Никакое дело, будь оно сложное или простое, не решается с наскока. Вперед, в атаку – это удел кавалерии. Пластун должен думать. Рассчитывать. Готовиться ко всему.
Нового есаула пока не присылали, командовал Чернов. Казаков, как всегда, не хватало, теперь на подъесаула свалились и обязанности есаула как коменданта сектора – это в придачу к его обязанностям как зама по боевой. Уставший и измотанный валящимися на него, будто из рога изобилия, все новыми и новыми проблемами, подъесаул даже не обратил внимания на то, что сотник Велехов предложил отправить на Дон грузовик, который стоял ни к селу ни к городу в расположении. Тот самый, в котором были бадяжные сигареты и оружие. Спирт сдавали сразу, потому что за спирт хорошо платили, и по вполне понятным причинам лучше было бы, если бы спирт не задерживался в расположении казачьей части. А до транспорта с сигаретами и оружием ни у кого просто не доходили руки. Взмыленный, затурканный подъесаул просто махнул рукой – езжай. Договорились, что едет сотник до Варшавы, там он сдаст сигареты на таможенный склад и востребует вознаграждение за них. Потом он заедет в ставку – так называли сборный пункт, где накапливались отряды казаков, прибывающие со всех казачьих войск и дожидающиеся распределения по секторам. Там он договорится с кем-то из отпахавших командировку казаков с Донского, чтобы они отогнали машину с оружием на Дон, в распоряжение Круга. Потом с попутным транспортом они вернутся в расположение. Ни у кого не вызвало вопросов и то, что в дорогу до Варшавы Велехов попросил попутчика – Соболя. Мало ли – целая машина идет с контрабандным грузом, могут и отбить. Да и за рулем проще, если есть напарник, устал – можно отдохнуть, а машину напарник поведет.
Второй проблемой были патроны. Оружие было, много оружия, но не было патронов к нему. Достать патроны – по крайней мере, по боекомплекту, вызвался Божедар, не раз закупавший оружие и патроны к нему и знающий, к кому обратиться.
Тем временем на границе назревали события.
Двадцать седьмого июня в соседнем секторе при попытке прохода через границу была застигнута врасплох крупная банда. Казаки вступили в бой с ходу, вызывали подкрепление. Поскольку первый удар был нанесен не из засады, а количество бандитов в разы превосходило количество казаков – потери были серьезные, на Кубань в гробах отправили троих. Когда подошло подкрепление, вместе с ним бронетранспортер и в дело вступило тяжелое оружие – бандиты уже отходили, оставив арьергард. Все «трофеи», доставшиеся казакам – использованные перевязочные пакеты, кровь, следы волочения. Действия казаков были признаны неудачными, поскольку отсечь банду от границы и окружить так и не удалось.
Двадцать восьмого в одном из приграничных польских селений произошел взрыв такой силы, что разрушил семь домов, а во всех остальных – повалил заборы и повыбивал стекла. Воронка от взрыва была глубиной двенадцать метров. Что произошло – узнать так и не удалось: хозяин дома и все те, кто в этот момент был в доме, погибли, жившие в селе поляки не были настроены сотрудничать. Жил человек и жил, понятно, что таскал что-то через границу. Но что могло взорваться с такой силой – Господь ведает.
Двадцать восьмого же и сегодня, двадцать девятого, в двух местах – в секторе Ченстохов на дорогах были обнаружены фугасы. В двух из трех случаев произошел подрыв. Первый раз подорвался трактор с поляками – четверо двухсотых. Во второй раз подорвались казаки, отделались ранениями и контузиями, но один из «Выстрелов» был выведен из строя и ремонту в полевых условиях не подлежал.
Еще произошла массовая драка, буквально у самого расположения казаков. Началось все с мелочи – сербы и поляки не поделили что-то во время танцев. Закончилось – бутылками с бензином и казаками, вынужденными стрелять в воздух для усмирения толпы. Беспорядкам положил конец Чернов – не долго думая, он шарахнул из крупнокалиберного пулемета прямо поверх голов. Польские парубки попадали на землю, а потом разбежались...
