Читать книгу «Из хроники времен 1812 года. Любовь и тайны ротмистра Овчарова. Авантюрно-исторический роман» онлайн полностью📖 — Алекса Монта — MyBook.
image
cover

– Вы будете более полезны мне и моему разведывательному бюро, пан Хенрик, нежели князю Понятовскому, – разъяснял он свою точку зрения Кшиштофскому. – Убеждён, его корпус легко обойдётся без вас, там и так предостаточно на всё готовых сорвиголов. Кстати, до меня дошли слухи, что вы уже побывали в деле и понюхали пороху, не так ли?

– Довелось, пан генерал. Участвовал в нескольких стычках с казаками и имел честь преследовать русский арьергард. Кажется, это были отступавшие батальоны армии Багратиона.

– И?.. – горел нетерпением Сокольницкий.

– Мне удалось пленить одного офицера, полковника, – глядя в пол, проронил он. То, что пожилой русский полковник был серьёзно ранен и едва держался в седле, пан Хенрик благоразумно опустил.

– Добже, добже, однако не обижайтесь на меня, пан Хенрик. Вы действительно нужны мне и, я уверен, ещё добудете себе славу героя. Именно это я обещал вашему батюшке.

– Премного благодарен вашему превосходительству. Надеюсь оправдать ваше доверие, пан генерал, – щёлкнув каблуками, бодро ответствовал Кшиштофский, хотя на сердце у него скребли кошки.

«Неужто придётся опять ловить рыбу в мутной воде?» – мрачные думы охватили его.

Перспектива штабной работы не улыбалась новоиспечённому лейтенанту, мечтавшему о ратных подвигах и лаврах победителя русских.

Полковник Тышкевич, тот самый человек с колючим взглядом и мертвенно-бледным лицом, доложил пану Михалу о работе пана Хенрика по сбыту фальшивых русских ассигнаций, обрисовав её в весьма радужных тонах. В ходе той беседы он со всей настойчивостью убеждал Сокольницкого в необходимости найти отставного ротмистра Овчарова, арестованного русскими властями, и продемонстрировал ему «исправленные» Павлом банкноты. Генерал не преминул показать его изделия Наполеону, после чего поисками ротмистра занялись всерьёз. Когда пешие гренадеры маршала Нея и польские фузилёры Вислинского легиона заняли Королевский бастион и обнаружили в одной из камер едва не задохнувшегося Овчарова, об этом немедля узнал Сокольницкий. Он спешно отослал на место Кшиштофского с приказом Наполеона поручить узника его заботам. Этим и объясняется столь скорое и, быть может, неожиданное появление в подземном каземате пана Хенрика. Ротмистр был приготовлен к подобной встрече. О том позаботился полковник Чернышёв…

– Ну, как ты, друг?! Вижу, жив, Матка Боска!6 – Вы вовремя успели. Ещё чуть-чуть – и я бы задохнулся! – с трагедийными нотками в голосе поведал о своей несостоявшейся участи Овчаров после объятий с Кшиштофским.

По правде говоря, ему не пришлось особо играть и представляться. Исчезновение Никишки, городские пожары и задымление камеры не добавляли настроения Павлу. Появление Кшиштофского он воспринял как манну небесную, да и пан Хенрик был рад видеть его живым и невредимым. Невзирая на ненависть к России, он по-своему неплохо относился к Овчарову, питая к нему определённо приятельские чувства. В нём он не видел врага и на бессознательном уровне отделял Павла от остальных русских.

– Когда тебя арестовали, я… и не один я, но и отец и Эльжбета думали о тебе и, уповая на счастливый исход, непрестанно молились. И вот, Матка Боска, ты нашёлся, ты живой и, надеюсь, здоровый?! – растроганно бормотал расчувствовавшийся пан Хенрик. – Кстати, а какого дьявола мы всё ещё торчим здесь? Не пора ли перебраться в более подходящее место и сменить, наконец, эту чёртову квартиру. Пойдём, я познакомлю тебя с человеком, который решит твою судьбу.

«Уже второй человек желает устроить мою судьбу!» – глядя на сгоревшую свечу, усмехнулся своим мыслям Павел. Не успели они выйти из камеры и сделать несколько шагов по коридору, как краем глаза Овчаров заметил, что кто-то проворно шмыгнул в её полуотворённую дверь. «Ищите, ищите! Всё равно ничего не найдёте!» – удовлетворённо хмыкнул он, следуя за поляком. По совету Чернышёва, предвидевшего возможный обыск, он хранил одни лишь книги и не делал записей. Так что писчая бумага, принесённая по собственному почину Никишкой, оказалась невостребованной.

