Глава 2

Я сплю.

Мне снится Сталин. Он в своём маршальском мундире с орденами. Он герой Советского Союза. Даже дважды. Не знал.

Сталин стоит и смотрит на меня. В правой руке он держит свою знаменитую трубку. Но сейчас Отец народов не курит. Чаша трубки зажата у него в кулаке, а мундштук торчит между средним и указательным пальцем. Как будто Лучший друг физкультурников фигу показывает. Трубкой. От пристального взгляда Великого вождя мне становится неуютно.

Сталин показывает в мою сторону мундштуком-фигой и что-то говорит. Звука не слышно. Как в немом кино. Только титров нет.

Сталин опять что-то говорит, только говорит он не мне, а Ивану Грозному. Иоанн Васильевич стоит слева от Сталина. В руке у него длинный посох. Сам царь одет в длинные, до пола золочёные одежды, на голове Шапка Мономаха. Смотрит на меня. Смотрит левым глазом. Взгляд его полон праведного гнева. Всё как на картине Васнецова. Сталин что-то говорит ему. Грозный молча кивает. Мне уже жутковато.

Справа от Сталина из сумрака выступает высокая фигура. Это Пётр Первый. Он тоже смотрит на меня. Они все смотрят на меня молча. Внезапно Петр Первый отвешивает справой увесистого леща Николаю Второму. Тот, наверное, понимает, что заслужил, и как бы оправдываясь, показывает своему великому предку на что-то у меня за спиной.

Сталин тоже показывает туда своей трубкой и что-то говорит. Звука по-прежнему нет. Я оборачиваюсь. Там за большущим столом с двумя микрофонами сидит ВВП. Сталин о чем-то спрашивает Путина. С присущим ему спокойствием Российский президент начинает отвечать генералиссимусу. Все внимательно слушают. Даже я. Хотя мне, как раз ничего не слышно.

В конце рассказа Путин показывает рукой куда-то вправо от себя. Все смотрят туда. Там стоит растерянный Горбачев. Он пытается говорить, но Сталин быстро произносит какое-то слово. Из-за его спины сверка стёклами пенсне выходит Берия. Сталин отдает односложный приказ. Я не мог его слышать, но я его понял. Понял и Берия. Понял и достал револьвер. Тут же своё слово сказал Иван Грозный, тоже только одно. Бесцеремонно отодвинув плечом Лаврентия Палыча, плотно сбитый бородатый мужик двинулся к Горбачеву, на ходу вынимая саблю. Берия прицелился. Первый президент СССР в страхе закрылся руками.

Выстрел. Его я слышу, но только его. Я почему-то зажмуриваюсь. Не знаю, зачем это нужно во сне, но всё равно зажмуриваюсь.

Открываю глаза. Рядом с Горбачевым стоит Тухачевский, он удивленно смотрит на тёмное пятно, расплывающееся у него на груди. Колени его подгибаются, он медленно заваливается. И тут мир начинает ходить ходуном.

– Вставай уже!!! – мне орут прямо в ухо, и трясут за плечо.

Я открываю глаза.

Лерка, завернутая в одеяло, концы которого она прижимает левой рукой к груди, правой рукой так тормошит меня за плечо, что изображение реальности дробится на пиксели.

– Вставай, бэтман хренов! – орет она, а глаза просто огнём горят. – Иди, выключай свою долбаную кукушку!

– Чё?! В институт? – спросонья я не помню, как Лерка у меня оказалась.

– Да какой институт?! – щас у неё истерика будет.

Бли-и-ин! Так мы у неё что ли?! Родители пришли!.. Вот чёрт!!! Я вскакиваю. Куда??? В шкаф? В окно? Чё так рано?!

Как ни странно, во взгляде девушки нет и намека на панику, только злость и какое-то запредельное раздражение.

– Курица твоя прям с утра раскудахталась! Ни свет, ни рассвет! Она тут горланит, а ты дрыхнешь? Сволочь! – спич завершается пинком по кровати, за ним подгоняющий толчок в лопатку ничего не понимащему мне. И руководство к действию: – Иди уже!

– Родители где? – спрашиваю через плечо я, но всё равно иду, куда толкают.