Сегодня, после дежурства, Велехов и Соболь решили заехать к сербам, чтобы окончательно все обговорить. Выступление намечалось в ближайшее время ночью, чтобы утром быть у таможенного поста. Утром и вечером перед таможенными постами скапливаются огромные очереди, и таможенники не особо утруждают себя осмотром машин.
Сербское поселение обезлюдело, это сразу было заметно. На улице почти не видно детей, не играла музыка. На многих домах были подвешены черные вымпелы и флаги – знак скорби по ушедшим из жизни.
Божедар стоял на посту, бледный и осунувшийся за эти дни, на щеках горел лихорадочный румянец. Он похудел, черты лица заострились, в глазах появилось несвойственное ему выражение – жестокости и неукротимой злобы.
– А, паны казаки... Здорово дневали... – поприветствовал он свернувший к населению «Егерь».
– Дело есть, – сухо проронил сотник, – садись до машины.
Божедар хотел что-то сказать, видимо, что-то грубое и злое, но сдержался. Сел в машину...
Над домом Радована, в отличие от многих других, траурного флага не было. Не горела и кузня – потому что хозяина не было, и ковать ограды и железные розы было некому.
– Скажи, что хотел сказать, – произнес Велехов, глуша мотор.
– Скажу, что нечестно вы поступаете, русы! Как за вас – так все сербы горой. А как наша беда – так вы в стороне!
– Все сказал?
– А что – не так?!
– Спрашиваю – все сказал?
– И того достаточно!
– Тогда меня послухай, уважь возраст, – я вдвое старше тебя как-никак. Ваша война – не ведет ни к чему. Усташей больше, чем вас. Живите – есть земля. А то, что вы туда пошли, – в том мы не виновны, сами собрались и двинули! Сами солили – самим теперь и хлебать! Понял?
Серб не ответил.
– Пошли в дом – там погутарим.
Странно, но не лаяла даже собака. Здоровенный Вук лежал у конуры, уставившись непонятно куда.
– Кормил хоть? – с укором спросил сотник.
– Кормил. Не ест. С той поры – и не ест ничего.
Собака, а чувствует...
В доме на всем тонкий слой пыли. Дом был нежилым, это сразу чувствовалось теми, кто туда входил. Не было в нем больше жизни.
– Ну вот, и поговорить добре...
Сотник по-хозяйски прошел к столу, за которым недавно дневал с хозяевами, рукавом смахнул пыль
– Как жить дальше думаешь?
– Как жить – воевать! Я их рвать буду, только потом – жить. А если Богоматерь не заступится, там и лягу с честью.
– Один?
– До доброго дела – охотники найдутся.
– Ну... тогда и меня с казаками... в охотники записывай.
Божедар недоверчиво посмотрел на сотника.
– Окстись.
– Вот тебе истинный крест, – сотник широко перекрестился, повернувшись на образа
– Тогда...
– Тогда, – сотник не дал договорить, – с умом надо все делать! Ты думаешь, там тебя не ждут, друже? Ждут, и еще как ... Там волкодавы. Они знают, что ты мстить пойдешь. А надо... бить по больному, там, где они не ждут. Давай зови сюда свое войско. Гутарить все вместе будем.
Войско и в самом деле производило впечатление. Более чем.
Сотник посмотрел на сербов. Цыкнул зубом.
– Божедар – на баз зараз выйдем. Погутарим.
Вышли. Уже стемнело... да только в редком доме сербского поселения горели окна. Темно было в сербском селе.
Серб вопросительно смотрел на сотника.
– Ты – в уме? – начал Велехов.
– А что?
– Ты кого подбиваешь туда идти? То ж дети!
– Да они ходили, кто и не по разу! – мгновенно завелся Божедар.
– Им сколько лет? – перебил сотник.
