пулеметчиков противника. Пулемет содрогался, одну за одной выпуская короткие очереди, каждый третий патрон в ленте был трассирующим – и при каждой очереди то один, то два светляка, каждый размером с шаровую молнию, летел в сторону поляков. Но Велехов ничуть не сомневался в малой эффективности такого огня – он бил по целям, которые не видел, никто не корректировал его прицел. Если он кого-то и мог зацепить, так только случайно...
– Где броня?!
Откуда-то сбоку и с тыла глухо забухал крупнокалиберный одного из бронетранспортеров – не в силах выбраться из раскисшей каши, казаки открыли огонь вслепую, больше для того, чтобы напугать противника. КПВТ тоже бил трассерами, красными, и каждый трассер был как маленькое солнце...
В последний раз лязгнув, умолк ПКМ. Сотник повернулся, грязный, измазанный с головы до ног, с дико сверкающими глазами.
– В атаку, казаки!
Подхватив лежащий рядом автомат, он встал в полный рост и, оскальзываясь в грязи, побежал вперед...
Что ночной, что тепловизорный прицелы на винтовках британцев работали почти на предельной дальности, давая вместо четкой картинки мутные разводы, в которых с большим трудом можно было опознать человеческие фигурки. Сербы были в заранее отрытых окопах, и это еще больше затрудняло охоту, слишком мала была видимая мишень.
Плюсом для британцев было то, что в горячке боя на них никто не обращал внимания.
Бронетранспортеры первым заметил Фрукт. Снайперы засели на деревьях, а он остался внизу, прикрывать их. Найдя подходящую позицию, он направил пулемет туда, откуда можно было ждать подкреплений – в сторону казарм пограничной стражи, которые, если верить картам, находились в нескольких милях отсюда. Дороги все развезло, вряд ли русские успеют сюда быстрее, чем через полчаса, даже если они знают про перестрелку. Фрукт оторвался от пулемета, чтобы осмотреться, и увидел едва заметные темные тени в поле, примерно в километре от их позиции. Он привстал, чтобы разглядеть их – в этот момент один из бронетранспортеров открыл огонь.
В темноте это выглядело страшно. По-настоящему страшно, не так, как в обычном бою – там тоже стреляют трассерами. Но не так. Отдельных трассеров видно не было – просто раздался грохот, и словно раскаленная, прямая дуга электрического разряда пролегла между бурчащей дизелем черепахой и склоном, где шел бой. И там, куда уперлась эта дуга, во все стороны полетели искры. А потом это произошло еще раз. И еще...
Команду на отход голосом давать было поздно, поэтому первый сержант просто вырвал из кармана разгрузочного жилета стакан одноразовой ракетницы, дернул за кольцо. Ракетница больно отдала в руку, плюнула в небо сгустком огня, миг – и красный светляк повис над полем боя, качаясь на парашютике и освещая мерцающим алым светом всю картину ночного боя – трассы очередей, вспухающие на склоне среди деревьев разрывы гранат, животный вой и ор с обеих сторон.
Пустив ракету – сигнал общего отхода, возможно, уже бесполезный, сержант полетел с дерева вниз и сделал это как нельзя вовремя – по веткам деревьев, пока по самому верху, протарахтела пулеметная очередь, на САСовцев посыпались ветки.
Кто-то толкнул сержанта в бок – оказалось, Фрукт.
– Сваливаем!
– А эти?
– Сваливаем, говорю тебе! Общий отход, пусть выкручиваются сами!
Вторая очередь легла уже ниже, пули чесанули по деревьям – смерть искала их.
Один из вырвавшихся из грязевого плена бронетранспортеров выбрался на огневую позицию. Сидевший за пулеметом урядник лихорадочно пытался понять, кто где, кто свой, а кто – противник. По идее на позициях своих был маяк – вспышка, но это по идее, а на деле вспышек этих было так много, что понять, кто где, можно было лишь приблизительно. Не решаясь использовать КПВТ, он дал очередь только поверх, чтобы пугнуть – казак начал стрелять частыми, прорезающими лес очередями из ПКТ, благо две тысячи патронов – хватит надолго...
Очередной магазин вылетел в считаные секунды, какое там прицеливание – убить, пока не убили тебя! Божедар не первый раз ходил на ту сторону, но там всё было по-другому. Ни разу они не схватывались с численно превосходящим противником накоротке. Да так, что от своих позиций до позиций противника – рукой подать. Они знали свои возможности и выбирали противника по себе, а если такового не было, просто возвращались.
Что-то плюхнулось в грязь, удивительно, но молодой серб услышал это сквозь грохот жестокого боя.
Он и сам не понял, что подняло его из окопа – нет, не взрыв. Он должен был умереть в эти секунды – в окоп и в самом деле скатилась осколочная граната. Но он выскочил из окопа, автомат выплюнул последние пули – и так, с пустым магазином, серб бросился в самоубийственную атаку.
– Живео Сербия!!!
О проекте
О подписке