– Нет у нас родителей! В Австралии остались. Сироты мы. – Злости в Лерке уже нет, а вот раздражения…

Я выхожу в коридор. Возможности остановиться мне не дают. Попытки замедлиться тоже пресекаются. Но говорить я пока ещё могу.

– В какой Австралии? – что она мелет? Блин. Каша в голове. Ничего не понимаю.

– В австралийской! – односложно отвечают мне.

Из-за двери доносится звонкое кукареканье. Это ещё что?

– Ты зачем петуха притащила? – ничего не понимаю.

Как спать хочется!

– Граф один знакомый подарил! Когда сватался!!! – чушь какую-то несёт.

Дверь открывается. А-а-а! Вот мы где! Я сразу всё вспомнил. На спинке стула у окна как на жердочке сидела курица и задорно кукарекала.

– Заткнись! – крикнул я на неё и обессиленно плюхнулся на диван.

Блин! Как спать хочется. Я заваливаюсь на бок, закидываю ноги и засыпаю. Тут же меня начинают тормошить снова. Ну, что за свинство! Открываю глаза.

– Лер, ну только лёг! – я обижен, потому что никакие курицы не кукарекают, и раздражен, потому что спать не дают.

– Слышь, ты, Талькалёк! – звучит надо мной насмешливый голос подруги по несчастью. – Ты только лёг часа три назад! – говорит она, а сама улыбается, но скептически так. Или иронически. Блин!

– Блин! Лер, ну только лёг же, а! – Выдавливаю из себя я.

Голос мой звучит страдальчески. И то сказать! Страдаю же.

– Вставайте, граф! Вас ждут великие дела! – торжественно произносит Лерка.

– Я чё? Граф?! – удивленно таращусь на неё. И тут вспоминаю её недавние слова. – Так это я тот граф, который тебе курицу подарил?!

– Балда! – смеётся Лерка. – Это такими словами Сен-Симон приказал слуге будить его.

До меня начинает доходить.

– То есть, я к тебе не сватался?

– Нет. И в спальню ночью не ломился, – она добродушно улыбается.

– А это хорошо или плохо? – апатично вопрошаю я. И уточняю на свою голову: – Ну, что в спальню не ломился.

Лерочка превращается в Валери. Ну, может не до конца. По крайней мере, больше не улыбается.

– То, что не ломился – хорошо, – говорит она вкрадчиво. И тут же, но уже грозно: – А вот тебе сейчас будет плохо! Вставай, давай!

Последние два слова можно было бы так обыграть! При других обстоятельствах. Но не щас! Щас и, правда, «плохо» может приключиться.

Вставать, значит? Сажусь на диване. Начинаю осматриваться. Чтобы навести резкость, закрываю глаза и растираю всё лицо руками. Вроде помогло.

Вторая попытка осмотреться. Я лежу на диване в положении «сидя». Ну, я же лежал. Вот как лежал, так и сел. У меня откуда-то взялись подушка и одеяло. Откуда-то! Лерка принесла, откуда ещё. Блин, ну, что я за свинья?! Она вон ко мне как! А, я?

Скверно.

Пока придаюсь унынию, в голову лезут самые нелепые мысли. Вот, например, слово «сквер». Оно, что происходит от слова «скверно», или наоборот? Ну, что за бред?!

Третья попытка осмотреться. Шторы и занавески на окне раздвинуты. В комнате светло. Наверное, уже день. Надо посмотреть. Встаю. С облегчением понимаю, что какие-то кальсоны на мне всё-таки надеты, а то совсем уж нехорошо бы получилось.

Курица прохаживается по ковру и звуков не издает. Тоже не плохо. Иду к окну. На полпути останавливаюсь. Разворачиваюсь, иду обратно. Ибо нехрен. Ну, в самом деле, какого икса голым в окно высовываться? Да хоть бы и по пояс. Не хватает ещё, какие места людям в окошко показывать. Заворачиваюсь как Лерка в одеяло, беру подушку и ковыляю к себе. В сари из одеяла шибко не побегаешь.

У себя бросаю подушку на кровать, снимаю одеяло, начинаю осматриваться. У меня окно никто не расшторивал. Так правильно, меня же не было, а Лерке ни к чему, у неё своя комната есть. Ага, вот они! Надеваю брюки. А, может, сначала умыться? Выглядываю в коридор. Дверь в Леркину комнату закрыта, значит, можно сначала умыться, а уже потом одеваться. Чтобы брюки не забрызгать, я ведь особой аккуратностью не отличаюсь.