– Жельо пятнадцать уже, Мартину...
– Вот пусть и сидят Жельо с Мартином – дома. Там не детский сад. Там нейтралка, а за ней – лес. Там, где ты – зверь, а есть и охотники.
– Так не раз же... – не отступал Божедар.
– То вы со взрослыми ходили. А не одни. Разница есть. Я грех на душу брать не собираюсь, пусть дома сидят. Четники, блин!
– Сами пойдем!
– Схватим – выпорем, – припечатал сотник, – вот те крест, схватим и выпорем. Я за другое. Ты знаешь кого... там, кто бы оружие в руках держал?
– Знаю, – смутился Божедар, – ты к чему говоришь, пан казак?
– Да к тому. Мне там люди нужны, понимаешь – люди!
– Найдутся люди!
– А точно? Смотри... там не до шуток будет. Ваших – сдал кто-то. ХауптКундшафтШтелле – знаешь, что такое?
– Знаю... – помрачнел Божедар, – добраться бы.
– Не загадывай. Кубыть и доберешься. Завтра утром скажешь – едем или нет. Только надежные люди нужны... хотя и сами проверим.
– Будут люди. Им только оружие нужно – все возьмутся.
– За всех никогда не говори. Говори – за себя. А оружие найдется, сам знаешь. И немало...
А вот графу Ежи Комаровскому – повезло. Он и сам не знал, как, но повезло. Потом, правда, узнает – и проклянет все на свете, оставшись совершенно один в этом мире.
Как ни странно, он исчез с горизонта на два дня по одной простой причине – он искал Елену. Не найдя ее ни в одном из клубов и злачных мест Варшавы, Ежи решил ждать ее у дома, рассудив, что рано или поздно она там появится. Припарковав машину на стоянке, он молча, терпеливо ждал, час за часом. Дважды он выходил, чтобы купить немного еды и сделать другие дела, какие возможны. И лишь рано утром тридцатого он проснулся, посмотрел в зеркальце заднего вида, увидел себя – грязного, заросшего неопрятной щетиной, всклокоченного – и понял, что так нельзя.
Ближайшим местом, где можно было привести себя в порядок и где бы его пустили – было здание штаба округа, там был, по крайней мере, рукомойник и «дежурная» бритва, потому как офицеры из странствий возвращались в самом разном виде, а устав требовал от них пребывать в виде опрятном. И если на удаленном полигоне на это внимание не особо обращают, то в здании штаба округа извольте соответствовать.
Машину он припарковал недалеко от здания штаба, благо по раннему утру места для парковки были. Металлодетектор среагировал на наган в кармане, но у него в удостоверении написано «с правом ношения оружия», и потому внимания на наган не обратили. Только принюхались – нахождение офицера в людных местах в нетрезвом состоянии и при оружии считалось проступком и влекло за собой взыскание. Но спиртным от графа Ежи не пахло, пахло много чем другим – и пахло омерзительно.
В караулке граф Ежи привел себя в порядок – умылся несколько раз с мылом, кое-как вымыл голову над рукомойником, побрызгал на себя «дежурным» одеколоном, единственным ароматическим достоинством которого было то, что он напрочь отшибал любые другие запахи, даже сильные. Побрился безопасной бритвой – не слишком опрятно, но и так сойдет. Кое-как привел в порядок одежду, шагнул в вестибюль...
Улицу в то время еще не перекрыли. Демонстранты уже собирались, до поры до времени они скрывали свои намерения, чтобы не разогнала полиция – он их не заметил, и они, что немаловажно, его – тоже.
И на припаркованный прямо напротив здания штаба округа большой лимузин «Вольво» с затемненными до черноты стеклами и гербовым, «с орлом» пропуском на лобовом стекле он тоже не обратил внимания – ни он, ни охрана.
А стоило бы...
– Пан Комаровский, вас ожидают... – сказал дежурный офицер, майор с фамилией, которую граф Ежи никак не мог запомнить, и в очках в тонкой золотой оправе. – Я открыл кабинет...
