Глава 5
20:00

Бенжамин стоит у воды с букетом засохших лютиков в руке. Рядом стоят его братья. В руках у Нильса урна. Она тяжелая, так что он все время перекладывает ее из руки в руку, у него озадаченное выражение лица, словно мама застала его в постели.

– Нужно что-то сказать, – говорит Нильс. – Или как это вообще делается?

– Не знаю, – отвечает Бенжамин.

– Нужна какая-то церемония или как?

– Пожалуй, просто сделаем это.

– Подождите, – говорит Пьер. – Мне нужно отлить.

Он отходит на пару шагов, поворачивается к озеру и расстегивает штаны.

– Знаешь что, – говорит Нильс. – Все-таки нужно как-то посерьезнее относиться ко всему этому.

– Согласен. Но мне нужно отлить.

Бенжамин смотрит на спину Пьера, видит, как струя его мочи ударяется о прибрежные камни. Он видит, как Нильс пытается перехватить урну поудобнее.

– Хочешь, я ее подержу?

Нильс качает головой.

Озеро абсолютно спокойно, и Бенжамину кажется, что лес окружает его и сверху, и снизу. Он видит сразу два неба, оба светятся розово-золотым светом. Солнце садится за мощные ели. Чуть дальше в заливе покачивается на тихой воде буек.

– Смотрите-ка, – говорит Бенжамин и показывает на буек. – Это же наш?

Нильс осторожно почесывает комариный укус на подбородке и вглядывается в крохотную точку на горизонте.

– Черт возьми, – говорит он, прикрывая глаза от солнца, чтобы лучше видеть. – Когда мы были здесь в последний раз? Возможно, мы поставили сеть за день до того, как все произошло. А потом тут была такая неразбериха, и мы так быстро уехали домой. Может…

Он посмеивается.

– Может, мы забыли вытащить сеть, когда уезжали отсюда?

Бенжамин смотрит на буек, он довольно далеко, но все-таки достаточно близко, чтобы разглядеть его форму. У него обгрызенные края – той зимой крысы добрались до лодочного сарая.

– Ты думаешь, она простояла там все это время? – спрашивает Бенжамин.

– Да.

Перед глазами Бенжамина сеть. Пять метров в глубину, колеблющаяся масса рыбы на разной стадии разложения. Кожа и кости, глаза, уставившиеся в темноту, все застыло в вязких масках из водорослей, идут годы, наверху что-то происходит, семья срывается с места и исчезает, вокруг одна пустота, времена года сменяют друг друга, проходят десятилетия, все постоянно меняется, а на глубине пяти метров все еще висит сеть и терпеливо поджидает тех, кто подходит слишком близко.

– Надо бы ее вытащить, – говорит Нильс.

– Да, – отвечает Бенжамин.

– Завтра, перед тем как уезжать.

Пьер издает какой-то звук, приглушенный вскрик, словно он хочет возразить, но не находит слов, и в то же время, отвернувшись от братьев, он взмахивает рукой, избавляясь от последних капель.

– К чертовой матери! – кричит он, застегивая брюки. – Сделаем это прямо сейчас!

– Сейчас мы проведем церемонию, – говорит Нильс.

– Да это подождет, – говорит Пьер. – Три брата снова в лодке в открытом море. Последний путь на закате солнца. Маме бы понравилось!

– Нет, не сейчас, – говорит Нильс, но Пьер уже ушел, прыгая по большим камням у берега. – Как думаете, лодка все там же? – кричит он. Бенжамин и Нильс переглядываются. Нильс посмеивается. Они идут за братом к лодочному сараю.

Да, лодка здесь. На больших бревнах, точно так, как они ее оставили, лежит большая старая пластиковая лодка. Дно, да и сиденье на носу поросли мхом, а в воде, собирающейся на корме, сформировалась собственная экосистема из водорослей и тины, но сама лодка цела. Весла, как обычно, лежат на полу под брезентом. Братья встают по обе стороны от лодки, Пьер командует, они кричат: «Ну!» – и тянут ее изо всех сил, так что под днищем скрежещут камни, наконец лодка плюхается в черную воду, и все тут же стихает.