Иду в «ванную». Брюки на всякий случай с собой беру.

В рукомойнике воды на полковшичка. Смотрю в бадейку. Пустая, ковшик на дне лежит, тоже пустой. Заглядываю под «раковину». Так и есть! Полная. Не иначе, Лерка заплыв устраивала. Кто первый встал, того и тапки. И тут я замечаю, что в «ванной» появились крайне полезные вещи. А я только-только подумал, как же зубы-то чистить?

На стене противоположной от перекладинки с полотенцем, появилось небольшое зеркало. Хотя вчера я его мог и не заметить: не о том думал. Под зеркалом полочка, на ней кружечка с зубными щетками, маленькая коробочка, такие ещё табакерками называют. Открываю, так и есть: зубной порошок. Просто счастье. Рядом кусочек мыла. Даже не кусочек – обмылок. Ну, так Лерка на полную, поди, развлекалась.

Щетки мне не понравились. Щетина мягкая какая-то, а это неправильно. Пока размышлял про щетину, обнаружил другую, четырёхдневную. Расстроился. Начал искать бритву. Не нашел. Расстроился ещё сильнее. В расстроенных чувствах пошел к себе.

Твою мать! Штаны в ванной забыл. Бегу назад за штанами.

Одеваю рубашку, брюки. Так, тут же ещё эти… лямки на штанинах, с ними теперь возиться. Так-так-так! А носки у меня были? Блин, не помню. Надо у Лерки спросить. Пинжнак с карамана́ми одевать не стал. По номеру ходить и без него можно, а на улицу я пока ещё не выхожу. В зеркале я, конечно, пугало натуральное. Небритый, непричёсанный, не поглаженный. Срамота! Но это ничего. В окно уже без зазрения совести смотреть можно. Вот я и посмотрел.

Окна наши выходят на задний двор с хозяйственными пристройками. Для «лучших апартаментов», как отрекомендовал вчера наш номер господин Мозель, вид не самый подходящий. С другой стороны: а куда должны выходить окна спален? Ну и ладно. Как говаривал в таких случаях один знакомый отставной кавторанг: «Да не факт!» Хотя, по совести сказать, говорил он не «не факт», а «не фак». В том смысле, что «без разницы». Вот и нам пока не важно.

Прямо за забором заднего двора гостиницы было поле, а дальше километрах в трёх начинался лес. И простирался вовсе стороны, сколько взгляда хватало. Заведение господина Мозеля, стояло на холме, поэтому взгляда хватало километров на тридцать, а может и на все сорок. Блин! Не километров – вёрст. Но это если прямо смотреть. А если смотреть на право, то видно, что гостиница хотя и стоит на холме, однако не на его вершине. И в ту сторону ещё много всяких зданий. Двух – трёхэтажных, но нежилых. Похоже, это и есть та самая магическая школа, в которую мы «прибыли».

Слева тоже было поле, но поменьше, где-то с полкилометра. Блин! Саша! Нет здесь километров! С пол версты! Привыкайте, Александр Анатольевич! Тьфу ты черт! Не Анатольевич! Договорились же вчера с Леркой, что мы теперь Малиновские. Привыкайте, Александэр Константинович! О! Даже Александэр Семион Константинович. Ста-а-арший! Чё придумала?!

За полем начинается город. Город не маленький. Хотя откуда мне знать, как здесь выглядит большой город? По крайней мере этот не меньше Вольного. Надо сходить разведать. С Леркой идти или одному пока? Пойду, спрошу.

Лерка была в зале. Я оказался прав. Весь вид её говорил о том, что она в ванной не только зубки почистила. Она, по ходу, и голову изловчилась помыть. Я пока шел, хотел у Лерки расческу спросить, но, похоже, что и у неё нет. А вот и ответы ещё на два вопроса. За каким я попрусь в город? И один или с Леркой? В город я пойду один, потому что Лерка в таком виде ни за что не пойдет. А пойду я туда за расческой. За расческами – себе тоже надо купить. Уж на них-то у нас денег точно должно хватить.