Когда они выбрались из подземелья и поднялись на дымившиеся валы бастиона, усеянного расколотыми станинами пушечных лафетов, перевёрнутыми зарядными ящиками и разбитыми орудийными передками, им бросились в глаза изуродованные тела его защитников, в одном из которых Павел узнал караульного Никишку. Лафетное колесо с выбитым косяком покоилось на его окровавленной, разодранной картечью груди.

«Прости, братец, что дурно подумал о тебе!» – навеки попрощался с караульным Овчаров, и, кинув последний взор на побоище, приятели отправились в город.

Смоленск лежал в руинах. Уничтожив деревянные строения, пожары перекинулись на каменные дома, жадно облизывая огненными языками их почерневшие, в глубоких выбоинах и трещинах стены. Несмотря на героические усилия борющихся с огнём французов, пламя вплотную подобралось к уникальному архитектурному комплексу Соборной горы, и лишь вмешательство гвардии обуздывало стихию. Павлу с Кшиштофским пришлось долго обходить обуглившиеся завалы и горевшие здания, возле которых лежали распростёртые тела погибших вперемежку с конскими трупами. Когда они добрались до расположения Главной императорской квартиры, лица их были черны от копоти, а красные от всепроникающего дыма глаза беспрестанно слезились.

Свидание с Сокольницким прошло как нельзя удачно. Овчаров с чистосердечной подробностью, как наставлял его Чернышёв, поведал пану Михалу о себе, своих злоключениях и, конечно же, технологии доведения до качества оригинала ассигнаций банкира Френкеля. Генерал остался доволен, угостил гостей превосходным лафитом и приказал отвести им помещение близ Главной квартиры.

– Не исключено, что император удостоит вас аудиенции, поэтому будет удобнее, чтобы вы разместились неподалёку, – как бы невзначай бросил он напоследок.

Стремясь настичь и уничтожить откатывавшуюся всё дальше на восток, теперь уже объединившуюся русскую армию, Наполеон, вопреки первоначальным планам, решил долго не задерживаться в смрадном от пожарищ и гнивших на ужасающей жаре трупов лошадей и людей Смоленске. Ими были завалены городские рвы, пруды, сады, и даже в домах и на улицах оставались неубранные тела. Страшное зловоние окутывало город. Участившееся мародёрство, грабежи мирных жителей, болезни солдат (свирепствующая дизентерия выкашивала целые батальоны) и дезертирство из нефранцузских частей беспокоили императора, и он срочно занялся учреждением новой администрации. По завершении этой работы, оставив раненых и шеститысячный гарнизон вместе с многочисленными интендантскими службами и не дожидаясь подхода отставших более чем на пятьдесят вёрст лазаретных фур, Бонапарт двинулся вперёд.

Ожесточённое арьергардное сражение при Валутиной горе, происшедшее седьмого августа, задержало его ещё на трое суток, но уже одиннадцатого числа он устремился вслед за армией, преследовавшей Барклая по московской дороге. Дразнящее маневрирование русских под самым его носом, частое соприкосновение с ними в арьергардных боях, оборона Смоленска и последовавшее отступление являлись той почвой, той питательной средой, на которой зиждились расчёты Наполеона. Ещё чуть-чуть, ещё пара усилий, один-два форсированных марша – и он достанет русскую армию и навяжет ей сражение. А уж тут он не даст им спуску. Он разобьёт русских наголову, после чего «неблагодарный» Александр запросит спасительного для себя и своей империи мира. И он снизойдёт, подпишет этот мир, разве что он будет в разы жёстче и суровее, нежели мир Тильзитский.

Настойчивые предупреждения «наивного» Коленкура, отозванного Бонапартом из Петербурга в 1811 году и заменённого на более «функционального» Лористона, о том, что царь не пойдёт на мир ни при каких обстоятельствах, пока он, Наполеон, будет оставаться в России, лишь сотрясали воздух7. Император оставил их без внимания… «Александров министр полиции Балашов приезжал же ко мне с примирительными увещеваниями, когда я едва переправился через Неман. Значит, приедет ещё раз», – примерно так рассуждал он. Снисходить до постижения скрытых пружин политики русского двора, тайных глубин русского менталитета и мотивации самого царя он полагал излишним. Подобной ерундой император французов не занимался.

Сокольницкий представил Павла Наполеону за два дня до выступления Главной квартиры из Смоленска. Кшиштофский также был представлен императору, но тот предпочёл говорить с одним Овчаровым. Сидя на приземистой арабской кобыле, Наполеон смотрел на собеседника сверху вниз, что причиняло последнему заметные неудобства. Приходилось постоянно держать задранной голову и при этом почтительно кивать, не отводя глаз от высочайшей особы. Бонапарт приказал Павлу исправить как можно больше уже выпущенных ассигнаций и подумать над ошибками и неточностями на медных клише, с помощью которых печатались банкноты.