Бенжамин садится на весла, Пьер и Нильс – на корму, из-за этого задняя часть лодки перевешивает, нос взмывает к небесам. Все так знакомо. Бенжамин смотрит на братьев. Они надели черные костюмы и галстуки, чтобы почтить память матери. На Пьере очки от солнца, Бенжамину они кажутся слишком большими и слишком женственными. Нильс снял туфли и носки и закатал брюки, чтобы они не намокли. Они не разговаривают, слушают, как осторожно ударяются весла о воду, как падают капли, когда Бенжамин проводит веслами над водой. Быстро сгущаются сумерки, берег размывается, Бенжамин смотрит наверх и внезапно видит над собой космос, хотя небо все еще синее. Он видит дом над полянкой, дверь распахнута настежь, словно мама и папа скоро выйдут, торопясь спуститься к озеру с маленькой корзинкой, в которой выпивка и колбаса. Он видит газон, заросший дикими цветами. От прохладного ветра по озеру пробегает рябь.

– Хей, – кричит Пьер. Буй совсем близко, братья наготове, как в детстве, занимают заранее распределенные позиции, Бенжамин сдает чуть назад, Нильс наклоняется и хватает буй.

– Приготовьтесь, там, скорее всего, довольно мерзкая картина, – говорит Нильс.

И он начинает тянуть желтую, потерявшую цвет нейлоновую леску, сворачивает ее на дне лодки; сначала сеть идет легко, но постепенно становится все тяжелее. Он не готов к такому сопротивлению, теряет равновесие и садится.

– Черт побери, – бормочет он. – Пьер, помоги!

Пьер и Нильс, пошатываясь, тянут вместе, и сеть поддается, постепенно приближается к поверхности.

– Я вижу крючок! – кричит Пьер. Бенжамин встает и видит контуры сети с ее тайным уловом, похожим на мрак, тянущийся из еще более глубокого мрака, братья тянут и морщатся от боли, когда леска впивается им в ладони, сеть почти выходит на поверхность воды, и тут леска рвется. Лодка раскачивается, братьев кидает в сторону, они наклоняются за борт и видят, как чудовище исчезает во мраке глубин.

Пьер хохочет, хохот эхом отражается над озером. Нильс с улыбкой смотрит на брата. Он тоже начинает смеяться, вместе они заражают смехом Бенжамина, теперь хохочут все трое. Бенжамин разворачивает лодку и гребет к берегу.

В письме, которое братья нашли в маминой квартире, было написано, что она хочет, чтобы ее прах развеяли над озером у загородного дома. Она не написала, где именно нужно это сделать, но они сразу поняли, что нашли правильное место. Здесь, на берегу, прямо у воды, она любила сидеть и читать утренние газеты. Здесь же по вечерам она засиживалась до самого заката, до золотистого неба, вслушивалась в шелест деревьев на ветру, в путешествие ветра от дальних деревьев к ближним, пыталась уловить, чем отличается шум листьев одного дерева от другого. И как бы сильно ни дуло днем, вечером всегда происходило одно и то же – как только заходило солнце, утихал ветер, и успокаивалось озеро. Сейчас, именно в такой момент, именно в этом месте остановились братья. Нильс с урной в руках поворачивается к ним.

– Кажется, мне надо отлить, – говорит Пьер.

– Что, опять? – спрашивает Нильс.

– Да!

– Господь Всемогущий! – бормочет Нильс.

– Не хочется, знаешь ли, обделаться.

– Да уж, – говорит Нильс. – Такое уже случалось.

– Именно, – подтверждает Пьер.

– В этом ты нас превзошел, – говорит Нильс, ухмыляясь. – В детстве чаще всех писался.

– Я радовался жизни, был вечно занят, жалко было тратить время на посещение туалета.

Три брата смеются одинаковым смехом, словно кто-то комкает газетную бумагу.

– Однажды, во втором классе, я описался, когда играл в футбол на площадке, – говорит Пьер. – Несильно, буквально пара капель, но джинсы все равно промокли. На брюках появилось темное пятно размером с пятак. Бьёрн быстро его заметил.

– Я помню Бьёрна, – говорит Бенжамин. – Он всегда замечал человеческие слабости.

– Да. Он увидел пятно, начал показывать на меня пальцем и кричать, что я описался. Все на меня смотрели. А я сказал, что мне просто мяч угодил именно туда. Как раз шел дождь, площадка была мокрая и мяч тоже, так что объяснение было вполне правдоподобным. Бьёрн замолчал, и мы продолжили играть. Я был очень доволен, потому что удачно соврал. Это было просто гениально. Обмочился, но выкрутился.

Братья смеются.

– Но потом я описался ещё раз, – говорит Пьер. – Пятно стало больше. И Бьёрн снова его заметил. Когда перемена закончилась, и мы пошли в школу, он прилепился ко мне и стал меня разглядывать. Он все время смотрел на мои брюки. И когда мы вошли в класс, он крикнул: «Куча-мала на Пьера!»