На последние слова граф Ежи резко остановился.
– Кто ожидает?
– Велели не сообщать.
Понятно...
Собственно говоря, граф Ежи и не удивился, увидев в своем кабинете сухощавого, с иголочки одетого пана Збаражского из «безпеки войсковой». Он нервно ходил по кабинету, услышав, как открывается дверь, продолжал ходить.
– Доброго здоровья, пан Збаражский. – Мутная волна злобы на этого человека просто душила, не давала жить.
– Доброго здоровья и вам, – буркнул Збаражский, – зачем вы это сделали?
– Затем, что нечего!
– Что значит – нечего? Вы понимаете хоть, что вы натворили?
– Я всего лишь покарал подлеца и ублюдка.
Збаражский вышел из себя – он резко хлопнул ладонью по столу, граф впервые видел, чтобы разведчик был в таком состоянии. В замкнутом стенами помещении это прозвучало как выстрел.
– Всего лишь? Всего лишь?! Вы так спокойно об этом говорите, что, право, – мне становится страшно.
– А мне становится страшно, пан полковник, оттого что мы видим зло и ничего не делаем, чтобы покарать его!
– Работа полицейского заключается в том, чтобы разматывать клубок до конца, а не отрывать от него первую попавшуюся нить! Вы должны были втереться к нему в доверие и узнать, с кем он работает, кто поставляет ему наркотик, кто связан с ним! Вот что нужно было сделать, нам нужна вся банда, а не только профессор!
– Это я как раз узнал... – мрачно произнес граф. – вам известен некий пан Жолнеж Змиевский?
Збаражский остановился, повернулся к графу:
– Кто?
– Жолнеж Змиевский. Этот пан, судя по словам профессора, промышляет наркоторговлей по-крупному. Профессор работает на него. И более того – по мнению пана Ковальчека, пан Змиевский является сотрудником полиции или спецслужб.
Збаражский все более успокаивался.
– Он сам вам об этом сказал?
– Да, сам. Вы знаете пана Змиевского?
– Нет, но узнать будет нетрудно. И все равно – вам не стоило его убивать, теперь у нас нет свидетелей против этого Змиевского, придется начинать все с начала.
– Простите... – графу Ежи показалось, что он что-то недопонял.
– Нет свидетелей, говорю. Возможно, вы считаете, что беспека может хватать людей, каких ей вздумается, но это далеко не так. Над нами есть надзирающий спецпрокурор, и мы тоже подчиняемся закону. Этот Змиевский – что я ему теперь предъявлю? Ваши слова? Со слов покойного пана профессора Ковальчека? С чужих слов – не примет не один суд.
– Да я не об этом... что значит... покойного пана Ковальчека?
– Да то и значит! Зачем вы его убили?!
– То есть, как так – убил? – снова не понял граф Ежи. – что значит убил? Я его просто избил, а не убил.
Теперь недоуменный взгляд бросил на собеседника пан Збаражский.
– Нормально вы его избили. Вы его застрелили, его обнаружили мертвым. Убитым из пистолета!
– Я его не убивал!
Пан Збаражский покачал головой.
– Спокойнее, мы не в полиции. Я не прокурор и не судья, убили – ну, что поделаешь...
В следующую секунду граф Ежи сделал два шага вперед и схватил пана Збаражского за грудки, тряханув его, как охотничья собака подстреленную утку.
– Я его не убивал, слышишь, ты, курва!! Не убивал!
– Отпустите! – приказал пан Збаражский, не меняя выражения лица.
Граф оттолкнул от себя разведчика, так что, если бы не стол, тот упал бы на пол.
– Я его не убивал, – глухо повторил граф, начиная понимать, что произошло непоправимое.
– Тогда кто? – ответил пан Збаражский, приводя одежду в порядок.