На моё предложение сходить в город за покупками, ну и, что осмотреться, конечно. Лерка отреагировала на удивление спокойно, и, что ещё более удивительно конструктивно.

– Только сначала позавтракаем, – сказала она совершенно обыденно. – Сейчас Аннушка принесёт завтрак, поедим и пойдём.

– Какая Аннушка? – я озадачен, потому что вчера мы не о каких Аннушках не договаривались.

– Горничная, ну, или коридорная, я не знаю, как правильно, – поведала мне «сестра». – Она приходила пока ты дрых. – И уже с упрёком: – Петух твой, по ходу, всех перебудил. Она как раз из-за него и приходила. – Лерка не выдержала и засмеялась. – Наверное, подумала, что это ты себе будильник на четыре утра поставил. Вот и прибежала узнать, в котором часе завтрак барину подавать?

– И? – я чувствовал, что пропустил до хрена всего.

– Ты уже вовсю храпел, а я уже НЕТ! – Лерка сердилась.

– А она? – я сел на диван.

Лерка глядя на меня тоже села в кресло у окна. Плафон не зажегся. Похоже кроме «датчика движения» ещё и какой-нибудь «фотоэлемент» стоит.

– Она спросила про петуха, спросила, когда подавать завтрак, – Валери закинула ногу на ногу и продолжила. – Очень обрадовалась, что ещё не щас.

– А ты? – мне хотелось наверстать упущенное.

– А я, – Лерка опять сделала паузу. – А я попросила принести что-нибудь для утреннего туалета. Аннушка и принесла мыло и зубной порошок.

– А чё бритву не принесла? – недовольно поинтересовался я.

– Ну, я и без бритвы обошлась, – похоже, Лерке понравилась возможность поизмываться надо мной.

– А мне как? – недоумевал я.

– Тебе идёт, – продолжала издеваться она.

– Мне так не нравится, – ситуация мне решительно не устраивала.

– Что ж, братец, начинай привыкать!

– Кончай глумиться! Мне так неудобно! – Попробовал возмутиться я.

– Неудобно на потолке спать: одеяло спадает! – эта бестия просто лучится от счастья.

Да, нарезался я с этой курицей. Стоп. Кукарекает не курица, а петух! А, блин, точно! Лерка же так и сказала.

– Ну, а делать-то теперь чё? – решил я проигнорировать её колкость.

– Не спать на потолке!

– Лера!

– Не Лера! А Валерия Антуанетта младшая! – сказала, как рублем одарила.

– Лер, давай не надо это… – я пытался подобрать нужное слово, но не преуспел.

– ШТО не надо? – похоже, она глумится надо мной.

– Ну, Антуанетты там всякие, и особенно про младшую, – высказал я свое мнение.

– Это ещё почему? – с вызывом вопросила Валерия Антуанетта.

– Понимаешь, если ты – Валерия Антуанетта Константиновна младшая, то это означает, что была ещё и старшая, – перешел я на лекторский тон. – И вот что характерно, тоже Валерия Антуанетта и, опять-таки Константиновна.

– В смысле? – Похоже Лерка реально не отдупляет.

– В том, солнышко, смысле, что подобная формулировка вопроса предполагает, наличия в нашей семье ещё одной Валерии Антуанетты Константиновны. – Переводя дух, я не без удовольствия заметил некоторую растерянность «сестры». Успех нужно закреплять. – Это должна быть обязательно близкая родственница, тётя например.

Лерка задумалась. Хороший признак!

– А нашего отца как звали? – спросила она, наконец.

– А ты не помнишь? – настало моё время издеваться.

– Саня!!!

– Константин Родионович Малиновский, – сообщил я «сестре». – Хотя, может ещё какой-нибудь Ополинарий или Полуэкт … Средний!!! – Последнее слово я как бы выкрикнул, стараясь, обратить внимание на его нелепость.

– Почему Полуэкт? – удивилась Лерка. И сделала это как-то уж очень натурально.

– А разве я придумал Валерию-Антуанетту и Александэра-Семиона? – Вот теперь пускай Лерка сама выкручивается из глупой ситуации.

Молчание было мне ответом. Но я всё же решился на контрольный в голову.

– И вот если у «младшей», какое-никакое объяснение найдётся, то со старшим-то, что делать?

– А что тебе не нравится? – Блин, ну, опять она наезжает.