– Куча-мала? – спрашивает Бенжамин.

– Ага. Вы что, так не делали? Кто-то выкрикивает имя, и все бросаются на тебя, создавая огромную кучу.

– И что случилось? – спрашивает Бенжамин.

– Все прыгнули на меня. Я лежал в самом низу и не мог двинуться. Сверху на мне лежал Бьёрн. Мы лежали лицом к лицу, и я помню его ухмылку. Потом он запустил руку мне в джинсы. Я пытался сопротивляться, но был зажат. Он пошарил в моих мокрых трусах, а потом достал руку и понюхал ее. Он закричал: «Моча! Пьер описался!»

– А учителя там не было? – спрашивает Бенжамин.

– Не помню, – отвечает Пьер. – По крайней мере, никто ничего не сделал.

Пьер подбирает камешек на берегу и бросает его в воду.

– Они все лежали на мне и орали, что я описался.

Бенжамин видит, как шея Пьера покрывается красными пятнами. Ему знакомы эти пятна, он постоянно видел их в детстве, когда Пьер злился или пугался.

– С того места, где я лежал, был виден коридор, – говорит Пьер. – В двери я увидел тебя. Ты просто стоял и смотрел.

Пьер поворачивается к Нильсу и смотрит ему прямо в глаза.

– Нет, – говорит Нильс. – Этого не было.

– Было, – отвечает Пьер. – Ты видел, что я там лежу. И просто ушел.

Нильс покачивает головой, Бенжамин замечает его вымученную, нервную улыбку.

– Говори, что хочешь, – продолжает Пьер. – Я это ясно помню и никогда не забуду. Тогда я об этом не задумывался. А вот в последние годы я вдруг осознал, что чего-то не понимаю. Ты ведь намного старше. Ты бы мог легко войти и прекратить все это.

Пьер смотрит на Нильса.

– А ты просто ушел, – говорит Пьер.

Нильс опускает глаза на урну, которую держит в руках. Он потирает большим пальцем ее крышку, словно хочет стереть пятнышко.

– Не знаю, о чем ты, – говорит он.

– Ты не помнишь? – удивляется Пьер. – Ты часто так делал. Ничего не видел, ничего не слышал. Как только что-то случалось, ты кричал, что живешь в сумасшедшем доме, и запирался в комнате. Но сумасшедший дом был именно там, по другую сторону двери, хоть ты этого и не замечал.

– Сними очки, – внезапно резко говорит Нильс. – Прояви уважение к маме, не выпендривайся!

– Я буду делать, что хочу! – отвечает Пьер.

Бенжамин сосредотачивается. Он чувствует, куда уходит разговор, он замечает это по тому, как держит урну Нильс, как он смотрит на Пьера, как пристально вглядывается ему в глаза.

– А ну-ка послушай, потому что я скажу это всего лишь раз, – твердо говорит Нильс. – Я не хочу слышать от тебя больше ни слова о том, что с тобой в детстве плохо обращались. Ни слова!

– Ты меня предал, – говорит Пьер.

Нильс смотрит на Пьера.

– Я предал? – спрашивает он, ухмыляясь. – Тебя надо пожалеть? Да не было ни дня, чтобы вы с Бенжамином меня не доставали. Из-за вас я все время чувствовал себя ничтожеством. А пожалеть надо тебя?

Пьер отворачивается к озеру и покачивает головой.

– Давай делом займемся, а поплачешь потом.

Нильс шагает к Пьеру, встает рядом с ним.

– Не нужно меня унижать.

Пьер тут же реагирует, он делает большой шаг к брату. Бенжамин отчаянно пытается встать между ними. Все трое стоят, тесно прижавшись друг к другу, они пышут так не похожей на них злобой. Внезапно гнев в их глазах сменяется недоумением. Они беспокойно оглядывают друг друга. Они сами не знают, что делают.

– Давайте успокоимся, – говорит Бенжамин.

– Я не хочу успокаиваться, – говорит Нильс. – Ты думаешь, я в детстве всегда вас сторонился. Да, разве не удивительно, что мне не хотелось быть с вами, если вы называли меня противным и мерзким каждый раз, когда я к вам подходил? А потом еще глазами вытворяли эту штуковину.

– Какую штуковину? – спрашивает Пьер. Он замолкает на минуту. А затем сводит глаза к переносице, имитируя косоглазие Нильса.

Нильс изо всех сил швыряет урну своему брату. Пьер к этому не готов, и урна ударяется ему в грудь. Бенжамин слышит, как что-то ломается у Пьера в груди.