– В случае нужды в чём или ком-либо забирайте что и кого пожелаете. Бертье! – обратился он к невысокому пожилому человеку с несоизмеримо большой по отношению к телу головой и густыми курчавыми волосами неопределённого цвета, упрямо выбивавшимися из-под украшенной плюмажем треуголки. – Когда таковые прошения последуют, – поднятием век он указал на Овчарова, – соблаговолите надлежащим образом выполнить их.

Подобострастным поклоном маршал дал понять, что в точности исполнит желание императора.

– То, что выгравировано, я имею в виду отступления от русской орфографии, того уж не поправишь, ваше императорское величество, – со всей осторожностью отвечал Овчаров. – Единственную вещь, кою я могу сделать наверняка, так это выгравировать перемычку в русской букве «л», чтобы превратить её в «д», хотя идеального сходства достичь всё равно не удастся. Опосля до́лжно будет поработать с бумагой и в первую очередь убрать синеву.

– Знаю, вам это по силам.

– Да, сир. Я в состоянии решить эту задачу, не нанося ущерба самой бумаге. Одно пожелание, ваше величество. Смею заметить, что сто- и пятидесятирублёвые ассигнации будет затруднительно сбыть, особливо крестьянам, да и средь купцов, вероятно, могут возникнуть препятствия. Ассигнации же в двадцать пять рублей реализовать куда проще, хотя и здесь я вижу трудности. Номинал всё же крупноват будет. – Овчаров на минуту задумался и, будто очнувшись, промолвил: – Осмелюсь попросить ваше величество дозволить заняться настоящими банкнотами, а в будущем изготовить новые клише для печатания десятирублёвых ассигнаций.

Французы успели хлебнуть горя со сторублёвыми купюрами, поэтому Наполеон слушал Овчарова благосклонно. Однако случись сказать Павлу подобную ересь чуть раньше, к примеру в начале похода, гнев императора неминуемо обрушился бы на его голову. Сейчас же положение изменилось, и не только с банкнотами. Павел не мог знать, что, не успев захватить Смоленск, Бонапарт предпринял попытку «договориться» с Александром, попросив написать попавшего в плен в сражении при Валутиной горе раненого генерала Тучкова своему брату, корпусному командиру армии Барклая. В том письме, отправленном напрямую русскому царю из штаба Первой армии, содержались мирные «инициативы» Наполеона, оставленные, как и предрекал умный Коленкур, без внимания.

– Поступайте как сочтёте нужным. Я даю вам карт-бланш, – милостиво проронил Бонапарт и, едва заметно дав лошади шпоры (он не слишком уверенно держался в седле), в окружении блестящей и многочисленной свиты поскакал к развёрнутому фронту усачей-гвардейцев.

Идея ликвидации синевы в остывающей русской печке была проста и гениальна, как и метод старения бумаги. Поскольку Великая армия располагала несколькими передвижными типографиями, предназначенными для печатания русской валюты, Наполеон отвёл Павлу неделю на доводку уже готовых банкнот, имевшихся в его распоряжении, после чего Овчаров должен был покинуть Смоленск и догонять Главную квартиру. Бонапарт решил, что такого дельного и скрупулёзного малого лучше иметь под рукой, а не где-то там в далёком тылу.

Овчаров не стал убивать время на тщательную прорисовку чернилами напечатанных на банкнотах подписей чиновников Ассигнационного банка, а ограничился превращением буквы «л» в «д», после чего взялся колдовать над «испорченными» клише. Кшиштофский неотлучно находился при Павле и даже привёл к нему местного умельца, знавшего толк в гравёрном мастерстве. Пахом – так звали мастерового – оказался гравёром от Бога и ловко переправил «л» на «д» на самих гравировальных досках. За неимением чистых медных досок изготовить новые клише для печатания десятирублёвых ассигнаций оказалось невозможным. Пришлось срочно снестись с Бертье.

Памятуя о пожеланиях суверена, начальник Главного штаба Великой армии приказал незамедлительно доставить доски под клише императорской эстафетой. Покончив с исправлением выпущенных ассигнаций (разумеется, малой их толики – одному человеку выполнить подобный объём работы, пусть и за неделю, было физически невозможно; фальшивых банкнот напечатали на миллионы рублей) и сделав энное количество банкнот с помощью клише, исправленных Пахомом, Павел, Кшиштофский, его денщик и сам Пахом, которого настоял взять с собой Овчаров, под охраной взвода драгун поспешили догонять Главную квартиру. Повозка с фальшивыми деньгами и передвижная типография следовали с ними…