– А я знаю?! Этот ублюдок торговал наркотиками! Кокаином – я у него больше килограмма в унитаз высыпал! Его любой мог грохнуть, любой! Когда я от него уходил, он был еще жив, понимаете, жив! Я ему сказал, что убью, если он еще раз подойдет к Елене или снова начнет торговать, и ушел! И все! Вот, смотрите!
На пыльную, неприбранную поверхность стола грохнулся укороченный наган.
– Посмотрите! У меня был этот наган, я ему им пригрозил! Ткнул стволом в зубы и сказал, что вышибу мозги! Но я не стрелял – видите, все семь патронов в барабане.
– Ну... можно было и перезарядить.
– Понюхайте! Из него не стреляли лет пятьдесят!
Пан Збаражский достал из кармана пиджака платок, навернул на руку, поднес револьвер стволом к носу, понюхал...
– Действительно... курва блядна...
– Что я вам говорил!
Полковник протянул обратно револьвер владельцу.
– Заберите. Насколько я понимаю – он наградной...
– Моего прадеда...
– Тем более заберите. Итак, вы говорите, что не убивали Ковальчека?
– Матка боска, именно это я и говорю уже битых полчаса! Не убивал я его, когда я уходил – он жив был!
– Тогда кто его убил?!
– Йезус ведает! Пусть полициянты и разбираются!
Збаражский тяжело вздохнул.
– Уже разобрались... Вы знаете о том, что вы в розыске?
– То есть? В каком розыске?
– Пока – по Варшаве... Сегодня утром сторожевик[29] на вас выставили, пока – в пределах Варшавы, но так – и до общеимперского недалеко. У нас программа, она отслеживает всю информацию по лицам, сотрудничающим с вами. Мы вас ищем целый день, где вы были все это время?
– Не ваше дело... – буркнул граф
– Не мое?! Не мое?! Вы хоть понимаете, что с меня за совершенное моим агентом убийство – могут погоны долой! Или неполное служебное – и вперед, стучит паровоз, Сибирь под колесами[30]! Какое к бисовой маме не мое?!
– Извините...
Удивительно, но графу в самом деле стало стыдно. Он был воспитан так, что одним из самых тяжких грехов в его системе моральных ориентиров считалось подвести другого человека. Тем более – полковника.
– Этим делу не поможешь... – немного успокоился Збаражский, – надо разобраться, что к чему. Рассказывайте. Все до мельчайших деталей, что вы делали в тот день. Говорите правду, может быть, мне еще удастся что-то сделать и для себя, и для вас.
– Ну... я с Еленой поссорился... узнал, что она на кокаине сидит. Потом...
– Что потом? Говорите.
– Проследил, где она берет. Оказалось – на авеню Ягеллонов. Там меня полицейский видел, штраф выписал.
– Штраф?
– Да, за неправильную парковку.
– Это худо... – сказал Збаражский, записывая в блокнот.
– Почему худо?
– Да потому! Вы знали, куда эта ваша... пошла?
– Откуда же мне знать, там домов под сотню.
– А там профессор и жил! Информация о выписанных штрафах собирается в единой программе, чтобы потом контролировать взыскание! Из этой программы ее может выудить любой полициянт, и получится, что вы за несколько дней до убийства были у дома этого проклятого Ковальчека! И это доказано – полицейским и штрафом. Что вы там делали?! Следили, чтобы убить – вот что подумают! А я вас направил на это дело!
– Но я же...
Тут до графа дошло, что Елена ему алиби не даст – хотя бы потому, что она не знала, что за ней следят. И все очень шатко.
– Пся крев...
– Вот так вот! Вы полицейского запомнили?
– Откуда... Здоровый...
– Ладно, найдем. Дальше.
– Дальше... Этот пан Ковальчек мне позвонил. Я как раз тут был, сидел... думал что делать.
– Он вам что – сюда позвонил? – изумился Збаражский.
– Ну да... – протянул граф Ежи и тут же понял, чему изумился полковник. Он так и не понял тогда – что в его состоянии вполне простительно.
О проекте
О подписке